К.В. Сапегин. Посвящение С. Юрскому. 2002

Фрагмент Литературной гостиной о Пушкинской и Непушкинской эпохе через восприятие Сергея Юрского. Центральная библиотека г. Тутаев, Кирилл Сапегин

Об интеллигенте-мечтателе, романтике, говорят так: «он не помещается между ботинками и шляпой»… Душевное измерение (в логике М. Цветаевой: романтизм – это душа) оказывается распахнутым как окно в вечность; открытость сближается с откровением, глубина непознанного становится мерой мимолетности озарения… 

Свет истины, неугасимая лампадка интеллигента, теплишься ли? А может, и там нашелся осторожный, который, боясь чего-то, наступил ногой и …угасло?

Интеллигент-шестидесятник «дождался. Дошагал, доработал, дотянул, добежал, дожил до двадцать первого века». Позади – «мой двадцатый век». Что осталось? – «диалог». Свободный, лишенный «жесткого плана». Осталась божественная «интуиция», которая никогда не подводила… «Внезапная вспышка!» – мгновение – и новое озарение, мысль, чудо.

 Пожар сердца… Так было и так есть. Повторимо? Вряд ли. «Вот окончится жизнь…и тогда уж начнется». «Если звезды зажигают…», а если нет – то они гаснут. «Когда смотришь на небо, особенно на юге в теплую ночь, так бывает приятно, уютно. Как будто все это небо и звезды, и туманности только и созданы, чтобы нам, глядящим, было красиво. А в другой раз поднимешь голову – Господи, бездна! Как далеко от нас! Или это мы далеко? Откуда мы? Куда мы? Как вытерпеть? (пауза) Светает. (пауза) Звезды гаснут» (по кн. «Жест», ук. соч., по кн. «Вспышки» – Октябрь, №10, 2001).

Великим импровизатором выходил С. Юрский на сцену ХХ в. в рамках «культуры пушкинской» – время показало, что извечной для творцов маленькой трагедии смерти или забвения  не произошло – «моцартианское начало» оказалось нетленным составляющим его «интеллектуального проекта». Моцарт дожил до возраста Сальери?! Десакрализация мифа? Парадокс? Да. И, одновременно, нет: живой, глубинный ток культурной энергии не позволил инерции, болезни, яду завистливых поклонников и восхищенных коллег по цеху хоть на секунду остановиться, взять паузу в жизнестроительстве, мол, да построено все давно, обживайте! Работа идет. И будет идти. Вкус, повышенная избирательность и разборчивость в связях, (почти утраченный сегодня)аристократизм как независимость духа, снова укажут бесконечность горизонта.

С. Юрского нельзя уместить в сюжет даже им самим написанного проекта. А значит, не финальная точка. Отточие. Очередное приглашение за кулисы… 

С. Юрский обладает поразительным арсеналом средств воздействия. Его, провозглашенное в юности, – «все могу сыграть»,  в зрелом качестве предстает ценностным поиском оправдания этой «человечности в человеке», и не только в контексте существования персонажа, но и вторгаясь на территорию зрителя, который должен подключить свое эмоциональное переживание к исходному образу.

 В помощь зрителю будет уникальное умение С. Юрского «переубеждать». Еще в 60-х он «переубеждал» Чацким – юношески влюбленным, ранимым и бескомпромиссным; Полежаевым, мудрым и грустным, переживающим, хотя и беспокойную, но старость от сознания ответственности интеллигента, не желающего мириться с временем, но не способного прервать свою работу; переубеждал Мольером, зависимым от капризов деспота и, одновременно, абсолютно свободным. Переубеждал самим диапазоном актерской работы: очаровательно наивный Адам в ироничной «божественной комедии» М. Штока, гордый, уродливый философ Эзоп в «Лисе и винограде» Г. Фигейредо, тонкий и мягкий интеллигент Тузенбах чеховских «Трех сестрах», трогательный грузинский старик Илико в инсценировке Н. Думбадзе и страшный оборотень, держащий в атмосфере ужаса все село Степанчиково и его обитателей Фома Фомич Опискин… Список кажется бесконечным, и в каждой роли – непрерывная работа, совершенствование, жизнь по гамбургскому счету.

Особую роль в проекте жизнестроительства Юрского играет литературное творчество. Важно, что перед нами – не мемуары, не, так называемая,  «актерская проза» как своеобразный бенефис (в логике А. Кончаловского, история моих «любовей и слав»), а профессиональная работа со словом, открывающая вдумчивому читателю само время. 

