Я была знакома с Сергеем Юрьевичем Юрским около 50 лет. Была его верной зрительницей и «старинной подругой», как он меня называл. Как-то он сказал, что я – уже единственный  человек, который так долго следит за его творчеством. Мы не были очень близки, не вели длинных разговоров о жизни и театре ( разве что, иногда, о котах).  Но его уход я восприняла как потерю очень близкого человека.

Впервые я «познакомилась» с артистом Сергеем Юрским в 1963 году, когда вышел на экраны фильм «Крепостная актриса». Проход  по лестнице  Никиты Батурина  сразу покорил меня и запомнился на многие годы. Правда, потом, много позже, Сергей Юрьевич (СЮ) сердито сказал мне, что фильм плохой. А я совсем недавно в очень сумрачном настроении пересмотрела его, и Никита Батурин  очень быстро настроение поднял.

В те годы я уже интересовалась театром, но это были московские театры. Википедии (столь не любимой потом СЮ) еще не было и в помине (и как мы без нее жили, а ведь жили и много чего знали!),  но я узнала, что это уже знаменитый и любимой ленинградский актер Сергей Юрский, служащий в БДТ. Вот тогда, в 1963 году я и «заболела» Юрским и, как потом оказалось – на всю жизнь. 

Потом поехала в Ленинград, но ещё не специально «на Юрского», а просто так, погулять, я всегда очень любила этот город, тем более, что  он  мой родной. Решила сходить в БДТ и, чудом стрельнув билетик( я и до сих пор хорошо умею это делать),  попала на дневной спектакль «Горе от ума». В зале было много школьников, и я боялась, что они будут здорово мешать (по опыту общения с МТЮЗом). Но, видимо, они были потрясены не меньше меня и сидели тихо, как мышки. А мне хотелось спрыгнуть со своего самого верхнего яруса и бежать на сцену, чтобы хоть как-то помочь этому Чацкому. Он был такой свой, такой умный и такой несчастный. Я была к тому времени уже достаточно подготовленным зрителем, в Москве видела все наиболее интересные спектакли, но здесь впечатление было ошеломляющим. Я, кажется, даже аплодировать не могла и несколько дней  потом ходила под впечатление этого спектакля и этого Чацкого.

 Потом были гастроли БДТ в Москве, которые уж я конечно не пропустила. С СЮ смотрела «Карьеру Артуро Уи». И опять было потрясение, только в «другую сторону», его Дживолу хотелось прибить как-нибудь. Так «заболевание» Юрским стремительно прогрессировало.

Потом выяснила, что есть еще концерты Юрского, на которые попасть  было практически невозможно. В эти дни около зала Чайковского дежурила КОННАЯ милиция, чтобы интеллигентные зрители не вышибли двери. В самом зале тогда еще разрешали сидеть на ступеньках, и эти ступеньки занимали буквально с боем, врываясь в зал сразу после первого звонка.

 А дальше начиналось чудо! Я не помню, какие программы я тогда услышала первыми, но то, что Пастернака мне впервые открыл СЮ – это точно. А какая потрясающая атмосфера царила в зале, какого-то счастливого восторга! СЮ мог тогда (да и всегда) делать с залом все, что хотел, и весь огромный зал Чайковского ему безоговорочно и с радостью подчинялся. А еще были записки, которые шли на сцену из зала, с вопросами, с просьбами что-то прочитать, с комплиментами. Он их зачитывал и комментировал, и это было не менее интересно, чем программа концерта. СЮ  был достаточно сдержан в своих ответах, но его отношение к вопросу или просьбе всегда можно было понять. Иногда, по настроению (или когда не надо было спешить на обратную «Стрелу»), он мог устроить «концерт по заявкам» и читал многое из того, что просили (если это не был полный «Евгений Онегин»). Фактически  получалось полноценное 3-е отделение концерта. И всегда – с таким азартом, драйвом  (если использовать современную лексику). Ни до, ни после я не видела, чтобы актеру на чтецких вечерах зрители писали такое количество записок.  Потом он собирал все подаренные цветы и уходил, и это означало – все, больше не выйдет . С некоторой гордостью могу признаться, что ни разу не приходила на концерты или спектакли СЮ без цветов. А достать в те времена цветы, даже презираемые нынче гвоздики, было проблемой — что в Москве, что в Ленинграде.

