Елена Горфункель. Сергей Юрский. Действующее лицо. В кн: // Актеры-легенды Петербурга. Сборник. СПб.: РИИИ, 2004.

Сергей Юрский из тех актеров, кто уходил из ленинградского Большого драматического на вершине славы и успеха этого театра в 1960-1970-е годы. Кто-то уходил по личным обстоятельствам, кто-то по объективным причинам, а у Юрского было и то и другое. Вот уже более тридцати лет он московский житель. В Москве жизнь Юрского сложилась трудно, но сложилась. Он актер, режиссер, писатель, одна из российских знаменитостей. Действующее лицо театра, кино, литературы, общественной жизни, наконец. Ленинград (а в Петербурге Юрский не успел пожить) остался в прошлом. И это прошлое было замечательным.

На сцену Юрский вышел студентом. Вскоре (в 1962-м) сыграл Чацкого — и это была не рядовая главная роль, а событие. «Почему мы не узнали Чацкого?» — назывался обзор зрительских писем, опубликованный в одной из газет. Действительно, молодой человек с классической фамилией, скорее, походил на современного интеллектуала из вуза, чем на дворянина начала XIX века. Г. А. Товстоногов рассчитывал на бурную реакцию публики, скандал был им режиссерски запланирован, но, пожалуй, без Юрского такой план вряд ли осуществился бы. Современный Чацкий был выбран очень точно. Актер вошел в спектакль со всей энергией молодого сознания, культуры, реактивности. Правда, на маскараде «свиных рыл» в доме у Фамусова он падал в обморок, и эта слабость ставилась ему в вину: неужели Чацкий не мог перебороть «фамусовщину»? Но у героя советских 1960-х не было даже тех риторических возможностей, какими располагал дворянин-бунтарь Грибоедова. «Молчи, скрывайся и таи» — или падай без чувств. На занавесе «Горе от ума» Товстоногов поместил цитату из Пушкина: «Догадал же бог родиться в России с умом и талантом». Пушкин, Грибоедов, Чацкий, Юрский — это одна компания. Цитату же, ради сохранения спектакля, вскоре после премьеры пришлось снять.

У Юрского в Большом драматическом театре, как и у большинства товстоноговских лидеров, была своя миссия. Он стал проводником свободного мышления конца 1950-х. Ему был присущ дух вольности, смелости и игры. За плечами Юрского был не только Театральный институт (тогда он назывался Институт театра, музыки и кинематографий), за его плечами был университет и любительский театр, который в те времена притягивал к себе не меньше, чем профессиональные коллективы. Из университетской самодеятельности пришли Олег Горбачев, Андрей Толубеев, Вера Карпова, Татьяна Щуко. Это представители поколения наших «рассерженных» и думающих о жизни заново. Не случайно Юрский в «Божественной комедии» И. Штока (1962) играл Адама, первочеловека. Молодые герои Юрского олицетворяли собой новизну, доходящую до конца, иногда до фарса, иногда до абсурда. В комедии Э. Рязанова он играл «человека ниоткуда». Тогда увлекались феноменом снежного человека, по следам этих увлечений и возникла комедия. Кстати, это была первая кинороль актера. Персонажа Юрского в «Человеке ниоткуда» называли Чудак. Воображаемый обитатель Памира, он оказывался в Москве, в плену цивилизации. В финале он говорил: «Я пойду, чтобы научить их быть людьми». «Их», по сюжету, означало племя дикарей, к которому Чудак принадлежал. В устах Юрского фраза звучала патетично и двойственно — быть людьми тогда все здравомыслящие современники учились заново. Юрский — это советский либертин. Но он сразу же показал себя ярким актером, способным к комическим, характерным, драматическим ролям. Во второй редакции «Идиота» (1966) небольшая роль Фердыщенко выглядела самобытно среди трагических персонажей и звезд, их игравших. Фердыщенко появился уже после «Горе от ума» и после «Трех сестер», где Юрский играл барона Тузенбаха. Чеховский спектакль, первый в режиссуре Товстоногова, означал и для театра, и для Юрского важную перемену, Самоуглубление героев было внутренним содержанием «Трех сестер». Тузенбах Юрского не был наивным мечтателем и несчастным влюбленным; он был мужественным человеком и трезвым мыслителем. А вскоре в БДТ Юрский нашел для себя еще одну творческую зону, ему особенно близкую.