Часто формой организации материала является человеческая память, фиксирующая малейшие изменения внутреннего мира, определяющая «работу» рефлексии: Юрский-писатель также, как в театре, Юрский-режиссер. Он «отсматривает» жизнь «покадрово». Причем, каждый кадр имеет собственную значимость, важен в общей системе, но и парадоксально самодостаточен (подобный конфликт кадра и сюжета продемонстрируют фильмы-притчи А. Тарковского). 

Конкретизация у Юрского – это способ увидеть общее и, наоборот, цельный организм всегда предполагает наличие плотно организованных, хорошо «подогнанных» синтезированных частей. Юрский в совершенстве овладеет «монтажным видением».

Вообще, любая книга, любой спектакль Юрского – это постоянное расширение контекста, стремление «вчитать» в пространство как можно больше культурных смыслов (но – при тщательном отборе!), позволяющих многократно обращаться к, казалось бы, исследованному материалу и всякий раз открывать новое.

С. Юрский – личность парадоксальная. В одном интервью говорит, что «пушкинская эпоха» закончена с 200-летним юбилеем поэта и литературный язык «золотого века» исчерпан «молодыми реформаторами» 90-х (к сожалению, разумеется), и тут же – «академическое прочтение Евгения Онегина». И одно в контексте жизнестроительства актера-шестидесятника не противоречит другому. Интеллигент не может играть сам с собой, не имеет на это права. Обязан – служить. Не прислуживаться. Не «подстраиваться» под время. Быть собой. Это «быть» (символическое название книги мемуаров «идеального Гамлета 60-х» И. Смоктуновского) – своеобразная формула «шестидесятничества»: утверждать жизнь несмотря ни на что. Особенно, если не хотят слушать или делают вид, что не хотят.

Дега писал, что так воспринимали творчество импрессионистов: расстреливали, но при этом обшаривали карманы. Обвиненные во всех смертных грехах завидующими их талантам масс-медиа шестидесятники оказались свидетелями крушения демократических «псевдоидеалов». На новом витке ценностного поиска, на мой взгляд, современная культура непременно обратится к их наследию.

Актер-шестидесятник всегда открыт для диалога. В пределах косной системы канонических образов героев тоталитарного советского государства – это требовало владения особым «эзоповым» языком подтекста, мастерски освоенного Юрским. Актер в каждой роли пытался создать канал свежего, свободного от идеологических штампов, восприятия, рассчитывая на сотворчество зрителя, «друга и оппонента». 

Интеллектуал-шестидесятник не утверждает, как идеолог, конечные истины, что часто приводит к отторжению или непониманию, а приоткрывает завесу тайны, приглашает за кулисы, конструирует проект соучастия в общем деле: додумать, догадаться, и, главное, – проявить собственное «я» (в логике времени, выраженной поэтической формулой Б. Окуджавы, «взяться за руки, чтоб не пропасть по одиночке»). 

Феномен личности, создающей не миф о своей социальной значимости, но ценностное знание, направленное на преодоление как мировоззренческого кризиса современного человека, лишенного устойчивой почвы под ногами, так и кризиса культуры  в целом, парадоксальным образом отстранившейся от поисков стабильности, ограничившись констатацией вселенского хаоса и сбывающегося пророчества Апокалипсиса, выглядит уникальным в своем роде.

Выглядит уникальным особенно в логике прихода Судного дня, поскольку именно интеллигенту, и никому иному, суждено принять «вызов времени» и «ответить на него». Ему – быть ответственным за прошлое и за открытие форм  будущего. 

Небеса становятся пустыми для человека только тогда, когда он перестает верить, но не в существование Высшего разума, а в собственные силы по его постижению, осознанию, возможности подняться по «лестнице Иакова». Тогда появляются равнодушные, безвольные, «добровольные рабы по крови и сути». 

Именно с такими «недолюдьми» боролось поколение 60-х и интеллигент-интеллектуал С. Юрский. Здесь «интеллектуальность», «рациональность», «способность к рефлексии» оказываются барьером на пути к «унынию» и «отчаянию», преодолеть которые возможно даже  в жестких рамках тоталитарной системы, что на практике осуществил актер-шестидесятник.

Здесь «интеллектуальность», «рациональность», «способность к рефлексии» оказываются барьером на пути к «унынию» и «отчаянию», преодолеть которые возможно даже в жестких рамках тоталитарной системы, что на практике осуществил актер-шестидесятник.

Литературная гостиная о Сергее Юрском:

• https://youtu.be/RYTGpZXzlcI

• https://youtu.be/NMTiYdSXCNE