Нина Аловерт. Отрывок из статьи «Нью-Йорк – Москва – Санкт-Петербург – Нью-Йорк. А также о любви, фотографии и ностальгии» («Русский Базар», 2001.№34. 16-22 августа)

Сергей Юрский снимался в телевизионном сериале «Москва и москвичи» по роману Гиляровского. Я попала на съемки главы «Клубы и игорные дома» (не ручаюсь за точность названия главы). Юрский выступал в привычной для него роли: сам был режиссером передачи, сам читал текст. Словом, это было похоже на концертное выступление, но в различных интерьерах. Мне выпало слушать и снимать Юрского в новом игорном доме «Голден Палас». 

Я думаю, у всех у нас был разный опыт отъезда и акклиматизации в чужой стране. Я не знаю ностальгии по стране, из который уехала. Но ужас расставания со всеми любимыми друзьями навек, как на смерть, остался со мной до сих пор, он вжился в мою плоть и умрет вместе со мной. Я уже много раз летала в Россию и виделась со всеми, по ком болело сердце. И все таки…И все таки, прилетая в Россию, я каждую встречу с прежними друзьями воспринимаю как счастливейший момент жизни, как подарок судьбы. А тут такая удача: Юрский читает и можно снимать!

Я встретилась с Юрским ещё накануне съемки, я привезла ему все сохранившиеся у меня фотографии, которые я делала в течение многих лет, и мы пошли вместе обедать в маленький итальянский ресторанчик «у храма», как сказал Юрский. Ресторанчик приютился на задворках пышного и безвкусного, на мой взгляд, Храма Христа Спасителя. Напротив — Музей им.Пушкина, а рядом с храмом ремонтируется старинный особнячок — это будет персональный музей Ильи Глазунова, как считают в Москве — самого беспринципного и продажного художника России. Опять — все свалено в кучу в этой купеческой Москве.

Юрский встретил меня в страшном нервном раздражении. «Я утром прочел сценарий телевизионного фильма, в котором мне предложили роль. Мне за нее предлагали 1000 долларов, а если бы я поторговался, то и больше. Я отказался. Я накричал на редакторшу: я такого омерзительного текста никогда не читал! Редакторша извиняющимся голосом меня уговаривала, она говорила, что режиссер постарается придать всему пристойный вид. Но я на нее кричал! Я потом просил у Бога прощения за то, что я читал этот текст! Видишь, как мы теперь живем!» 

Я уж не стала ему говорить, что в советское время самым достойным артистам приходилось играть в непристойных советских пьесах, которым режиссеры пытались придать достойный вид. Сегодняшний день России только продолжает день вчерашний и порожден историей этой же страны…Но Юрский был в таком возбуждении, что я не стала возражать. И дело было не только в гадком сценарии. Юрский — идеалист. Он исповедует определенную систему взглядов в искусстве. Театр прошлого, в котором он вырос, меняется и это неизбежно. Но Юрский не хочет изменений в театре. Он — служитель этого храма.  Для него истина должна оставаться истиной на века. (Так мне тогда казалось). У него — ностальгия по уходящему театру. Он забыл, как ему пришлось играть в плохой, на мой взгляд, просоветской пьесе Шукшина о спекулянтах в плохом спектакле Товстоногова. Он помнит «Генриха», «Лису и Виноград» и т.д. Такова избирательная способность любых воспоминаний — помнить только хорошие моменты жизни, этим и питается ностальгия. 

В 1976 году незадолго до моего отъезда в эмиграцию, я была на концерте Юрского в зале у Финляндского вокзала. Зал был полон, как всегда на концертах Юрского. На бис он прочел стихотворение Бродского, не называя имени запрещенного поэта. Зал после первой же строчки разразился овацией: ВСЕ слушатели знали стихи опального поэта и рукоплескали мужеству чтеца. Ностальгия Юрского сегодня — по тому единству, особому, тонкому, смелому, нравственному единству его со зрительным залом, которое и он и зрители противопоставили советской системе. Уже не все помнят, что протестовали против надругательства власти над поэтом, но та уникальная атмосфера в зрительном зале осталась в памяти.  Я думаю, что чаще всего и ностальгия иммигрантов —  это ностальгия по прошлому, из которого памятью выбрано все лучшее, а не по оставленным березкам.

 Мы стали смотреть фотографии прошлого, и Юрский в конце концов успокоился и пришел в хорошее настроение, и даже на обратном пути позировал мне на фоне решетки, окружающей музей, в балетной позе «арабеск».

       Казино «Голден Палас» находится рядом с Белорусским вокзалом. Я ждала у входа, когда телевизионная машина привезет Юрского и операторов и разглядывая людей, толкущихся вокруг здания, думала, скольких явных и тайных охранников и наблюдателей я могу насчитать. Войдя в казино, мы с Юрским прошли через магнитные ворота, как в аэропорту, мою сумку с фотоаппаратом внимательно осмотрели, а вот операторов осматривали в стороне чуть ли не до исподнего…Что поделаешь! Бизнес, в котором крутятся бешеные деньги… и злой конкурент точит свой кинжал…

   Снимался Юрский на втором этаже, в комнате, куда не всех пускают: когда тут идет игра, то на большие деньги. Зал не слишком большой, по стенам — малоизвестные картины каких-то русских художников, думаю — 19 века, как утверждала крупье — подлинные. Зеленые столы для игры. Когда я садилась за какой-нибудь стол в ожидании начала съемки или просто подвигала стул, охранник, который нас сопровождал, буквально не спускали с меня глаз. Чего он боялся? 

Крупье, которую к нам прислали, блондинке Диане, было 22 года. Это была высокая, длинноногая красотка славянского типа. Крупье набирают из молодых людей, обучают их 4 месяца на курсах, но года через 2 увольняют. Считается, что к этому времени они настолько осваивают профессию, что могут начать воровать. Так рассказывали москвичи. Девушка была настолько хороша, что Юрский даже посадил ее рядом с карточным столом и снялся с нею в нескольких кадрах.

Сначала Юрский читал текст об игральных автоматах. В соответствии с текстом он запустил в действующий автомат 100 рублевую бумажку. Автомат заглотил деньги и перестал работать. Пришлось вызвать мастера. Пришла другая красотка, что-то покрутила и подергала, и автомат заработал. Но получить свои деньги назад Юрский, оказывается, не мог. «Зато Вы что-то выиграли,» —  радостно сообщила очаровательная мастер по автоматам. Выигрыш равнялся, по-моему, 20 рублям (меньше доллара). 

«Какие деньги! — закричал Юрский. — Гуляем, ребята, всех угощаю!» Но мастер-красавица юмора не поняла. «Ну что Вы, — ответила она, — для вас всех здесь все бесплатно». И нам предложили кофе и чай.

На прощанье оказали нам огромную любезность: просто выпустили из казино через нормальные двери, не заставляя вновь проходить через обыск и ворота. 

Затем мы ездили еще к музею Рериха, который расположен сбоку от Музея им.А.С.Пушкина, здание было построено в то же время, что и английский клуб, о котором шла речь в тексте Гиляровского. У дверей музея стоят статуи Рериха и Блаватской. 

Юрский безмолвно походил по дорожкам на фоне музея, и вся группа во главе с ним отправилась в студию монтировать съемку.