 И тогда же я начала собирать все, что могла найти  в прессе, о Юрском.

В 1970 году судьба мне преподнесла потрясающий подарок, на всю жизнь. А было это так. Проходя мимо ВТО (тогда на улице Горького), я увидела объявление о приезде артистов БДТ (и Юрского в том числе) со спектаклем «Избранник судьбы». Попасть нужно было обязательно, но как?! Все мои попытки легального доставания билета или приглашения успехом не увенчались, и я пришла заранее в ВТО в надежде «стрельнуть» хоть что-нибудь. Конечно, это была полная безнадёга.  Но вдруг я увидела женщину с огромным букетом (целое ведро!) нарциссов. Вид у нее был какой-то не «ВэТэОшный», но она явно кого-то ждала. На мой робкий вопрос про лишний билетик она ответила «наверное, будет». «А когда?» — спросили я. «Ну, когда он придет,»- ответила она. И вскоре она уже целовалась с вошедшим Юрским. Пока я от удивления молча хлопала глазами, она сунула мне букет и уехала с ним на 6 этаж. С одной стороны я понимала, что  нарциссы – залог, того, что она вернется, с другой – ни на что уже не надеялась. Вскоре она вернулась со словами: «СЮ просил поставить мне стул, но ведь мы поместимся на одном стуле». Господи, я готова была провисеть весь вечер на люстре или простоять на одной ноге, а не то, что на «одном стуле».

Так я познакомилась с Ольгой Николаевной Лемаринье (СЮ всегда восхищался ее французской фамилией), инженером из Подольска и страстной поклонницей СЮ, уже несколько лет знакомой с ним. К счастью, я ей понравилась («ты ничего из себя не изображала» — как она позже объяснила мне), и она меня приняла в свои «компаньонки». А дальше началась райская жизнь. Ольга Николаевна была знакома с билетными кассиршами БДТ, так что проблема с билетами решалась очень просто. Позже я уже сама познакомилась с милейшим человеком –зав. билетным столом БДТ Надеждой Алексеевной Бурдиновой, и жизнь стала еще лучше.

Мне кажется, что такое доброе отношение  сотрудников театра к нам,  поклонницами СЮ, говорит об отношении к нему в театре. Так что проблема попадания в театр  отпала окончательно, а на концерты СЮ ВСЕГДА оставлял приглашение. После концерта Ольга Николаевна обычно заходила к нему за кулисы и брала меня с собой  — «за хвостик тётенькин держался». Каких только людей я там не видела – Гельман, Аннинский, Адоскин, Крымова, Саввина, Ладынина и многие — многие другие. Ни тогда, ни потом я не умела, не могла сказать вслух «хорошие слова», а только смотрела восторженными глазами, но, думаю, СЮ всё и так понимал.  Потом я ему иногда писала…

Вскоре я опять поехала в Ленинград и Ольга Николаевна строго приказала мне подойти к СЮ. И вот после одного из дневных спектаклей я, наконец, решилась. Он вышел со служебного входа не один, и когда собеседник ушел, я робко окликнула его. Он повернулся, еще весь в прошлом разговоре, и увидел… незнакомую тетку. Лицо сразу стало вежливо-холодным. Я что-то  провякала про Москву и Ольгу Николаевну. И все сразу переменилось, ее имя оказалось волшебным паролем. Вот так я и познакомилась с СЮ. А с Ольгой Николаевной  мы дружили до самой ее смерти, и одно ее «завещание» я хорошо запомнила – «никогда на него не обижайся», — и не обижалась, хотя, признаюсь, были случаи, когда хотелось.

Вот ведь действительно, если очень чего-то хочешь, то оно обязательно сбудется.

