ПАМЯТИ МИХАИЛА ВОЛКОВА Петербургский Театральный журнал. 2001 №3

Надо найти слова. Надо преодолеть чувство ужаса от пришедшей за девять тысяч километров вести. Нельзя говорить: «как горько, что теперь мы…» или «прости меня за то, что я…». Все это будет про нас, про себя. Надо говорить о нем. Он нуждался в этом. Он недополучил слов о себе при жизни. Теперь он совсем ушел.

Надо найти слова. Слово. Слово, которое взорвет тишину, окружившую его уход.

Герой. Театру требуется герой. Жизни требуется герой. Молодежи требуется герой. Женщинам требуется герой. Надо искать героя. Такую задачу поставил Товстоногов, имея у себя под рукой очень сильную труппу БДТ.

Театр гастролировал в Киеве, и там Георгий Александрович заинтересовался (а при его темпераменте можно сказать — увлекся!) тремя актерами. Это был Павел Луспекаев, это был Олег Борисов, и это был Михаил Волков.

Миша пришел в наш театр в начале шестидесятых. На амплуа героя. Конкретнее: на амплуа героя-любовника. Миша был молод, статен и красив. Затевалась постановка «Горя от ума», и Миша был назначен на роль Чацкого. Репетировали всю зиму и весну. И тут Товстоногов совершил один из своих знаменитых поворотов Театра. Он ощутил и провозгласил, что Время если не отменило, то спутало все амплуа. В Чацком режиссер увидел черты неврастеника, даже эксцентрика. А герой-любовник должен был стать Молчалиным.

Переворот случился. Чацкого сыграл я. Не могу не писать об этом в связи с судьбой Миши Волкова, потому что это во многом определило дальнейшее.

«Еще раз про любовь» — так называлась пьеса Э.Радзинского. Доронина играла героиню. А героя, конечно, Волков. Прекрасно играли они оба. Но герой-то именно в любви оказался несостоятельным. Про это пьеса. Такое время. Современный герой-любовник не умеет любить. Плоть есть, Духа нет.

В конце шестидесятых я ставил в БДТ «Фиесту» Э.Хемингуэя. Главную роль — писателя Джейкоба Барнса — играл Михаил Волков. Незабываема радость от работы с ним. Роль «сплошная» — он занят в каждом эпизоде через всю пьесу. Окруженный замечательными партнерами — Гай, Стржельчик, Рецептер, Э.Попова, Данилов — в дуэте с Зиной Шарко, Миша овладел ритмами и стилем автора. В нем открылась нежность и теплота. Но у спектакля не было судьбы — зритель его не увидел. О причинах сегодня вспоминать не будем.

Через два года я сделал телефильм «Фиеста». Брет Эшли теперь играла Н.Тенякова, матадора — М.Барышников. Крупные планы дали возможность вглядеться в Джейкоба — Мишу Волкова. И, без преувеличения, — он был превосходен. Это был еще один поворот амплуа героя — любит и любим, но лишен радости плоти. Война отняла. «Фиеста» могла открыть зрителям нового Михаила Волкова — интеллектуального, стойкого и трагичного. Но… опять грубо вмешалось Время. Фильм запретили к показу по соображениям политическим.

Телеспектакль «Фиеста». Постановка Сергея Юрского. М.Волков — Джейкоб Барнс, Наталья Тенякова — Брэт, Михаил Барышников — Педро Ромеро, Владислав Стржельчик — Майкл, Григорий Гай — Билл Гордон. Фото Нины Аловерт

Кино — судьба Михаила Волкова связана с двумя большими фильмами о советском разведчике. У «Сатурна» был большой успех. К Мише пришла популярность. Миша определился в сознании широкой аудитории как герой. Но это был скорее Герой Советского Союза, нежели тот герой, для воплощения которого Бог наградил его талантом.

