С. Цимбал. Возвращение профессора Полежаева. Советская культура 18 апреля 1970.

На подмостки Академического Большого драматического театра имени М. Горького вышел бесстрашный ученый, один из первых среди столпов социалистической науки, Дмитрий Илларионович Полежаев. Уже не одно поколение советских людей встречалось с Полежаевым—Тимирязевым, уже довелось ему прожить свою «беспокойную старость’ не только на экране, но и на десятках сцен страны.

Новое появление профессора Полежаева в дни ленинского юбилея представляется удивительно естественным. Естественным потому, что в интеллектуальном мужестве старого ученого, в его безоговорочном и поистине величественном разрыве с бескрылым профессорским конформизмом отразилось величие и всевластие ленинских идей. Идеи эти неизменно находили для себя благодарную почву всюду, где билась честная творческая мысль, где людям удавалось подняться над предрассудками и предубеждениями своей среды и стать вровень с народом и временем.

Именно эта тема стала главной в спектакле, поставленном Г. Товстоноговым. Театр, в истинном, а не формальном значении этого слова, перечитал пьесу заново и многое сделал для того, чтобы главная ее коллизия вышла по самой сути своей за ограниченные пределы своей эпохи. Сегодня нас волнует не сам по себе факт перехода интеллигенции на сторону народа в первые и трудные послереволюционные дни, а великая историческая и человеческая непреложность этого.

Вот почему в новой сценической версии «Беспокойной старости» ударение делается не на том, что Полежаев согласился сотрудничать с Советской властью, а на том, что по своему складу, характеру мышления, опыту и давнему убеждению он не мог не пойти на это сотрудничество. Более того, из спектакля Большого драматического театра явствует, что сотрудничество это было предопределено всей жизнью ученого, экспериментатора, открывателя и что в нем, в полном смысле слова, претворилась в жизнь самая заветная его мечта. В этом Полежаев черпает силы для того, чтобы победить печаль своего возраста и власть привычек; это помогает ему решительно порвать с людьми, которые в одночасье превратились из его друзей во врагов.

Историческая дистанция не только физически отдаляет нас ог социальных коллизий, возникших многие десятилетия назад и полностью обусловленных своим временем. Одновременно она и углубляет, как это ни парадоксально, наш интерес к конкретной психологической атмосфере. в которой эти коллизии развивались, и тем самым приближает нас к этим коллизиям. С высоты прожитых лет социальное содержание ушедшей эпохи предстает нам во всей человеческой полноте, и роль театра в этом деле трудно переоценить.

Товстоногов создает обобщенную картину прошлого и одновременно конкретизирует ее. В содружестве с художником Б. Локтиным он ишет и находит такие образные приметы респектабельной профессорской квартиры, в которой может наиболее естественно проявиться духовный склад Полежаева. Вместе с тем дубовые, с медными накладками двери, расположенные на нескольких планах сцены, как бы выводят нас на открытый воздух, за пределы квартиры, в большой мир, к которому так рвется, с которым так связан старый ученый.

Созданная на сцене атмосфера придает необычайную внутреннюю достоверность тому Полежаеву, которого играет С. Юрский. Он ничем не напоминает; этот мудрый и непримиримый старик, своего великого двойника — черкасовского Полежаева из картины «Депутат Балтики». Юрский идет к роли своим собственным путем, и не потому, что пытается полемизировать с тем, что было сделано Черкасовым, а потому, что играет эту роль в другие времена и решает в ней иные задачи, чем те, которые могли и должны были решаться три с половиной десятилетия назад.

Полежаевская человечность, поистине вдохновенно переданная Юрским, объясняет нам поведение великого ученого не логически, не при помощи более или менее весомых логических формул, а как бы изнутри большой и яркой личности. В Полежаеве—Юрском нет и тени эдакого наджизненного чудачества; напротив, он весь полон чувством реальности, живой человеческой глубины и страстности. Особенно точно уловил актер присущую людям, подобным Полежаеву, природную, от сердца идущую непосредственность; в ней до конца проявляют себя независимость и чувство собственного достоинства старого ученого.

Полежаеву—Юрскому, хорошо живется в спектакле, потому что ему есть на кого по-человечески опереться. Хочется особо отметить превосходную работу Э. Поповой в роли Марии Львовны, жены Полежаева. Актриса ставит перед собой трудную, но бесконечно верную задачу — передать в духовном облике Марии Львовны, в ее восторженном преклонении перед мужем внутреннее равенство с ним. Она не пытается спрятаться, исчезнуть в лучах ослепительной Полежаевской славы, а по праву разделяет со своим великим спутником его высокую и волнующую судьбу.

Режиссуре удалось создать в спектакле атмосферу мужественной и строгой одухотворенности, атмосферу, непосредственно обусловленную выбором, который был сделан Полежаевым—не только гражданином, но и человеком науки, сумевшим ясными и зоркими глазами разглядеть будущее. Вот почему так естественно звучит в конце спектакля короткий телефонный разговор Полежаева с Владимиром Ильичам. Он становится кульминацией всей Полежаевской жизни. Избранный Полежаевым путь закономерно привел его к Ленину. Голоса Владимира Ильича не слышно, но его прозрением, его неутомимой и всеобъемлющей человечностью озаряется весь спектакль Большого драматического театра.