- Глеб Ситковский. Спецсвязь товарища Юрского. Газета, 24 декабря 2004 года
- Марина Шимадина. Раздвоение культа личности. Коммерсант, 25 декабря 2004 года
- Артур Соломонов. Замахнулся на карту СССР. Известия, 25 декабря 2004 года
- Ирина Корнеева. Сергей Юрский узнал «код» страны. РГ, 25 декабря 2004 года
- Григорий Заславский. Бон-бон с товарищем Сталиным. НГ, 27 декабря 2004 года
- Мария Седых. По ком звонят? Итоги №52 30.12.04
Глеб Ситковский. Спецсвязь товарища Юрского. Газета, 24 декабря 2004 года
125-й день рождения товарища Сталина был отмечен не только традиционными праздничными песнопениями коммунисток-пенсионерок. «Песня о Сталине», когда-то написанная народным казахским акыном Джамбулом Джабаевым, звучала в этот знаменательный день и в театре «Школа современной пьесы». Сыгравший в пьесе Иона Друцэ «Вечерний звон» вождя Страны Советов Сергей Юрский предстал на сцене сразу в двух обличьях — усатом и безусом.
О расщеплении сталинской личности не подозревают в начале представления ни зрители, ни приглашенная в гости к архизлодею певица Большого театра Надежда Блаженная (Оксана Фацюра). Ну подумаешь — без усов, ну подумаешь — волосы не так торчат. Товарищ Сталин поселяется где-то внутри Юрского, и, хотя актер нисколько не злоупотребляет грузинским акцентом, генералиссимуса невозможно не угадать: каждому знакома и эта хозяйская поступь кирзовых сапог, и этот неподвижный тяжелый взгляд, и эта свинцовая тяжесть приземленного тела. Неподвижный и властный, он сидит посреди комнаты будто паук в центре своей паутины, окутавшей всю страну, а вокруг него вьется приманенная мушка — поет арию за арией тоненьким (так и полагается мушке) голоском и лихорадочно мечется по сцене, неспособная не подчиниться гипнотическому взгляду хозяина.
Кто тут хозяин, впрочем, понять непросто. В конце первого действия, когда герой Юрского покинет комнату, молодой охранник (Олег Долин) по наивности сболтнет: да какой же это Сталин? Это Анатолий Михайлович из Таганрога, а товарищ Сталин в Кремле трудится. Только во втором действии Сталин в спектакле Сергея Юрского приобретет свое хрестоматийное обличье — за пятнадцать минут антракта гримеры шустро наклеят актеру усы и парик приладят.
Сталину, согласно версии Иона Друцэ, хочется думать, что он опутал своею сетью не только этот мир, но и иной. На стенке — аппарат спецсвязи, и безусый усач время от времени отдает небрежные распоряжения кэгэбунам-охранникам: ну-ка свяжитесь с матушкой моей — каково ей там, бедняжке, на том свете? В конце концов, на что и спецсвязь, как не для специальных случаев? В былые годы к имени Иона Друцэ принято было добавлять ‘известный советский драматург’, но сейчас, по прошествии лет, его правильнее называть ‘известный христианский драматург’. Не далее как летом в храме Христа Спасителя играли одну из ‘божественных’ пьес Друцэ ‘Апостол Павел’, где в заглавной роли выступил Виктор Гвоздицкий: спектакль вышел беспомощным, наивным и ходульным. Без клерикальной ходульности не обошлось и в ‘Вечернем звоне’. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, по кому звонит колокол в деревушке недалеко от Ближней дачи — конечно, по Дьяволу Виссарионычу, по кому же еще? Да и наивной девушке с ангельским голосочком, попавшей в лапы к сатрапу, имечко тоже выбрано неспроста — мало того, что Блаженная, так еще и Надежда.
Все первое действие обращено в репетицию ‘Песни о Сталине’, написанную акыном Джамбулом Джабаевым. Отчего-то певица-ангелица прекрасно справляется с классическим репертуаром, но всякий раз начинает фальшивить, как только дело доходит до ‘Песни о Сталине’. Многозначительных намеков в пьесе Друце столько, что от них начинает подташнивать уже к середине первого действия, а фальшивое переплетается с правдивым в спектакле Сергея Юрского не менее тесно, чем в пьесе. Ясно, что Юрскому хотелось взяться за исследование природы зла, использовав для этого зловещую фигуру Сталина. Несмотря на обилие Виссарионычей, заполонивших в последнее время телеэкраны и сцены нашей страны, Сталин у Юрского слеплен одним из наиболее убедительных способов. Да вот только пьеса подкачала. Что там ни говори, ни один, даже самый выдающийся актер, не способен сыграть правдиво, когда вокруг столько фальши.
