Ю. Смирнов-Несвицкий. ПУСТЬ РИСУЕТ ОСТРЫЙ УГОЛ. Газета «Смена», 15 ноября 1967 года

Кажется, критики уже подробно высказались об этом актере. Но бывает так, что актерские создания вновь и вновь побуждают к разговору. Это когда встречи с ними перерастают  театральные рамки и становятся живой приметой каждодневности.

Когда спорят о Сергее Юрском, обязательно заговаривают о так называемом самовыражении. Говорят — Юрский всегда непохожий. Он, дескать, сплошное многообразие, и диапазон сыгранных им ролей необозрим: от Адама из «Божественной комедии» до барона Тузенбаха в чеховских «Трех сестрах». Это верно, но это еще не все. История театра знает многих актеров, поражавших многоликостью перевоплощений, владением всеми жанрами — от клоунады до трагедии. Но приходил, как говорится, день «страшного суда», и история спрашивала у такого актера: ну, а ваша сокровенность — в чем она? И если актеру было что ответить — он оставался в памяти людей как определенная индивидуальность, как личность. 

Юрский покоряет прежде всего самобытной индивидуальностью, «состоянием» своей личности. За каждой темой,сыграннойЮрским. угадывается очень определеннаяпозиция художника, имеющего своё гражданское отношение ксобытиям, происходящим  вокруг нас.

Казалось бы,что общего между чеховским Тузенбахом из «Трех сестер» и Дживолой (Геббельсом) из«Карьеры Артуро Уи» Б.Брехта?

Тузенбах Юрского пытается пробиться к человечеству сквозь глухую стену. Вспоминается фигура Тузенбаха у рояля в дома сестер Прозоровых. Он нервно поигрывает пальцами или протирает очки… Каждый нерв в нем дышит, он живет, он страдает, любит и надеется.

Но вот в «КарьереАртуро Уи» Юрский играет совершенно мертвенного Дживолу, не человека — оборотня.  Возложив ноги на спинку кресла,он улыбается страшной улыбкой-маской, резким механическим оскалом. Собачьим. До ушей. С холодными, злобными глазами. Всё в нем отдает фальшью. Кажется, будто и хромает он нарочно. Как будто нет ничего общего между этими двумя актерскими работами!  Но и в душевной ранимости Тузенбаха, и в мертвенной маске Дживолы просматривается общее — единая позиция актера, угадавшего нечто от мироздания в целом, от парадоксальности ХХ века, в котором рождаются не только чеховские герои, но и ненавистный людям тип политического демагога, каким был, к примеру, Геббельс, сжигавший на костре нацизма и Чехова, и Гёте, и Ремарка.

Драматическая печаль актера,сыгравшего гуманность в чеховском спектакле, переплавляется  в изничтожающий, беспредельный гнев, когда речь идет о Дживоле. И получается  своего рода раcсказ о свете и тенях XX века.

В некоторых ролях Юрского вырывается наружу как бы cам актер, сам своею персоной, со своим характером, обликом и взглядом. В таких случаях Юрский для меня становится своеобразным «героем из жизни», обладающим силой примера. В таком вот «лирическом герое» Юрского отразился в свое время определенный тип молодого современника.

Особенно черты его выявились в образе лейтенанта Часовникова из спектакля «Океан». Не забыть отчаянности Часовникова, когда тот, заприметив в окружающей его обстановке, в близком друге признаки какого-то душевного застоя, черствости, автоматизма и не зная, какой выход дать своему настроению, бросался в бунт против военных патрулей. Он снимал с себя, усевшись на землю, сапоги и,размахивая ими, шел навстречу изумленным блюстителям военной дисциплины. И, громко изливая невысказанную боль души, пел хриплым голосом: «Аривидерчи, Рома…»

В зале смеялись над наивным поступком Часовникова, но, осуждая его, понимали, что Часовников шел на публичный скандал за идею, которая казалась ему гуманной и справедливой. Часовников совершал ошибку, нелепость которой актер передавал с огромным чувством юмора,но сам герой был искренен в своих заблуждениях… И в этой своей неистовой искренности Часовников, как доказывал театр, был по-своему значителен и необходим для общества.