 Ещё ленинградский период.  Обычный день, обычный дневной спектакль «Беспокойная старости»,  которую я видела уже несколько раз,  но этот я помню и сегодня. Все шло, как всегда, играли хорошо, смотрели тоже  хорошо. Прозвучали последние слова профессора Полежаева, занавес закрылся, и… мертвая тишина в зале. Ни аплодисментов, ни малейшего шевеления, ничего. Все сидели, как загипнотизированные. Эта тишина длилась ощутимо долго. Не знаю, почувствовали  ли ее артисты за занавесом, но мне в зале стало даже как-то  жутковато. А потом зал будто очнулся…  Вот эту тишину после спектакля я и запомнила…

Еще о реакции зрительного зала. Ленинград, СЮ читает в каком-то очень красивом зале, кажется в Доме литераторов. Казалось бы, публика в нем должна быть достаточно подготовленной. Что именно читал тогда СЮ – не помню, а вот реакцию зала запомнила прекрасно. Она была… никакой! Было впечатление, что зал заполнен не живыми людьми, а ватой. Слова уходили от артиста в зал и… пропадали. Даже от стен ничего не отражалось. А СЮ читал, как всегда, прекрасно, и много смешного. Я потом спросила, чувствовал ли он эту «вату». Ответил, что в этой аудитории всегда так,  ничего другого он и не ждал, но раз в год от должен выступить в этом зале.

 А вот другой зал, другой концерт, другая реакция. Москва, театр Эстрады. Юрский читает рассказ Мопассана  «Награжден». Слышала много раз, сижу рядом с И.С.Савиной, которая дружила с Юрским. Зал вежливо слушает. И тут мы с Савиной начинаем «похрюкивать», сначала тихонько, потом громче. Ну, смешно ведь! И вот от нас пошла волна смеха, как вперед, так и назад, прямо слышно было, как она расширялась. И вскоре хохотал весь зал. Господи, как давно и как прекрасно это было!

В последние годы СЮ стал опять давать концерты и почти перестал говорить, что это никому не нужно, потому что все его зрители и слушатели уехали из страны (одна я осталась!)и зал, и программа, и он сам стали другими. Оказалось, что уехали не все, некоторые остались, а главное, новые подросли. И зал был полный и принимали прекрасно, но уже по-другому, не  как равного товарища, а как  уважаемого мэтра.

В зале Чайковского он в последние годы уже не читал, говорил, что трудно этот зал  «удерживать». А я уверена, что «удержал» бы запросто, просто сил на это ушло бы больше. И программы стали много сложнее, один И.Бродский чего стоил. А если читал  что-то из старых программ, то все равно по-другому, с какой-то мудрой горечью. Ведь нельзя же одинаково произносить «ужель мне скоро тридцать лет», когда тебе самому почти столько же  или когда тебе – 75. А произносил так, что ему верили и тогда и потом. (А я все вспоминаю его молодого, веселого,  легкого, в цилиндре, читающего «Веселых нищих», и ревущий от восторга зал. Кажется, он и сам был счастлив от своего пребывания на сцене).

Правда, где-то в это время в репертуаре СЮ появилась очаровательная наивная «Лягушка — путешественница», и это был тот, прежний Юрский. Так вот, на концертах где-то после 2010 года зал по-прежнему слушал, затаив дыхание. А потом вставал…  Но не как «при исполнении гимна или  на партсобрании», как иронизировал СЮ, а из огромного уважения к нему. Как-то я спросила у него после концерта: «А Вы слышали, как чутко реагировал зал?», а он грустно ответил – «а я уже не слышу реакцию зал». А ведь было полное впечатление, что он отвечает на все «изгибы» зала.

 А вот веселые и приятные воспоминания. Концерт еще «ленинградского» Юрского в Москве, в зале Чайковского. Вокруг жуткий ажиотаж, билеты спрашивают аж на платформе в метро, но я иду спокойно, уверенная, что мне оставлено приглашение на 2 лица. А прихожу я в этот раз  с близким другом. Он первый раз на концерте Юрского, поэтому я с интересом наблюдаю за его реакцией (человек он достаточно театрально подготовленный). Вижу ошеломленное лицо и восхищенный вопрос – как он это делает? После концерта идем за кулисы к СЮ. Мой приятель спрашивает: «Здесь принимают в клуб поклонников Юрского?» — и получает молниеносный ответ: «С такими рекомендациями, как у Вас – безусловно».

В следующий раз, когда мы опять вместе пришли на концерт и потом за кулисы, СЮ вдруг серьезно спрашивает – «Наташа, у Вас сегодня произошло что-то очень хорошее?!» «Нет,- отвечаю, — ничего особенного.» – «Но я же вижу.», -настаивает СЮ. Физиономия у меня, наверное, действительно была сияющая, от всего вместе. «Видимо, я очень люблю ходить с ним.» – сдаюсь я, кивая на спутника. «Вот и я так думаю.» -удовлетворенно говорит СЮ.

