В. КОМИССАРЖЕВСКИЙ.  Из статьи «Как нарисовать птицу?» Литературная газета, 5 января 1977

…Впрочем, нет дела, где человек не мог бы «нарисовать птицу». Вот, допустим, шофер Сергей Духанин из рассказа В. Шукшина «Сапожки». Я видел и слушал недавно этот рассказ в «театре Сергея Юрского» (говорю о «театре Сергея Юрского», хотя такого театра вроде бы и не существует. Однако, когда выходит один на сцену этот уникальный артист, все оборачивается поразительно естественным, даже в самом химерическом гротеске, и неизменно демократическим —            Театром).

…Так вот, «Сапожки». Казалось, что тут особенного? Шофер купил жене сапожки. Не подошли, отдали старшей дочери — вот и все. Подумаешь, событие?! Услышишь такое и забудешь тотчас.  А Шукшин не забыл, высокий смысл в том увидел и нас в чем-то существенном прокорректировал. Потому и говорил Толстой, что художник —это человек, который видит то, что не видит никто, но что насущно и важно знать всем.

Итак, увидел шофер в магазине сапожки и потерял покой — куплю! С. Юрский сообщает об этом вначале просто, как о факте: дескать, дело житейское. Затем он вынимает пачку «Беломора» и, бросив в рот папиросу, но так и не закурив ее, начинает думать.

Вначале идут мысли практические: кусаются, шестьдесят пять рублей все-таки, -половина мотороллера, как-никак… Событие! И он, стоя в очереди за пивом, думает, забыв о папиросе. Очередь подвигается медленно, и мысли Сергея становятся серьезней: «Вот так живешь—сорок пять лет — все думаешь: ничего, когда-нибудь буду жить хорошо, легко. А время идет…»

Купил. Радость его омрачала лишь продавщица, что почему-то показывали ему это «чудо» с плохо скрываемой ненавистью. С. Юрский смотрел на нее, смущенно улыбаясь, словно извиняясь за что-то, его голубые глаза были полны изумления.

Схватив сапожки, он помчался в дежурку, где жарко спорили шоферы и механики.

С. Юрский меняет мизансцену. Чуть подальше от просцениума у него припасен столик, и он мгновенно превращается в спорящих так, что мы ясно видим, например, рябого с большими печальными глазами Витьку Кибякова, по прозвищу Рашпиль, который орет больше всех. Никто не обращает внимания, пока не становится ясным, что сапожки эти он купил жене. Событие прямо-таки фантастическое! Жене?! Клавке?! И такие пушистые да дорогие?! Это же из ряда вон! Это же не то глупость, не то поэзия какая- то получается!

И снова событие: жене не лезет сапог — событие трагическое! И тогда сапожки переходят к старшей дочери, как перспектива и стимул!

Событие необычайнейшее, праздник души…

И вот здесь-то С. Юрский, наконец, закурил на воображаемом крыльце свою последнюю любимую перед сном «беломорину» и снова задумался — сладко, спокойно, ясно… По-особому, как когда-то, давно, позвала его в комнаты жена, и он понимал, что это не за сапожки, а за что-то иное, что и не назовешь сразу.

«Ничего. Хорошо», — докуривая, убежденно подводит итог С.Юрский — Духанин. Он «нарисовал сегодня свою птицу». Она пела в его доме…