Марина Шимадина. Раздвоение культа личности. Коммерсант, 25 декабря 2004 года
В последнее время нам подозрительно часто приходится видеть товарища Сталина. Усатое лицо вождя народов хитро щурилось с экранов телевизоров в течение двух месяцев, пока по первому каналу шли исторические сериалы. Очень похожий на Сталина непрофессиональный исполнитель из «Московской саги» и загримированный до неузнаваемости Максим Суханов в «Детях Арбата» изображали Иосифа Джугашвили монстром с человеческим лицом, которому не чуждо ничто людское – ни болезни, ни мелкие слабости. Теперь эстафету по «очеловечиванию» главной фигуры советской мифологии принял Сергей Юрский. Он поставил пьесу Иона Друцэ «Вечерний звон», занявшую одно из призовых мест на драматургическом конкурсе «Действующие лица», который вот уже несколько лет проводит «Школа современной пьесы». И сам исполнил в ней главную роль. Господина Юрского понять можно: какой актер не мечтает сыграть такого сложного, многопланового и такого фактурного персонажа? Примерить на себя роль вершителя судеб, предмета всеобщего поклонения и практически живого бога само по себе заманчиво. А уж если представляется возможность покопаться в психологии, удержаться от соблазна невозможно. Немудрено, что ради этой роли Сергей Юрский взялся за такую откровенно слабую пьесу, как «Вечерний звон».
Драма Иона Друцэ имеет подзаголовок «Ужин у товарища Сталина» и рассказывает о встрече вождя народов с приглянувшейся ему молодой солисткой Большого театра с говорящим именем Надежда Блаженная. Но ничего такого, о чем вы подумали, в пьесе нет. И не потому, что Иосиф Джугашвили – это не Билл Клинтон и даже не Лаврентий Берия, а в том, что любовная интрига вовсе не входила в планы автора. Несчастная певица, проводящая два часа сценического действия на правительственной даче, нужна была писателю лишь в качестве статиста, испытывающего на себе все странности поведения вождя.
Не будем уподобляться драматургу и долго водить вас за нос, а скажем прямо: товарищ Сталин в пьесе Иона Друцэ страдает раздвоением личности. Приняв слишком близко к сердцу принцип «разделяй и властвуй», о котором он неоднократно упоминает в спектакле, вождь Страны Советов поделил на части и самого себя. Правда, чем отличается Сталин-1 от Сталина-2, в пьесе уловить сложно. В спектакле они отличаются только наличием усов и парика, что окончательно сбивает зрителей с толку: может, это вообще два разных человека, один из которых настоящий Сталин, а другой – двойник?
Впрочем, оба явно психически нездоровы и несут какую-то чушь: один просит позвонить по спецсвязи умершей маме, другой – отправившемуся на тот свет профессору Бехтереву. Причем второй не помнит, что делал первый, и наоборот. Один требует срочно вбить гвоздь для шинели, второй ругается, зачем испортили стену. Приглашенная на ужин к отцу народов девушка под стать гостеприимному хозяину. Заслышав далекий колокольный звон, источник которого помощники вождя все никак не могут обнаружить, она начинает трястись крупной дрожью, теряет голос и никак не может исполнить песню о Сталине народного акына Джамбула Джакаева. Дальше – больше. Окончательно ополоумевшая девица (недаром у нее такая фамилия) заявляет, что чувствует себя изнасилованной и что ей чудится, как изо всех щелей лезут какие-то твари. А Сталин ей объясняет, что в основе любого искусства лежат эротика и насилие. К несчастью, Татьяна Фасюра, которую пригласили на роль молодой певицы, по-видимому благодаря ее вокальным данным, совершенно не умеет играть и держится на сцене ужасно неестественно. Так что понять, что переживает ее героиня, какие чувства она вкладывает в свои слова и поступки, решительно невозможно. Например, ее финальное заявление, что вся власть от бога,– это что, протест против атеизма или признание нечеловеческой силы вождя?
Честно говоря, разбираться в этом совсем не хочется, низкое качество постановки не вдохновляет на серьезный анализ. Сергей Юрский пытается своей форсированной игрой заткнуть все смысловые дыры в спектакле, но тот расползается по швам. Единственное, что персонажам удается сделать хорошо и слаженно,– это спеть песню «Вечерний звон». Но стоило ли ради этого огород городить? Ведь по ком у нас в сороковые годы звонили колокола, всем и так известно.
Артур Соломонов. Замахнулся на карту СССР. Известия, 25 декабря 2004 года
В канун 125-летия Иосифа Сталина в театре «Школа современной пьесы» показали премьеру спектакля «Вечерний звон» по пьесе Иона Друцэ. Сергей Юрский сыграл отца времен и народов, а певицу Надежду Блаженную — Татьяна Фасюра.