Ему вообще, похоже , нравилось меня поддразнивать, особенно за моё московское «аканье» «На-а-а-таша, н-а-армально». Переехав в Москву, вскоре перестал, видимо, уже не слышал этого «аканья» в общем московском хоре.

Вообще я не сразу привыкла не поддаваться на его шутки. Разговариваем по телефону о котах. Я жалуюсь СЮ на то, что у моего кота болячки на голове, аллергия на что-то, а на что – непонятно. Он на полном серьёзе предполагает : «Может на кота?», — а я сдуру начинаю ему доказывать, что так не бывает. Или летом раздается звонок: «Наташа, Вы не на лыжах?». Его очень забавляла моя любовь к лыжам.

В тяжелый для СЮ год между Ленинградом и Москвой было довольно много его концертов в театре Эстрады. Видимо, Борис Брунов, тогдашний художественный руководитель  театра, хорошо понимал  состояние Юрского и старался хоть как-то ему помочь и поддержать. Концерты проходили без прежнего ажиотажа, но по-прежнему с полным залом. И вот как-то летом я надумала пойти на такой концерт. Билеты можно было купить в кассе, но я все-таки решила спросить у администратора, не оставлено ли на моё имя приглашения. Оказалось – оставлено. После концерта захожу к СЮ. «Вот как-то захотелось прийти», а в ответ: «А я подумал, а вдруг Вам захочется, и оставил». Признаюсь, было очень приятно и чуточку даже неловко – вот не пришла бы, а он, может, ждал кого-нибудь «своего».

  Я тогда и представить себе не могла, какой страшный слом  произошел  в жизни СЮ, радовалась, что теперь он стал наш, московский.

А потом, уже через много лет СЮ как-то с горечью заметил, что теперешний руководитель театра Г.Хазанов ни разу не предложил ему сцену театра Эстрады, хотя именно Юрский первым занял Хазанова в драматическом спектакле (в «Игроках»).

О спектакле «Тема с вариациями» в театре Моссовета написано много, хорошо и подробно. Это был отличный спектакль! А вот кто видел «Тему» в другой вариации ? Когда Юрский играл роль Плятта, а Сергей Коковкин – роль Юрского.  Думаю, таких счастливчиков найдется немного (а рядовые зрители,  наверное, и вообще ничего не заметили). А я видела! Дело в том, что накануне Р.Я.Плятт сломал ногу, и в театре, видимо, решили не отменять спектакли, а произвести  замену актеров. Сам спектакль, насколько помню, при этом изменился мало, а вот  вариации…

Про «Декамерон» не помню, видимо ничего выдающегося там не происходило, а вот остальные две , когда Юрский играл Сирано и советника Клаузена  забыть невозможно. Нельзя сказать, что это было лучше, это просто было совсем ДРУГОЕ. Особенно меня потряс Сирано. Я очень люблю эту пьесу и видела почти всех московских  Сирано (Квашу, Козакова, Шакурова – самого интересного, по-моему), но Юрский! Сколько любви, нежности,  страдания (и еще много чего-то, что  я не могу выразить словами) было в глазах этого Сирано. Когда Роксана произносила фразу «как Вы читаете, уже совсем темно»,  хотелось крикнуть ей из зала —  «Да очнись, ты, дура, и пойми наконец, кто писал тебе  эти чудесные письма». А потом бежать к сцене, чтобы как-то помочь Сирано  (как когда-то Чацкому). А после фразы «погиб поэт де Бержерак» хотелось заплакать.

Сколько было таких спектаклей – не знаю, я видела несколько, а хотелось бежать на каждый. На одном таком спектакле мы встретились с Н.А.Крымовой, которая очень любила СЮ и следила  за его творчеством.  Она тогда с сожаление сказала: «Ну, Сирано Юрского мы уже целиком, увы, не увидим, а вот советника Клаузена – ещё может быть». К сожалению, мыне увидели ни того, ни другого, но СЮ в этих небольших отрывках забыть невозможно, как будто он сыграл целый спектакль.

