Начало всех начал. Литературная газета, 6 июня 1975

Я стою на скудно освещенной сцене небольшого клуба. Еще рассаживаются. Мы со зрителями рассматриваем друг друга. Публика пестрая. Программа вечера неизвестна. Пришли на имя, пришли из любопытства, пришли культурно отдохнуть, на Остапа Бендера поглядеть. Афиша на заборе гласила: «Творческая встреча с… начало в…». Чего только не бывает под названием «творческая встреча»! Да, нелегко мне будет. С чего же начать?

— Боюсь вас огорчить, но я не буду рассказывать вам комические истории на киносъемках, я покажу вам отрывки из своих концертных программ. Я почитаю вам разных авторов — и классиков, и современников, я смешаю разные жанры — лирику, драму и сатиру. Начать я хочу с того, с чего начинается все, вся наша литература, — с Пушкина.

Молодой парень утонул в кресле, далеко вперед выдвинув худые колени, скучающе подпер щеку рукой. Две девчонки переглянулись и хихикнули. Несколько пожилых женских лиц понимающе улыбнулись, понимающе покачали головами и уважительно прикрыли глаза— приготовились слушать «настоящую классику». А вот несколько открытых, ждущих лиц. Вот наивные, восторженные глаза. А вот насмешливо прищурился искушенный знаток.

«Кто долго жил в глуши печальной, 
Друзья, тот верно знает сам...»

(«Граф Нулин»)

«Но так и быть — рукой пристрастной 
Прими собранье пестрых глав...» 

(вступление к «Онегину»)

«...Мне доктором запрещена унылость: 
Оставим это, — сделайте мне милость!»

(«Домик в Коломне»)

«Кто б ни был ты, о мой читатель, 
Друг, недруг, я хочу с тобой 
Расстаться нынче как приятель.
Прости...»

(«Онегин», глава VIII)

Надерганные из разных мест фразы? Нет. Уверяю вас, нет! Для меня в этих прямых обращениях — ключ к исполнению этих произведений, ключ к самой их форме. Форме их — монолог, доверительный и вольный. Это, по сути, произведения сценичные, напрашивающиеся на произнесение и слушание-смотрение, требующие немедленного ответа — театральной реакции.

Поэзия возвышает — банальная истина, но все-таки истина, поэзия возвышает, то есть дает возможность увидеть окружающее, и мир, и себя в нем с более высокой точки, где взгляд не отягчен привычным, а потому он шире, значительнее, ближе к истине. Я сказал бы, что есть два рода большой поэзии — один поэт сам находится там, на высоте, и говорит читателю о том, как и что оттуда видно, и тем возвышает его, читателя. Пушкинская поэзия — иное. Она начинается внизу, на уровне быта, самого простого разговора, и, когда услышан ответ, найдено понимание легко, без всякого напряжения, поэт возвышается вместе с читателем, зрителем и до высот поэзии, и до глубин жизни, и до проблем философии. И снова, не боясь унизить себя, не гордясь собою, возвращается к обычному разговору с очень знакомым и понимающим тебя собеседником, с которым можно и дурака повалять, можно и нужно говорить существенно и серьезно, но нельзя витийствовать, умничать или впадать в натужный пафос.

Читаю Пушкина… Со зрителей, излишне академически настроенных, слетает снобистский лоск, равнодушные и случайные становятся соучастниками. И после того, как «на Пушкине» весь зал засмеется в нужном месте, я знаю — сегодня концерт пойдет. И потом, после я читаю Есенина, Булгакова, Чехова, Мопассана, Бернса. И если Пушкин был выслушан и понят — идет, идет! Тот самый «сборный» зал, который я описал вначале, становится единым, истинно театральным, я сказал бы, искушенным.

Я мог бы рассказать о заранее ожидаемых пушкинских вечерах в громадных залах, об обилии ценителей, о толпе молодежи с горящими глазами, знающей Пушкина и чуть ли не всю поэзию наизусть. Но мне хотелось вспомнить и рассказать про рядовой концерт, про так называемого массового, не подготовленного специально зрителя, про его восприятие Пушкина и про мои поиски путей к этому зрителю через Пушкина.

Это чуткий зритель, лишенный предвзятого мнения. С ним интересно. Это живой зритель. Опасный — там и провалиться можно. Но как интересно читать им, и читать Пушкина: может быть, многие впервые слышат его так подробно — строчку за строчкой — и видеть в глазах изумление, понимание…

Когда заканчиваю длинный концерт, где читал очень эффектные современные вещи и зал хохотал и хлопал, а потом записка — почитайте что-нибудь Пушкина, — не всегда читаю, но всегда ищу взглядом, откуда передали записку: хочется увидеть лицо человека. Это будет хорошее лицо.