А в театре мы с Мишей еще много играли вместе. В моей постановке «Мольера» Булгакова Волков прекрасно играл маркиза д’Орсиньи по прозвищу «Помолись» — ловеласа и бретера. Роль характерная — у него и это получалось. Волков вошел в спектакль «Цена» А.Миллера, и мы играли братьев Франк — Виктора и Уолтера. Здесь Миша овладевал сдержанностью и логикой резонера. В шукшинских «Энергичных людях» мы в очередь играли роль Чернявого.

Прогремел и объездил лучшие сцены мира спектакль «История лошади», поставленный Товстоноговым по пьесе М.Розовского. Волков играл победительного коня Милого. Это был истинный и неостановимый любовник. Но никак не герой. Героем был обездоленный мерин, которого с невероятной силой играл Е.Лебедев.

Мишин час был рядом, но он все никак не наступал.

Потом… потом много лет мы не виделись с Мишей Волковым. Так вышло. Я стал москвичом, и дороги наши не пересекались. А потом Миша стал болеть. Тяжко и непоправимо. Теперь Миши нет.

Я никогда не видел его старым. Даже пожилым не видел я его. Вот как получилось. Я видел его только молодым.

Я не пишу некролог. Опоздал. Поздно до меня дошла весть о его смерти. Я пытаюсь анализировать феномен амплуа героя-любовника, главного амплуа традиционного театра. В БДТ — великом современном театре времен Товстоногова — произошел надлом этого амплуа. Надлом отразил драму современного человека — крушение цельности, болезненные комплексы, эгоизм, исключающий любовь как самопожертвование. Стало это драмой и для актера, созданного играть роли, которых в театре больше нет.

Думаю, отсюда была в Мише вечная неудовлетворенность. Он мучительно искал связь со временем, а она рвалась. Он много успел. Он был известен. Но никогда не обрел он в жизни покоя. В этом его особенность. Его мука. Его миссия в театре.

А я провожу сегодня бессонную ночь в моем номере в гостинице «Амурский залив». Вечером мне сообщили, что Миши не стало.

Его крупный план из «Фиесты» перед моими глазами. Сцена ловли форели. Два друга писателя пьют вино и говорят — неспешно и откровенно. Миша Волков и Гриша Гай играли эту сцену. Обоих уже нет. И оба умерли через страшную болезнь.

А тогда… шумела вода в быстрой речке. Из воды доставали замерзшую бутыль с вином. Разливали. Пили много, но мысли только прояснялись от вина. Говорили о профессии — о литературе.

— Можно… можно научиться писать так, чтобы текст стал ощутимой и очень нужной вещью… — говорил Джейк (Волков).

— Ну, и что тогда? Дальше-то что? — спрашивал скептик Билл (Гай).

Дальше? Дальше ничего и не нужно. Это самое большое, что может сделать писатель.

Миша Волков навсегда остался для меня главным героем моей первой театральной постановки.

Прощай, друг!

Владивосток. 9 сентября 2001 г.

Сергей Юрский. Из главы «Вспышки» в книге  «Игра в жизнь» М, Вагриус, 2002

Я ВАМ ПРИСНЮСЬ. Гай и Волков

Вспышка освещает два лица рядом. Гриша был постарше, Миша помладше, но многое их связывало. Ну, прежде всего много играли вместе — в театре и в кино. Темпераменты разные. Миша — взрывной, иногда агрессивный, иногда “сжатая пружина”, Гриша — уравновешенный, рассудительный (Боба Лескин дал ему прозвище Ребе — очень подходило). Противоположности легко уживались рядом. Оба были большими женолюбами и имели успех у женщин. Оба были любознательны, много читали и обожали спорить. Киноизвестность пришла к обоим особенно после двух фильмов про разведчиков, где “Сатурн” почти невидим, а потом возвращается. Но начали они свое парное партнерство, если не ошибаюсь, в моем телефильме “Фиеста”.

