Татьяна Жаковская. Мольер смеется,  Мольер страдает…«Смена»,  27 марта 1973 года

Этот спектакль посвящен Академическим Большим драматическим театром имени Горького трехсотлетию со дня смерти Мольера, но, к счастью, не содержит ни одной привычно восторженной юбилейной интонации: парадность органически чужда Сергею Юрскому, который поставил «Мольера» и сыграл в нем заглавную роль.

Те, кто считает «Мольера» режиссерским дебютом Юрского, не совсем точны. За плечами у актера – постановка двух одноактных пьес: «Избранника судьбы» Б. Шоу и «В сторону солнца» А. Володина, которые включены в его концертные программы, а также телеспектакль по «Фиесте» Хемингуэя. Уже ясны некоторые особенности творческого почерка Юрского-режиссера: стремление к образной насыщенности спектакля, отточенность пластики и ритма. Что же касается парадоксальности мышления, яркости и остроумия формы, в которую облекаются мысль и чувство, то в этих чертах режиссера легко угадывается яркая индивидуальность Юрского-актера. 

Драматургия Михаила Булгакова требует особых сценических средств – ее нельзя сыграть в традициях бытового и психологического правдоподобия. Юрский ищет ключ к пьесе в метафоричности не только мизансцен, декораций, но и актерской игры. Большинство исполнителей становятся соратниками режиссера – атмосфера поиска исключает деление на героев и массовку. В этом спектакле Людовик XIV(О. Басилашвили) обращается к архиепископу Парижскому де Шаррону (В. Медведев) так: «АРХИ-епископ!», насмешливо и вызывающе выделив первые два слога, впрочем, ровно настолько, чтобы не дать повода для прямого обвинения в непочтении к их высокопреосвященству. Неоднократно повторенная, эта интонация  вполне выражает и характер короля и ту атмосферу скрытой вражды светской и духовной власти, в которой комедиант Мольер не более чем пешка. Можно подробнейшим образом сыграть переживания Мадлены Бежар, а можно, как это сделала Э. Попова, выразить все ее отчаяние в одном трагическом пробеге через фантастически освещенную сцену опустевшего театра – скорей скорей, к ногам Мольера, вдруг еще не поздно…

Реальные предметы предстают в спектакле в фантастических сочетаниях: используя лампочки, очень точно передающие мерцание свечей, художник Э. Кочергин окружил сцену небывалыми многоярусными канделябрами. Зажжется нижний ярус – это коптят свечи в подвалах церкви, загорится верхний – мерцают лампады в поднебесье храма, вспыхнут все сразу – сияет дворец короля-солнца. Резко выводит происходящее из плоскости бытовой мелодрамы и странная, тревожная музыка О. Каравайчука, построенная на ироничных контрастах, на парадоксальных столкновениях. 

Через весь спектакль проходит тема мира-театра, человека и роли, которую он играет. Этот мотив развивается, трансформируется, предстает перед нами в разных вариациях.

Актеры разгримировываются после спектакля. Придворные, покидая дворец,  устало снимают парики. Людовик изящно протанцовывает роль короля: его выходы в окружении свиты – это па придворного балета. На лице у монарха – снисходительно-ироническая гримаса: «Ах, какая утомительная и неблагодарная партия досталась мне!»

Мольер усердно играет почтительного придворного, и грубость манеры призвана скрыть неискренность. Вот он перед началом спектакля кланяется зрителям – низко…еще ниже…улыбается – широко…еще шире…опускается перед королевской ложей на колени, умильно сложив руки на груди… Этой пантомимой привычного, но от повторения ничуть не менее тяжелого унижения Мольер начинает спектакль.

Юрский вслед за Булгаковым восстанавливает реальность: герой его спектакля не великий и всемирно известный драматург, чьи творения сегодня переведены на десятки языков, поставлены в театрах всех стран, а господин Жан-Батист Поклен де Мольер, сын королевского обойщика, ставший комедиантом и сочинителем пьес, зависимый от всех и вся. Как же не раствориться до конца в роли, навязанной жизнью, не потерять свою личность, начав чувствовать то, что поначалу был вынужден играть?

Вот ведь Арманда Бежар (Наталья Тенякова), вначале по необходимости, но с удовольствием играющая в жизни роль кокетки, потом умудряется с равной мерой искренности любить Мольера и изменять ему с Муарроном. Легкость, с которой она меняет роли, заставляет предположить в молодой и красивой женщине страшный недуг – аморфность души. 

А Захария Муаррон (Г. Богачев), талантливейший актер, «заигравшись» в роли оскорбленного героя, не уловил той грани, за которой кончается театр с его пощечинами понарошку и начинается жизнь, заставляющая доигрывать все до финала – доносить и предавать.

Мольер же, самой своей профессией обреченный на лицедейство, уязвимый и уязвленный, унижаемый и унижавшийся, остался собой, потому что точно знал, что составляло цель и смысл его жизни. Это был театр. Он диктовал его поступки, требовал жертв, отбирал все силы и сам же был вознаграждением.

Именно поэтому центральными в спектакле стали те сцены, действие которых происходит в театре Пале-Рояль – на подмостках и за кулисами. Юрский органично ввел в спектакль отрывки из мольеровских пьес, слив в единый поток жизнь и творчество своего героя.

Вот он резвится на сцене в роли Сганареля: каскад трюков, прыжков, переодеваний, пощечин, соленых шуток – и неожиданный лиризм финального обращения к публике…Актерский талант Мольера нам не приходится принимать на веру. 

Но повернулись ширмы, обнажив закулисье, и мы увидели, что герой немолод, сутуловат и раздражителен. Для того чтобы бодро выскочить на сцену в очередном фарсе, ему приходится, тяжело приседая, разминать суставы.

Он работает с фанатической самоотдачей. Его подхлестывает не только неумолимость быстротекущего времени, но и ежеминутно ощущаемая опасность быть раздавленным капризом короля, ненавистью архиепископа, враждой вельмож, недоброжелательством публики и так далее – до бесконечности, до абсурда: достаточно любой случайности, хотя бы одного неверного шага…

И вот – случилось. Король объявляет Мольеру о своей немилости, запрещает «Тартюфа». У директора театра Пале-Рояль подкашиваются ноги. В поисках опоры он хватается за спинку стула и, не в силах устоять, тащит его за собой из стороны в сторону по королевской приемной, судорожно зажав под мышкой. Людовик шокирован: трагический фарс жизни – хочешь смейся, хочешь плачь над страданиями обреченного комедианта – неприличнейшим образом ворвался в сияющую парадность дворца, нарушив изящную гармонию королевского балета. В этот момент вся тонкость и ум короля оказываются равными прямолинейной злобе архиепископа.

Как и всякому человеку, Мольеру С. Юрского свойственно обольщаться надеждами. Беспощадность открывшейся истины ломает его. В своей нищей квартире, которую с трудом вырывает из тьмы одинокая свеча, почти в бреду, зябко кутающийся в одеяние, похожее на саван, Мольер отваживается представить себе, как он мог бы отстаивать перед королем права человека и художника, – и безнадежно машет рукой.

…Финал спектакля. Выходят на поклоны актеры театра Пале-Рояль, медленно, с окаменевшими лицами идут навстречу аплодисментам зала Большого драматического театра. В цепочке соратников Мольера не хватает главного звена – нет больше в живых их руководителя. И вдруг рождается странное чувство: будто со времени этой смерти не прошло не то что трехсот лет, но и трех дней – так невосполнима утрата. В эту последнюю минуту спектакля господин де Мольер становится великим Мольером.