К. Маева. ПЕРВЫЙ ШЕКСПИР Театральная жизнь №18 1969
Каждый приезд Большого у драматического театра имени М. Горького — радость для москвичей. Встречи с этим коллективом — встречи с настоящим большим искусством. Зрителей покоряют насыщенность содержания, благородство формы, точность и глубина режиссерских и актерских работ.
О четырех из пяти показанных в этот приезд спектаклей журнал уже писал ранее.
«Король Генрих IV» — последняя премьера коллектива в прошлом сезоне и первый Шекспир в этом театре.
…Через всю сцену протянуто полотнище в виде огромной шкуры, растянутой для просушки, и, может быть, слегка напоминающее карту Англии. На него проецируются указания места действия
и даты: 1403 год в начале, 1412 — в конце. И еще. Перед каждой сменой картины движется к сцене (начиная свой путь по одному проходу зрительного зала и удаляясь от ‘сцены по другому) живая «шекспировская ремарка» в грубом балахоне. На голове — маска- колпак, в руках на длинном флагштоке — узкий зубчатый флаг с обозначением места действия: «Лондон. Дворец», «Трактир «Кабанья голова»…
Интересно выполняет эту заданность — воссоздать перед нами атмосферу театра шекспировских времен — и решение образа Молвы: текст Пролога отдан нескольким исполнительницам, которые произносят его за занавесом, видны лишь их скрытые масками лица, высовывающиеся из-под поднимающихся на занавесе красных языков. Многоголова, разноголоса, разноязыка Молва…
Музыка — по обеим сторонам помоста пристроились музыканты с барабанами и трубами — врывается в действие, эмоционально окрашивая его, определяя ритм всего представления.
Над помостом, над актерами, которые разыгрывают на нем хронику Шекспира, нависает огромная корона, то тускло мерцающая, то наливающаяся густым красным цветом… Образ этот, четкий, несколько прямолинейный, обнажает главную идею, главную мысль спектакля: борьба за власть, борьба честолюбий, бессмысленная и жестокая, идет ради этой короны… Бессмысленная для тех, кто оказывается втянутым в нее помимо своего желания.
Постановщик Г. Товстоногов, объединивший на этот раз в своем лице режиссера и художника, создает для нас все условия, чтобы мы ощутили эпоху, ее колорит, ее настрой…
Мы входим в это здание, «выстроенное» для нас театром.
…Неспокойно в государстве, которым правит король Генрих IV. Только что удалось ему объединить и подчинить своей воле страну. Он пытается прекратить 6 р а то уб и й с та енн ы ев н у т р ен н и е
войны. А мятежные лорды, сами же поставившие у власти Генриха, теперь объединились против него, чтобы, одолев его, урвать себе кусочек Англии, кусочек власти.
Во главе мятежа — прославленный рыцарь Гарри Перси, прозванный за горячий, неукротимый нрав «Хотспер» («Горячая шпора»), с ним его ближайшие родственники, его друзья и даже враги.
Король (С. Юрский) — умный и сильный властелин. Умело разъединяет он силы мятежников и мобилизует свои. Однако бремя лет уже сказывается на нем: тяжелая речь, сгорбленные плечи, руки вялые и бессильные, усталые глаза. Гнетет его и еще одна забота: его наследник, которому он передаст престол, корону, страну, его Гарри проводит дни в попойках и кутежах. Сверстник принца— Гарри Перси уже давно покрыл себя воинской славой и теперь протянул руку к королевской короне. А… принц кутит. В последние минуты своей жизни поймет король, что ему нечего опасаться за сына, что страшный огонь честолюбия горит в сердце Гарри, оттесняя все остальные чувства.
…Генрих — _Юрский недвижно, в забытьи лежит на постели. Рядом, на табурете — корона. Чуть слышно звучит музыка. Желтое спокойное лицо короля кажется мертвым. Эта бледность и неподвижность и обманывают Гарри, который сидит здесь же, у ложа больного отца. Тут впервые Гарри обнаруживает себя, свое страстное и тайное желание: долгожданная корона перед ним. Он берет ее в руки спокойным, уверенным, отнюдь не воровским жестом. Она, может быть, уже принадлежит ему по праву. И когда наденет ее себе на голову, в нем проявится тот Гарри, который потом, чуть позже откажется от старого, преданного ему Фальстафа, дружба с которым так компрометировала принца в глазах двора и з то же время делала его облик таким обаятельным, демократичным и человечным.
Гарри — Борисов выполняя шекспировскую ремарку, уходит с короной на голове. Уходит уже совсем другим человеком, опьяненным возможностью близкого свершения своей мечты, сбросившим, стряхнувшим с себя облик беспечного, легкомысленного туляки.
Старый король очнется, и рука его не найдет около себя короны… И он будет укорять Гарри, что тот не любит его, жаждет занять трон и даже венец спешит «надеть до срока»… Но слова эти прозвучат у Генриха — Юрского как дань прошлому, потому что в лице сына он уловит поразившую его перемену…
В этом спектакле нет никаких красивостей, парадности: резкие и бурные контрасты характеров вскрыты сурово, без прикрас. Практические стремления людей, борющихся друг с другом — вот то глазное, что интересует режиссера. Даже сцены боев не те привычные для нас театральные бои, где сражающиеся, кажется, соревнуются друг с другом в изяществе выпадов и ловкости прыжков. Перед нами смертельные схватки, некрасивые и страшные, где соперники тяжело и шумно дышат, глаза их налиты кровью, никакого снисхождения и благородства от противоположной стороны не жди, если выпало оружие из рук, где каждый шаг, неосторожный и неловкий, чреват смертью, а в руках противников по два коротких меча, скорее напоминающих ножи убийц, нежели оружие бойцов.