Молодой Юрский играл стариков. В 1964 году — Илико в комедии Н. Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион», в 1969 — короля Генриха IV в хронике У.Шекспира, в 1970 — профессора Полежаева в исторической драме «Беспокойная старость». Можно было подумать, что его увлекает чистое мастерство, искусство трансформации. Так и было с комедией, с образом одного из двух обательных кавказцев в дуэте Ефима Копеляна и Юрского. Так могло показаться и в роли восьмидесятилетнего ботаника, депутата Балтики. Пьесу, основательно переписали, изъяв устаревшие . идеолргемы. Вернее сказать, старая идеология подверглась такому переосмыслению, что от лозунговой лексики почти ничего не осталось. Однако Юрский не замкнул старика, который пошел служить новой власти в 1917 году, в тихой петербургской квартире. Он показал настоящего интеллигента  в чрезвычайных обстоятельствах истории, осовременил Полежаева.

Самому Юрскому тоже было тесно в роли актера. В ленинградский период он начинает режиссерские опыты. Один из них — телевизионный спектакль по роману Э. Хемингуэя «Фиеста» (1971). Тогда телевизионный театр был делом новым. Юрский стал одним из открывателей жанра. Пригласив на главные роли Наталью Тенякову (актрису БДТ, ставшую женой Юрского), Михаила Барышникова, для которого это было первое выступление в драматической роли, Михаила Волкова, Владимира Рецептера, Юрский, во-первых, показал настоящего Хемингуэя, (насколько это возможно в нашем искусстве), а, во-вторых, настоящее кино. «Фиеста» до сих пор один из лучших телефильмов.

На сцене Большого драматического, вступая в конкуренцию с Товстоноговым, Юрский поставил два спектакля: «Фантазии Фарятьева» по пьесе А. Соколовой и «Мольера» по М. Булгакову. Пробы в режиссуре состоялись, но ужиться в новом качестве в БДТ Юрский не смог бы. Кроме того, чересчур активная деятельность в разных жанрах и видах искусства навлекла на него «небесные» кары — ленинградская власть его категорически не принимала, а последствием такой избирательной, «личной» политики в отношении искусства были запреты, вплоть до запрета появляться на эстраде и экране.

Итак, Юрский покинул город, в котором родился, учился, становился. Этот резкий поворот биографии объяснялся, однако, не только «мерами». Юрскому, с его интересом к литературе, театру, кино, эстраде, суждены были просторы первой столицы. Там он развивал свои способности дальше ставил спектакли, много играл, выпустил несколько книг, писал пьесы, организовал сразу же после начала Перестройки антрепризу, одну из первых в стране; снял фильм «Чернов» по собственной повести. В Москве количество чтецких программ (то есть концертов по произведениям классиков и современных авторов — от Пушкина до Шукшина), поначалу ленинградских, выросло до пятнадцати. Живя в Москве, Юрский создал свои «культовые» роли но телевидении: Груздева в сериале С. Говорухина «Место встречи изменить нельзя» и Импровизатора в экранизации «Маленьких трагедий» А. С. Пушкина в режиссуре М. Швейцера. В Москве возник семейный ансамбль: Сергей Юрский, Наталья Тенякова, Дарья Юрская; в их исполнении и в режиссуре главы семьи Петербург увидел спектакль «После репетиции» И. Бергмана. Словом, московская прописка благоприятствовала творческой биографии Юрского.

И все же… в Ленинграде имя Юрского звучало звонко, молодо — и не только потому, что он был студентом или играл стариков с неизменным юмористическим подтекстом. В Ленинграде у него был точный адрес.