А с Н.А.Крымовой я познакомилась как раз «на почве» любви к Юрскому. Мы регулярно встречались на его спектаклях и концертах, причем не только в Москве, но и в Ленинграде. Однажды мы сидели рядом  на концерте в зале Чайковского, причем сидели на правом портике, откуда в зал попасть невозможно. А у меня, естественно, были цветы, большой тяжелый букет гладиолусов. И Крымова руководила процессом бросания этого букета  сверху на сцену (иначе было невозможно).  Ну и мы чуть не попали этим букетом Юрскому по голове.  Цветы шлепнулись ему  прямо под ноги, но он все-таки ухитрился на них не наступить.

А однажды я проспорила Наталье Анатольевне, опять же из-за Юрского, бутылку… молока. Мы поспорили, где и когда Юрский впервые читал какое-то произведение. Поспорили на бутылку, и в последний момент Крымова сказала – молока. А было это в те времена, когда бутылку молока было достать труднее, чем бутылку вина. Когда выяснилось (у Юрского), что я проиграла, пришлось как-то добывать это молока и отвозить ей домой. Она страшно удивилась, но взяла.

 Что я люблю из чтецких программ СЮ? – ВСЁ, а самое-самое — «Снег идет» Б. Пастернака. Он читал его всю жизнь, с молодости и до старости. Читал по-разному, разницу эту я прекрасно чувствовала, но выразить вряд ли могу (трагизм с возрастом появился ?). Но всегда перехватывало дыхание и наворачивались слезы. Как-то сказала ему об этом, он только усмехнулся и ответил: «Ну, ведь красиво как». Нет, дело тут не только в красоте.

Еще – «Веселые нищие» и миниатюры А. Володина «Стыдно быть несчастливым» и «Хобби» «просто встретились два человека на одном и том же Земном шаре» — уж очень в точку.

Единственная вещь в репертуаре СЮ, которую я приняла не сразу, был «Крокодил» Достоевского. Не поняла, почему Юрского заинтересовала эта странная вещь. Ведь он выбирал для исполнения только то, что ему самому было интересно.  Потом привыкла и даже полюбила. И только много позже поняла, что ведь это тот самый абсурд, который, очевидно, привлекал СЮ уже в те годы (задолго до Беккета и Вацетиса).

Пожалуй, самые  «сложные взаимоотношения» у меня были со спектаклем «Ужин у товарища Сталина». Уже то, что я смотрела его всего один раз, говорит о многом. Не могла больше себя заставить. И дело тут даже не  в самом спектакле.

Я была дома воспитана в резком отрицании Сталина, моя добрая мама его ненавидела. Когда он умер, я училась в 7 классе и была единственным человеком в классе, кто не рыдал по этому поводу. А еще, я жила около Трубной площади и видела, что там творилось во время похорон.

И вот я услышала от Юрского, что «Сталин не виноват». ЭТО он сказал мне по телефону! Сказать, что я пришла в полное смятение и оторопь и потеряла дар речи, значит ничего не сказать. Не мог ЮРСКИЙ такого сказать!, Но он сказал, я сама это слышала! А потом услышали многие, он несколько раз повторял это в разных интервью. Потрясение было настолько сильным, что я несколько месяцев не могла заставить себя ему позвонить.

Потом выяснилось, да я и сама поняла, что он просто неудачно выразился (и с великими людьми  такое случается), он имел ввиду, что не только один Сталин виноват. Он потом много раз говорил об общей вине, о сталинизме, который до сих пор живет в нас и в обществе, и что это страшнее самого Сталина. 

У меня обида и  «отрицательное» потрясение через какое-то время прошли, но я знаю людей, которые очень любили Юрского, но так и смогли простить ему этой неточности. Вот уж действительно «слово не воробей». Вот поэтому я и не люблю «Ужин у товарища Сталина», хотя спектакль, как все у СЮ был очень хороший. Даже по телевизору его смотреть не смогла.

Когда появился писатель Игорь Вацетис, я ни секунды не сомневалась, что это сам Юрский. Мне даже смешно было, когда всякие интервьюеры допытывались о нем, а СЮ на полном серьёзе рассказывал биографию Вацетиса. А может не я одна была такая умная, все прекрасно всё понимали и только подыгрывали СЮ? Но среди моих знакомых многие верили, что Юрский действительно нашел нового драматурга.

Из пьес Вацетиса и спектаклей Юрского больше всего любила «Полонез», особенно его второй акт, когда СЮ сидит в кресле «весь в белом», в красных туфлях и с кляпом во рту. Смешно, но если внимательно посмотреть в  его глаза, то смешно быть перестает.

