Л. РЫБАК. О ПОЛЬЗЕ ДОЛГОЙ ДРУЖБЫ Советский экран №20, 1971
Говорили о «Карусели»—последнем фильме М. Швейцера. Кто-то из критиков заметил, что вот, мол, и тут режиссер высказал приверженность к своим любимым актерам: вновь видим мы на экране Н. Сергеева, Л. Куравлева, Е. Королеву… Да и те, кто ранее не снимался у этого режиссера — Е. Леонов, Ж. Болотова, В. Басов, И. Кашинцев, Ю. Волынцев,— влились в уже известный ансамбль, держатся вместе, как в круге, очерченном линией твердого режиссерского почерка. Критик вспомнил С. Юрского, пожалел, что на сей раз «нет его среди исполнителей… «Труппа Михаила Швейцера»,— заключил говоривший свою мысль.
«Труппа»—понятие некинематографическое. Издавна принято называть так коллектив актеров одного театра. Было когда-то и такое выражение: «бродячая цирковая труппа…». В кинематографе содружества исполнителей возникают на период съемок и распадаются, едва закончен производством фильм. Но в применении к Швейцеру и его товарищам по работе слово «труппа» найдено точно. Картины этого режиссера созданы целостным коллективом. Здесь в пору вспомнить о театральной (студийной) сплоченности артистов-единомышлен- ников. И о цирке, о старом цирке, кочующем одной семьей из города в город.
Идут за Швейцером из картины в картину друзья-актеры, кто-то примкнет к ним по дороге, а кто-то, случается, отстанет. Наступит час нового представления — вспыхнут огни рампы, вперевалку выбежит на арену режиссер, выкрикнет: «Але-оп!»—и станут вокруг, приветствуя публику, друзья, артисты, вся труппа… Ничего аллегорического в этом сравнении нет. Я подолгу наблюдал за работой Михаила Швейцера, сходство с театрально-цирковым представлением часто было приметно, так что к иносказаниям мне прибегать незачем.
Еще не было сценария телефильма «Карусель», еще только зарылся Швейцер в ранние чеховские рассказы, в записные книжки писателя — подбирал, прикидывал, примерялся к будущей экранизации, а его актеры уже незримо стояли рядом. Помню, он говорил и показывал тогда, как хотел бы поставить «Женщину без предрассудков».
Герой этого короткого рассказа атлет-чиновник Максим Салютов женится по страстной любви. Он был бы счастлив, но неведомая читателю тайна «позорного прошлого» гнетет его.
В первую брачную ночь, замирая от стыда, съежившись в страхе, он честно признался, наконец, Леле, любимой, что был когда-то… клоуном в цирке. И вдруг: «Максинька!.. Представь что-нибудь! Докажи…» — воскликнула она, женщина без предрассудков. И стала ареной спальня молодых: чиновник Салютов крутил сальто-мортале, Леля аплодировала ему. «Лица обоих светились счастьем».
Швейцер придумывал трюки, смеялся, предвкушая удовольствие oт представления. Матрацем брачной постели будет цирковой батут, ах, как распластается в воздухе влюбленный Макс!.. «Але-оп!» — в эксцентрических трюках можно передать все градации чувств, владеющих героем,— от смятения до ликования. Кто сыграет роль Салютова? Юрский, конечно, только он! Не пришлось: «Женщина без предрассудков» не смогла вместиться в скромную смету телевизионного фильма, да и скоростной темп съемок такой картины было бы трудно примирить с необходимостью тщательно отработать акробатические номера. Не состоялась встреча, однако в труппе Швейцера Юрский значится по-прежнему. Два фильма — «Время, вперед!» и «Золотой теленок», две большие роли—Маргулиеса и Бендера — это не забывается, и, рассказывая о замысле новой картины, Швейцер опять называет первым исполнителем Сергея Юрского. «Свой актер» — особое отношение.
Леонид Куравлев снялся у Швейцера в четырех фильмах. Дважды был партнером Юрского, а раньше играл в «Мичмане Панине» и только что — в той же «Карусели». Едва был задуман фильм по чеховским рассказам, как было решено: одной из новелл в картину обязательно войдет «Поленька», а в «Поленьку» приказчиком Николаем Тимофеичем обязательно войдет Куравлев. Так и случилось. И, к слову сказать, этот недолгий путь к экрану пролегал через цирк. Настоящий цирк, я сидел там рядом со Швейцером и Куравлевым, слышал, какими замечаниями они обменивались, глядя на клоунаду: речь шла о «Поленьке», об образе, который предстояло создать Куравлеву. Полгода спустя, когда я увидел на экране приказчика Николая Тимофеича, с профессиональной ловкостью фокусника манипулирующего лентами, кружевами, пуговицами, мне казалось, я слышу за кадром подзадоривающий голос режиссера: «Леня! Ты король манежа!.. Але-оп!.,» Николай Тимофеич душу обнажал перед модисткой Поленькой. И мы, зрители, видели в герое бескорыстную любовь и оскорбленное самолюбие, робость и гордость, жалобу и протест — переплетение взметнувшихся чувств на струящемся фоне подчеркнуто-галантерейного обхождения. Трудная актерская задача: полнейшая искренность и незащищенность страдающего человека вперемежку со стандартными фразами и стремительными жестами услужливого приказчика. Но вряд ли приходилось режиссеру объясняться с актером Куравлевым относительно того, что должно было стать сутью образа и рисунком игры. «Свой актер» — это взаимопонимание и доверие.