Михаил Волков в роли писателя Джейкоба Барнса. Григорий Гай в роли его друга, тоже писателя, Билла Гортона. Дивная сцена в романе Хемингуэя — ловля форели, большое пьянство и большой разговор двух друзей. Мне кажется, Миша и Гриша прекрасно сыграли эту сцену. Но — я уже писал об этом — фильм был запрещен по причине бегства за границу исполнителя роли матадора Михаила Барышникова. Велись переговоры. Доходили слухи. Было смутно. Шло лето 1971 года.

Мы расстались на время отпуска. Волков сказал мне: “Мы с Гришей все лето во Львове — будем сниматься в “Сатурне”. Хочешь, приезжай! Адрес простой — Львов, гостиница “Львов””.

Я никак не собирался во Львов. Ну, что ж, значит, увидимся осенью.

И вдруг — вот они начинаются странные повороты сюжета, которые так здорово подает Хичкок в своих фильмах — вдруг… нас с женой приглашают посетить с дружеским визитом Венгрию. И как-то неожиданно быстро все оформляется. Получены все разрешения. Обменяны деньги! У меня в руках заграничные паспорта и довольно значительное количество венгерских форинтов — валюта дешевая. Напомню: в те времена каждый выезд за границу — событие в жизни. Тем более частный визит! Это у нас с Наташей вообще впервые. Едем поездом. Волнуюсь: как это мы сами по себе едем заграничным экспрессом? Изучаю расписание — какие станции, сколько стоим. И ВДРУГ… вижу “ЛЬВОВ”! Прибываем в 6.30 утра, отправляемся в 7.20. Стоянка 50 минут.

План созрел не сразу. Но созрел. Только бы не опоздал поезд! Только бы не сократили стоянку! Колеса стучали, и сердце стучало.

6.30. ЛЬВОВ. Выскакиваю на перрон, насквозь пересекаю вокзал, выбегаю в город. Машу руками и добываю такси. “Гостиница “Львов”! Туда и обратно. Сможете подождать? Не больше десяти минут. Плачу вдвое”. Едем.

6.50. Гостиница “Львов”. Как ни странно, отель не спит. В холле кишит команда юных велосипедистов со своими машинами. Администраторша кого-то выписывает, с кем-то ругается. Никак не могу привлечь ее внимание. Теряю время. Еще не хватает от поезда отстать. Зря я шоферу вперед заплатил, может уехать, гад. Наконец выяснил: Волков — № 503, Гай — № 505.

6.57. Коридор пятого этажа. Стучу в № 503. Никто не открывает. Стучу громче. Без результата. Стучу кулаком. Высовываются головы из №№ 502, 508 и 511. Ругаются.

6.59. Открывается дверь № 503.

7.00. В № 503. Миша в трусах с большого недосыпа и, кажется, с некоторого перепоя. Глаз мутный. На то и расчет!

7.00—7.04. № 503. Я непрерывно бегаю по комнате от двери к окну и обратно и говорю не останавливаясь: “Мишель! Полный поворот. Я приехал с группой. Отлично, что вы оба здесь. Картину разрешили. Есть возможность переснять сцену ловли форели. На натуре. В Венгрии. Там есть река, которая впадает в озеро Балатон. Вылитая Испания. Я выезжаю в Будапешт. Группа остановилась на Железнодорожной улице, дом 52. Немедленно оформляем документы на вас с Гришей. Оператор Филиппов вас найдет. У тебя плохой вид. Надо будет набрать форму. Пока выпей пива. (Ставлю на стол две бутылки купленного в поезде пива.) Вторая бутылка Грише. Готовьтесь! Выезд в Венгрию на днях. С вашей группой договорюсь сам. Есть приказ комитета. Мы должны снять рыбалку — государственное задание в целях возвращения Барышникова. Оплата в валюте. Вот пока двадцать форинтов. Это тебе и Грише на двоих. Держитесь. Не имею времени. Найдете меня на Железнодорожной, 52. Полная готовность! Пей пиво, и до встречи!”