«Reception»  видела всего два раза,  но мало, для того, чтобы «нырнуть в глубину» . Попросила у СЮ текст, чтобы глазами прочитать, а он ответил, что текста, как такового, нет, а есть только режиссерский экземпляр, весь в пометках и вставках. Обещал потом дать… «Эпидемию болезни Альцгеймера от тараканов, завезенных из Америки» забыть невозможно, ведь это точно про нашу жизнь. Я не раз говорила СЮ, что по сравнению с реальной жизнью все его абсурдистские пьесы –  реализм чистой воды. 

И ещё, конечно, песня Городницкого в конце… «Тихо над тундрой шуршит снегопад» – наша любимая экспедиционная песня в тундре на Ямале. И китайские мальчик с девочкой, с удивлением рассматривающие следы нашей жизни.

 Люблю несколько забавных историй, связанных с СЮ и… Московским зоопарком.  Я  давным-давно там работаю, и мне всегда нравилось показать своим друзьям такой зоопарк, каким его не видят обычные посетители. Я долго заманивала СЮ в зоопарк, и, наконец, мне это удалось. (Это когда он ещё в Ленинграде жил). Он  пришёл безумно элегантный в коричневом пиджаке и бежевых брюках (сколько лет прошло, а вот помню). Мы погуляли по зоопарку, а потом я из лучших (а частично и из хулиганских) побуждений вывела его на площадку, где гуляли 3 уже довольно больших тигрёнка. (Я же не знала тогда, что он из «цирковых» и общение с хищниками для него не впервой). СЮ с честью выдержал испытание, а если и испугался, то не за себя, а за брюки, когда тигрята возились у него под ногами. 

В следующий раз, когда СЮ пришёл в зоопарк с Наташей Теняковой и маленькой Дашей, мне все-таки удалось напугать, только не его, а Наташу.  В качестве  «бонуса» я им показала здоровенного красавца удава, которого мы возили на лекции. А Наташа, оказалось, панически боится змей, и не закричала и не упала в обморок она, видимо, только потому, что страх испугать Дашу был сильнее страха  от вида удава. Но дверь на улицу в нашем лабиринте  коридоров она нашла моментально.

Когда я узнала, что СЮ в детстве жил в Московском цирке, то спросила его: «Вы учились в 186 школе?». Он очень удивился, откуда я могу это знать. А знала потому, что жила поблизости от цирка и училась в  соседней 187 женской школе (тогда ещё было раздельное обучение). В 186 школе учились «цирковые» мальчики, а в нашей 187 – «цирковые» девочки. В ответ на мои объяснения СЮ произнес одно слово, из которого я поняла – наш!

 — «На Малюшенке?»  «Малюшенкой» назывался хулиганский двор-проход от нашей школы к Цветному бульвару. И знать это мог только местный житель, который пользовался этим двором.

И еще одна забавная история, связанная с СЮ и зоопарком. Наш многолетний директор Владимир Владимирович Спицин очень уважал Юрского. На  75-летие я даже  подарила ему несколько  книг СЮ с очень тёплыми словами поздравления, которые СЮ написал по моей просьбе.

            А когда как-то я сказала Спицину, что иду поздравить Юрского с днем рождения, он выбрал симпатичную бронзовую статуэтку медведя и попросил передать от его имени. СЮ немного удивился, но подарок принял. Прошло много времени (не меньше года, наверное), я и думать забыла об этом медведе. И вдруг раздается телефонный звонок и без «здрасте», без привычных слов «Это Юрский», я слышу следующее: «Наташа, медведь  так хорошо прижился!». Я решила, что у кого-то из нас стало плохо с головой. Какой медведь ? Почему у Юрского наш медведь ? Пока, наконец, не сообразила, что это тот самый, бронзовый. Это он «хорошо прижился» на письменном столе у СЮ. 