Связи единомышленников в искусстве прочны не прошлым, а будущим. Поглощенный сегодня работой с актером на съемочной площадке, Швейцер высматривает в исполнителе завтрашний день—такова творческая манера этого кинорежиссера. Первое знакомство бывает случайным. Приглашая Юрского сняться в фильме «Время, вперед!», Швейцер полагался на интуицию, рисковал, ибо видел актера в одной-единственной роли — в картине Э. Рязанова «Человек ниоткуда», где Юрский, тогда дебютант в кино, сыграл эксцентрическую роль. Неловкий, близорукий, застенчивый инженер Маргулиес, пробираясь через завалы огромной стройки к бригаде бетонщиков, неожиданно и ловко перепрыгивал через высоко натянутую проволоку ограды, как то назначено ему в романе В. Катаева. Лиха беда начало — прыжок!.. А уж на съемках Швейцер разглядел дарование этого актера, постарался выявить его и, чувствуя, что раскрыл не полностью, загодя примечал, на что окажется способен артист, если взять его в соавторы роли Остапа Бендера, как он поведет себя в «Золотом теленке», о постановке которого в ту пору мечтал режиссер. И так же завязывались надолго творческие взаимоотношения режиссера с другими исполнителями.
Бывает, однако, что никак не удается режиссеру встретиться в работе со знакомыми актерами. После «Чужой родни» не довелось Швейцеру снять Нонну Мордюкову и Николая Рыбникова. Был бы рад, да не находил подходящих для них ролей. Логика творческого замысла понуждала искать исполнителя, чьи данные отвечают задуманному образу. Завязывались новые знакомства, пополнялась «труппа». На роль Фени в картине «Время, вперед!» была приглашена Елена Королева. Сыграла так, как только мог мечтать режиссер,— с простотой, которой можно подивиться и в которую нельзя не поверить. Швейцер поверил актрисе навсегда. И с той же обезоруживающей простотой вошла Королева в телефильм «Карусель», чистосердечно и скромно сыграла модистку Поленьку, безответное существо, врасплох застигнутое неподвластной ей любовью. А недавно появилось в «труппе» новое лицо: в «Карусели», в небольшой новелле «Размазня», выступила в роли гувернантки киноактриса Жанна Болотова. И Швейцер, иной раз в преизбытке оснащающий роль обилием существенных подробностей и тяжеловатых приспособлений, радовался, когда увидел, с какой точностью актриса передала все оттенки душевного состояния своей героини. «Наша актриса!» — слышал я от Швейцера и от Софьи Милькиной, его жены и помощницы, заведующей «труппой», если можно так выразиться.
Актеров, с которыми надолго сводит Михаила Швейцера творческая судьба, объединяет общее качество— готовность действовать, способность и умение мгновенным актерским показом отозваться на предложение режиссера. Во всем остальном они не похожи друг на друга. Сергею Юрскому, например, интересно играть характеры, далеко отстоящие от его собственного, он склонен к размышлению и к наблюдениям, к работе аналитической, к «саморежиссуре» — он идет к постижению своего героя, основательно снаряженный для длительного путешествия. А вот Леонид Куравлев нередко «подставляет себя», он может отрешиться от нажитого опыта и с простодушной, почти детской непосредственностью включить себя в предлагаемые обстоятельства. Но, оказавшись партнерами на съемочной площадке у Швейцера, и тот и другой артист, не отрекаясь от присущей каждому из них манеры, работают на равных, даже импровизируют на равных — обоих влечет немедленное действие, стремление к открытому пластическому решению.
В «труппе» Швейцера каждый может доказать, представить воочию, на что годится тот или иной персонаж, чего он стоит. Здесь не боятся активных средств актерской игры. Недобора не бывает, перебор, надо признать, случается. И, может быть, потому крепко держится Швейцер определенных ориентиров: постоянно снимает, например, артиста, который никогда не ошибается и на краски скупее других,— Николая Васильевича Сергеева. По Сергееву выверял режиссер прочность замысла и возможность его воплощения. Подлинной правдой жизни отличался образ, созданный Сергеевым в «Мичмане Панине», где актер был живым олицетворением дворянской, офицерской чести. Безусловная достоверность экранного существования героя помогла режиссеру сберечь в себе целостное ощущение фильма, который грозил распасться надвое — на историю и на авантюру. В «Чужой родне» Сергеев с несомненной точностью изобразил собственническую психологию старого крестьянина, прорисовал характер, запоминающийся во всех своих индивидуальных черточках. Герой Сергеева предстал в той картине как «полюс отталкивания», помог режиссеру выстроить сюжетные коллизии и выразить в них глубокую правду человеческих взаимоотношений и социальных сдвигов.
Снимался этот замечательный артист и в других картинах Михаила Швейцера. В последнем фильме выступил в необычной роли старого дирижера, который на протяжении картины несколько раз, но лишь на мгновение появляется перед зрителями. Он взмахивает дирижерской палочкой, и, будто повинуясь его энергичным жестам, несомненной правде его бытия на экране, вращается «карусель» жизни, калейдоскоп типов, нравов, характеров.
Сейчас Михаил Швейцер готовится к экранизации пушкинских «маленьких трагедий». Подумывает об актерском ансамбле: Дон Гуан из «Каменного гостя»? Юрский, конечно,— это его роль. Барон в «Скупом рыцаре»? Может быть, Сергеев. Странный выбор? Нет, только на первый взгляд. Сергеев, непреложный, как факт, может сыграть «раба своей страсти» с такой силой и убедительностью, что образ этот станет для всего фильма эталоном, единицей социального измерения…
Еще нет сценария. И первые наброски Швейцер, конечно, отвергнет. Не сразу приходит режиссер к окончательному решению. Даже в случаях, когда работает с любимыми исполнителями. Но так или иначе, в новой картине мы опять встретимся с его «труппой» — это уж наверняка.
Сергей Юрский 