Отвратительность и бессмысленность этой людской бойни особенно проявляется в сцене Гарри и Перси. Ловкий и легкий Гарри (О. Борисов), по-мальчишески стройный и худощавый, и Перси— сильный, красивый зрелой мужской силой — сойдутся в смертельном бою. И Перси будет убит буднично. Смерть его лишена всякой поэзии: тело его в неудобной позе лежит среди груды других трупов, ненужных жертв междоусобной войны.
Очень интересный образ Гарри Перси — неукротимого храброго рыцаря — создает^В. Стржельчик.^ Актер наделяет своего героя чуть заикающейся порывистой речью, и эта вроде бы чисто внешняя краска, соединяясь с открытым, смелым львиным обликом, в котором нет места интриганству, хитрости, холодной расчетливости — делает его реально существовавшим лицом. Даже принц Уэльский, добивающийся власти и короны совсем иным способом, восхищается чистой мужественностью и воинственностью Перси.
В своей статье, напечатанной в «Неделе», Г. Товстоногов пишет: «В трактире «Кабанья голова», когда Фальстаф и принц разыгрывают воображаемую сцену во дворце, Фальстаф, изображая принца, так обращается к королю Генриху IV, которого играет сейчас принц Гарри: «Не разлучайте его (Фальстафа с Гарри), не оставляйте вашего Гарри в одиночестве. Не будет с ним толстого Джека — отвернется от него и весь мир». Эти пророческие слова стали для меня ключевыми для определения главной мысли спектакля…»
В последней сцене спектакля эта идея, занимающая постановщика, находит свое наиболее четкое выражение…
Прежде беспутный и легкомысленный Гарри — ныне строгий и нравственный король. В короне, на троне, который несут на себе придворные, предстает он перед народом. В недоумении, все еще не верит Фальстаф, что Гарри предал прежнюю дружбу, что Гарри отрекся от него. Он все еще пытается уверить себя и окружающих, что тайно новый король пошлет за ним, что так Гарри должен был обойтись с ним лишь при всех. Но нет — все кончено: скрещиваются перед Фальстафом секиры стражников.
«Мне нравится решенье государя»,—настойчиво один за другим объявляют принц Джон и приближенные короля Генриха IV.«Народ безмолвствует»!.. Нет, этой ремарки нет в хрониках Шекспира, как нет и предшествующего ей возгласа придворных: «Да здравствует король!»
Но постановщик вводит в спектакль и эти слова, и тяжелое, мрачное молчание народа, чтобы подчеркнуть свою «ключевую» мысль, чтобы поставить точку, не оставляющую никакого сомнения: нет толстого Джека с королем и все отвернулись от него.
Фальстаф — Е. Лебедев заслоненный секирами стражников, и уже иронично наблюдающий все происходящее, как-то даже лениво, снисходительно, как бы предугадывая, вернее, зная последующую реакцию, негромко произносит: «Да здравстзует король». И лишь тогда народ подхватывает эти слова…
Для того чтобы эта мысль прозвучала так остро, в спектакле нужен был несколько иной, нежели тот, к которому все мы привыкли, Фальстаф. Не только забулдыга, пьяница, весельчак. Но и философ. Во все, что делает его Фальстаф, во все свои слова и поступки Е. Лебедев_ вносит серьез., И монолог ’ФалТГстафа о чести звучит в его устах не беспринципным и циничным признанием гуляки. Здесь Фальстаф — яростный противник всего, что сдерживает свободу ума, противник всех закоснелых понятий рыцарской чести, во имя которой умирает столько людей.
В «Генрихе IV» — смелое, острое сочетание возвышенного и комического. И неправы те, кто считает, что Фальстаф должен выполнять лишь роль комическую. В его образе воплощено гуманистическое начало. Типичные черты эпохи Возрождения, а корни характера Фальстафа именно здесь — переливающаяся через край жизнерадостность, ум, свободный от всех средневековых предрассуд- коз и догм.
Да, этот Фальстаф, Фальстаф Лебедева— умен. Но он в чем-то лишен жизнерадостного восприятия жизни. Он скорее скептичен, ироничен. Он стар. А ведь Фальстаф Шекспира, несмотря на свой более чем преклонный возраст, обладатель вечной молодости, так легки и остроумны его мысли, так легко воспламеняется он желаниями и чувствами, так вездесущ он…
Фальстаф что-то утерял в своей «необъятности», он как бы вошел в какие-то рамки, несколько сужающие его определение.
Но, как признает в своей статье E. Лебедев, напечатанной в прошлом номере «Театральной жизни», эта роль еще в работе. И, конечно, надо надеяться — образ Фальстафа еще наберет силу, обретет свое полное, сочное, мощное воплощение. Уже сейчас к этому есть все предпосылки…
Итак, в Большом драматическом—первый Шекспир. Явление искусства сложное, многоплановое, вызывающее большой интерес, раздумья и споры..
Сергей Юрский 