Волков, держась за голову, с трудом следит за моей беготней и не говорит ни слова. Впрочем, я и не даю вставить хоть слово в мой быстрый монолог. Под конец я машу двумя бумажками по десять форинтов перед его носом, открываю ящик прикроватной тумбочки, сую форинты туда и захлопываю ящик.

Выскакиваю из номера.

7.06. В такси.

7.16. Вокзал города Львова.

7.20. Отправление скорого поезда Москва — Будапешт.

Теперь (как и положено в фильме психологического ужаса) монтажно рассматриваем событие с другой точки зрения.

7.04. № 503. Волков сидит в трусах на своей кровати. Человек, похожий на Юрского, перестал орать и метаться по номеру. Куда-то убежал. Это хорошо. Голова болит, глаза не смотрят. Это плохо. На столе две бутылки пива. Это хорошо. Открывалки не видать. Это плохо. Миша сорвал крышку, зацепив ее за край стола, и выпил из горлышка теплого пенящегося пива. Стало противно. Посмотрел на часы.

7.11. Миша положил гудящую голову на подушку и уснул.

Монтажная склейка.

11.30 утра того же дня. Съемочная площадка на улице Львова. Снимается фильм ““Сатурн” почти не виден”. Гай и Волков в гитлеровской форме ожидают начала съемки. Ждать еще долго. Диалог.

ВОЛКОВ. Гриша, к тебе Сережа заходил?

ГАЙ. Какой Сережа?

ВОЛКОВ. Юрский.

ГАЙ. Куда заходил?

ВОЛКОВ. К тебе. Заходил?

ГАЙ. Когда?

ВОЛКОВ. Ночью.

ГАЙ (ничего не говорит. Смотрит на Волкова).

ВОЛКОВ. Будем переснимать ловлю форели. В Венгрии. Филиппов уже на Железнодорожной улице. Номер дома забыл. Но он там.

ГАЙ. Какой Филиппов?

ВОЛКОВ. Наш оператор.

Пауза. Двое, одетых в фашистскую форму, прогуливаются.

ВОЛКОВ. Он мне пива принес. Две бутылки. Очень теплое.

ГАЙ (осторожно). Кто принес пива?

ВОЛКОВ. Серега.

ГАЙ (осторожно). А где он сам?

ВОЛКОВ. Убежал. Торопился. Говорит, государственное задание. Надо Барышникова возвращать… из Америки.

ГАЙ (после недолгого молчания). Пойдем, кофе выпьем.

Началась съемка. Постепенно разошлись и очень неплохо работали до самого вечера. По дороге в гостиницу Гай объяснил Мише, что история с визитом Сережи ему просто приснилась. Миша признал, что это возможно. Но настаивал, что пиво было. Оба смеялись. Зашли в номер к Мише. Горничная забыла сделать уборку. Две бутылки стояли на столе. Одна пустая, другая полная наполовину. “Видишь?” — сказал Миша. “Да ты сам купил и забыл”, — сказал Гриша.

“А вообще, конечно, здорово бы сделать “Фиесту” по-настоящему, снять на натуре сцену с форелью”.

“Конечно”,— сказал Гриша.

“А знаешь,— сказал Миша,— такой был яркий сон. Он все бегал и говорил, говорил… Потом говорит: вот вам двадцать форинтов… открыл ящик…”

Миша показал, как был открыт ящик, и ВДРУГ…

КРУПНО — на дне ящика лежат ДВАДЦАТЬ ФОРИНТОВ.

УЖАС охватил двух известных артистов. Иностранные деньги САМИ ПО СЕБЕ в ящике не появляются.

Встретились мы на сборе труппы осенью. Розыгрыш мой уже раскрылся. И это они сами поведали мне о своей реакции и разговорах. Может, что и присочинили. На то и актеры. Ах, какие хорошие актеры!

Вот вспоминаю — время было мрачное. Запрет “Фиесты”, разброд в театре. А шутили. Не скучно было.