            А ещё был такой случай… Мы переехали в новую квартиру в спальном районе и, естественно, без телефона ( про мобильники в то время даже никто и не знал). Я добилась  установки телефона, а прежним хозяином  этого номера был какой-то Саша. Судя по количеству звонков, он был мастер чего-то. В день раздавалось 5-6 звонков с просьбой позвать Сашу. Я терпеливо объясняла, что теперь это наш номер. Апофеозом этой истории был очередной звонок, и голос Юрского попросил позвать …Сашу!  Выслушав, что Саши здесь  нет, а есть я- Наташа Рубинштейн, он задумчиво произнес:«Так это я ваш телефон дал». Что это было, я так и не поняла…

            22 августа 1991 года.  Многотысячный митинг у Белого дома. Полная эйфория, мы победили. (А мы, зоопарковские, провели  около Белого дома все эти 3 дня и 3 ночи, да еще и под постоянным дождем — у меня телогрейка потом сохла неделю). И вот в этой толпе я буквально натыкаюсь на восторженного Юрского, который произносит: «Я так и думал, что встречу здесь Вас», — и исчезает в толпе.

            В последние годы у нас с СЮ появилось общее дело. Звучит, конечно, нахально, но это, правда, так. И это общее дело – книга «Я кот». У нас в зоопарке объявился  очень энергичный книгоиздатель Георгий Михайлович Гупало, который предложил нам поучаствовать в весьма любопытном проекте – серии детских книг про животных, причём писать их должны были не зоологи, а разные известные люди, с биологией никак не связанные. А мы  с коллегами  — стать научными редакторами,  чтобы уж очень «вольные» тексты не появлялись. Серия была «Я — …». Нам это понравилось, и стали мы думать, кого из известных людей можно привлечь к этому делу. И пришла мне в голову счастливая идея попросить СЮ написать про котов, которых он так любит. Идея, конечно, всем понравилась, но никто не поверил в реальность её выполнения.   Великий Юрский ?! И будет писать детскую книжку про  кота ? А он вдруг взял и сразу согласился, даже чуть-чуть слишком сразу. Может, ещё и потому, что это была моя просьба ? (Обычно на мои просьбы: «А можно?», — он отвечал – Вам всё можно). Всем авторам давали общую схему написания и  определенный фактический материал о данном животном. А СЮ, не дожидаясь никакой схемы,  за несколько дней написал  рассказ от имени своего кота Сатика. Это было очень здорово, но в общую идею серии не совсем вписывалось. Но ведь ему этого не скажешь! Пришлось как-то выкручиваться… Потом начались приключения с художником. Сначала это был какой-то питерский художник, который «обожал Юрского» и обещал сделать потрясающие рисунки. Долго тянул (очень хочется сказать про кота и его хвост, благо по теме подходит), обещал, выдал один рисунок и … запил.  А рисунок был забавный.

            Потом Г.М. Гупало нашел девушку-художника, которая сделала симпатичные рисунки, но они не очень-то соответствовали тексту СЮ, и ему сначала не понравились. Только на обложке был реальный кот Сатик, портрет которого делали по фотографии. За это время я получила от СЮ, что называется, по полной программе. И почему так долго всё это тянется? И зачем добавлен материал про кошек вообще? И картинки не подходят, и вся серия плохая, все списывали из Википедии и  ещё много чего. Вежливо отбивалась, как могла, и по телефону, и даже письменно (это у меня лучше получается — не так страшно). И  вспоминала слова Ольги Николаевны – «никогда на него не обижайся», ну и не обижалась.

            В  итоге все утряслось, книжка «Я — кот» вышла и получилась очень славной, а СЮ стал часто  обращаться ко мне «на ты», что мне было очень-очень приятно.

            А Г.М.Гупало потом «породнился» с Юрским котами, забрал  кота у Даши, поскольку там у кого-то проявилась аллергия. А СЮ очень беспокоился о его судьбе . Этот  кот о кличке Брюс и сейчас счастливо живет в доме у Г.М.

            СЮ  явно нравилось мое увлечение дальними путешествиями, особенно с некоторой авантюрной составляющей.  Когда 3 года назад я сказала ему, что собираюсь в Перу, Эквадор и на Галапагосские острова, он только удивленно-восторженно произнес: «А-а-а-балдеть!» (уже с московским выговором) ,  чем очень удивил меня.( Я почему-то думала, что Юрский разговаривает только «правильным» русским языком). А потом спросил: «И гигантских черепах увидите?»

            Когда я вернулась, позвонил сам, узнать, жива ли? («Да жив ли он, вели проведать») и успела ли отоспаться? Ответила, что жива и очень хочу его увидеть и передать маленький галапагосский сувенирчик. Встретились, протягиваю ему небольшой пакетик. «Черепаха ?» — спросил СЮ, и выражение лица и голос у него были, как у счастливого ребенка. До сих пор вижу его улыбку и слышу эту интонацию. (Это  действительно была деревянная черепаха).