Пусть горячий Часовников заблуждался, но Юрский очень убедительно показал, что есть в нем тревога и поиск, и гражданская нетерпеливость, жажда прекрасного поступка.

«Лирический герой» Юрского мог удивлять своей нескладностью и колючестью. Как видно было по игре, артиста привлекало самое здоровое, наступательное и благородное в мальчишках, настоящих рыцарях своего поколения, влюбленных в «Балладу о солдате», электронику и Хемингуэя. Тревожных, ищущих этих мальчишек Юрский решительно отделил на сцене от сытых и наглых, стремительно омещанивающихся юношей.

В Юрском и важна эта сокровенная тема современника. Актер как бы представительствует от определенного поколения… И мне кажется, что теперь наступает какой-то новый этап, когда время требует развития темы лирического героя Юрского. Время рванулось вперед, и многое изменилось с той поры, когда все впервые услышали о Юрском…

Сегодня фантастическая энергия бросает актера то в «Республику Шкид», то в «Золотого теленка», то на телевидение, то на эстраду. Ему нужен фейерверк жанров. Его работы поистине энциклопедичны. По природе своей, если можно так сказать, актер-просветитель, Юрский отлично, например, пропагандирует по радио и телевидению многих писателей, известных или несправедливо забытых. Его взгляду на пушкинское творчество может позавидовать любой литературовед. Но во сто крат необходимее сейчас Юрскому, да и зрителям, театральные роли, в которых бы артист мог рассказать, как себя чувствует сегодня новый Часовников, его герой второй половины шестидесятых годов…

Не так давно Юрский сыграл небольшую, почти эпизодическую роль в спектакле «Сколько лет, сколько зим» В. Пановой, и стало понятно, как много он мог бы сказать о своем современнике.

Он играет некоего инженера Линевского, которому кажется, что его начальник слишком подчеркивает свое служебное положение.

Однако присмотримся к этому вот маленькому и странному конфликту между начальником и Линевским. С какой любопытной проблемой столкнулся актер! Из двух «равноценных» сотрудников, братьев по духу, один выдвигается в начальники. В их отношения вторгается элемент официальности, затрагивающий у обоих подсознательные «центры раздражения». Молодые герои испытывают трудности как раз в этом направлении, ссорясь между собой «без причины». Нравственная проблема — весьма острая. Но она только угадывается в этом спектакле…

Вот и получается, что Юрский играет по-прежнему много и интересно, но к коренным проблемам сегодняшнего дня пока не может пробиться.

Недавно артист сыграл Эзопа в спектакле «Лиса и виноград». Его игра пронизана скорее ироническим созерцанием, чем бесстрашным романтическим порывом, с каким исполнял эту роль в свое время В. Полицеймако.

Критическое направление ума отличает и новую работу Юрского в спектакле «Правду! Ничего, кроме правды!», где он выступил вновь в коротком эпизоде «Даниэль Дефо у позорного столба». Однако ядовитый сарказм, присущий Юрскому, заостренный против антигуманизма, может показаться слишком односторонним без подкрепления новым пафосом, без утверждения нравственных идеалов, рожденных сегодняшней жизнью. Я не имею в виду ничего отвлеченного. Мне просто хочется увидеть Юрского в роли, где бы артист вновь «представительствовал от поколения»: ведь как-то продолжается в сегодняшней жизни его Часовников или тот же Олег Савин.

…Поэт Павел Коган когда-то воспел косой, стремительный угол и назвал равнодушным овал: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал». Юрскому приводится сегодня порой рисовать талантливые овалы, тогда как истинный его герой тревожнее, проблемней — острый угол.

В нашей жизни имеются проблемы, явления, нюансы, которые удается раскрыть только эксцентрическим соединением высокого и обыденного, трагического и смешного, жесткого и трогательного. Сергей Юрский обладает этой удивительной импровизационной способностью совмещать несовместимое, поддевать на крючок иронии и вместе с тем выражать мужественный идеал нового героя.

Пусть же Сергей Юрский рисует свой острый угол!..