            Летом 2018 года СЮ что-то задумал сделать с фотографиями животных  — мам с детьми. Я не поняла, что именно, да , кажется, и он сам  для себя еще чётко не сформулировал. То ли игру для младшего внука, то ли какую-то  необычную программу. СЮ несколько раз говорил об этом, но как-то не отчетливо. Я подобрала ему целую пачку забавных фотографий животных матерей с детенышами, а передать уже не успела…

            В последние годы СЮ много болел, но все равно продолжал активно работать: ставил, играл, концертов стало больше. Может и  писал что-нибудь, хотя говорил, что «не пишется». Ни на концертах, ни на спектаклях болезней видно не было – всегда бодр, собран, сосредоточен (только уже не весел). Однажды я видела, что он пришел в театр совершенно больной, кажется, это был «Фома Опискин». На следующий день звоню, чтобы узнать, как  он себя чувствует и как прошёл спектакль. Ответ был поразительный: «Я, кажется, давно так хорошо не играл».

            Как-то я спросила  у СЮ, почему он составляет свой график так, что несколько спектаклей и концертов идут подряд, почти каждый день. «А чтобы оставалось время болеть» — был спокойный ответ.

            В последние годы  на просьбу  пойти на его концерт, я почти всегда  получала в ответ:«Вы всё это уже слышали».   Терпела, терпела, а потом выдала: «Да, за 50 лет я действительно всё слышала, ну и что ?» При этом, конечно, всегда был пропуск и всё было в порядке.  А иногда даже потом  сам звонил и  говорил: «Ну конечно приходите, Вы ведь одна остались, кто видел меня почти с самого начала».

            Безусловно «ленинградский « и «московский» Юрский сильно отличались друг от друга. Первого я знала мало и только на сцене, второго немного лучше. На какой-то мой вопрос о Ленинграде и БДТ он ответил –«Это было в другой жизни».

            Я человек очень далекий от веры и, тем более, от православной церкви, но мне было безумно интересно понять, как СЮ пришел к вере. Ведь у него это было очень серьёзно, с полной отдачей,  это ведь не просто  зайти в церковь и поставить свечку. Но я так и не осмелилась заговорить с ним на эту тему, хотя близко иногда в разговоре подходили.

            Последний раз я видела СЮ 15 декабря 2018 года в Пушкинском музее на Декабрьских вечерах на спектакле «Ароматы чужих цветов». Этот спектакль явно давался ему с трудом, он был недоволен всем, даже отсутствием перил на парадной лестнице музея.

            Когда я примерно дней за 10 попросила меня взять , СЮ  так закричал «нет!», что я испугалась, как бы он голос не сорвал. А билетов, естественно,  нигде не было и в помине. Накануне  вечера опять  рискнула попроситься  и с радостью услышала – «Тебя возьму!»

            Это был  именно спектакль, а не концерт. СЮ читал (играл) на русском и французском языках, а сопровождал всё действо и помогал ему оркестрик из «Шагала».( Декабрьские вечера того года были посвящены П. Пикассо). Это был  такой театр!  Такое чудо! Так мог сделать только Юрский! Жаль только, что его видело не больше 200-300 человек, помещающихся в Белом зале музея. После спектакля СЮ окружили зрители, он что-то говорил, улыбался, и лицо у него было такое усталое и такое счастливое.

            На следующий день по телефону я ему как смогла выразила свои восторги и посетовала, что это видело так мало народу,  и что это должно стать новой программой . Он  сказал, что потратил на подготовку «Ароматов»  полгода . Увы, все кончилось одним разом… Я знаю, что существует единственная (!) видео запись «Ароматов», но пока она,  к сожалению, недоступна.

            Последний раз я разговаривала с СЮ 7 января, поздравляла с Рождеством. Был довольно мрачен, а на мое пожелание поскорее увидеться – он на сцене, я в зале – ответил:«Ну,  это под очень большим вопросом». А потом  наступило  8 февраля …

            У меня есть все книги СЮ, многие из них с теплыми дарственными подписями. Самая дорогая из них – «Игра в жизнь», где написано: «Спасибо за верность».