Зимней ночью на дачу к товарищу Сталину доставляют молоденькую певицу из Большого театра. Генералиссимус произносит речи о религии, политике и искусстве, но вскоре мужчина побеждает в нем искусствоведа и вождя. Однако сближения не происходит, поскольку генсек снова берет верх над мужчиной. И вот уже девушка, насмерть испуганная, кладет Сталину руку на колено. Этот жест нескромен: рядом отец времен, а ты чего делаешь? Но вскоре зритель замечает, что громовержец уж больно суетлив. Подозрения оправдываются: это вовсе не Сталин, а его двойник. Настоящий Сталин (а может, снова фальшивка?) придет во втором действии. Юрский наклеит усы, сталинскую шевелюру и возьмет в руки трубку.
Итак, Сталиных два, обоих играет Юрский. Сталин первого действия груб: замахивается молотком на карту СССР, щупает пульс на шее девушки — жива ли еще? Сталин действия второго потише и пострашней. Около двух часов Сталин и девушка, власть и народ, выясняют отношения.
А колокол тем временем звонит. Кобу раздражает колокольный звон, беспокоят умершие (он хочет пообщаться с покойной мамой по спецсвязи, не прочь перекинуться парой словечек с усопшим профессором Бехтеревым). Не терпит Сталин, когда при нем имя Божие треплют: если и есть у него соперник, то это Бог. Еще, ко всему прочему, Иосиф Виссарионович раздвоением личности страдает: так что, может быть, нет никаких двойников и тройников, а это один человек страсть к переодеванию удовлетворяет. Прекрасные мысли, только, как осетрина, о которой писал Булгаков, — второй свежести. Отправившийся в метафизические высоты спектакль не освоил никаких новых пространств. Вообще, зря он туда отправился: выбрана тема, с помощью которой воспарять в «абстрактное далеко» по меньшей мере странно. Но создатели спектакля устроили на сцене философскую лабораторию по исследованию вечных проблем бытия, где Сталин — инструмент для познания добра и зла.
А ведь эта постановка могла бы стать изюминкой сезона. Сергей Юрский в роли Иосифа Сталина — чего уж заманчивей! Большой актер, недавно написавший блистательную книгу «Игра в жизнь», где столько места уделено размышлению о «системе», о ненавидимом-любимом государстве СССР, конечно, на высочайшем уровне должен был сыграть роль человека, на десятилетия определившего путь страны. Но, мне кажется, проблема в том, что не Сталина Юрский играл, а символ. Дело, конечно, в тексте.
«Вечерний звон» написан почти в том же ключе, что и другая пьеса Друцэ — «Апостол Павел». Спектакль по этому произведению был сыгран в московском храме Христа Спасителя. «Апостольская» тема влекла автора к притчевости, использованию символов, отстраненному исследованию природы добра и зла. Но в случае со Сталиным социальный темперамент вряд ли стоило так приглушать. Если судить по этой пьесе, для Иона Друцэ Сталин почти такая же абстрактная и далекая фигура, как апостол Павел.
Вспоминается, с какой ненавистью и яростью играл Сталина в спектакле «Шарашка» Юрий Любимов. Подход Любимова — почти публицистический, но ведь вряд ли кто-то уже готов воспринять Сталина как некую отвлеченную фигуру.
Например, драматург Джордж Табори в пьесе «Mein Kampf» показал другого тирана — Гитлера — нелепым человечком, неудачником не только в любви и искусстве, но и в самых простых житейских делах. Табори давал понять немцам, что история могла возложить миссию разжигания Второй мировой войны на кого угодно. Он лишал Гитлера инфернальности и мистического ореола — и это был, возможно, один из самых ощутимых ударов вслед ушедшему фюреру.
Ион Друцэ не отказал Сталину ни в инфернальности, ни в мистическом ореоле. Даже напомнил, что «всякая власть от Бога». Человек из «Вечернего звона» истеричен, агрессивен и мстителен, но думает о народе, о стране и, творя свои зверские дела, скорее всего какие-то благие цели преследует. Но и эта мысль заявлена робко и потоплена в массе других, на которые нам только намекают. В итоге создается впечатление, что молчание авторы спектакля выдают за позицию. Или я чего-то не расслышал? Ведь очевидно, что для Сергея Юрского и Иона Друцэ этот спектакль — серьезный шаг, почти что миссия.
Но кажется, что темный тюль, который скрывает сцену перед началом спектакля, так и не поднимается. Спектакль о Сталине проходит словно в дымке. С какими призраками борются создатели спектакля, что преодолевают, какие победы одерживают — вопрос, искусствоведению неподвластный.
Ирина Корнеева. Сергей Юрский узнал «код» страны РГ, 25 декабря 2004 года
ПЬЕСУ «Вечерний звон» в «Школу современной пьесы» принес Сергей Юрский. Художественный руководитель театра Иосиф Райхельгауз даже не прочитал первой страницы — открыл титульный лист, увидел: «Ион Друцэ. Ужин у товарища Сталина» и тут же воскликнул: «Артистка есть. Кроме всего прочего, она поет». Юрский медлил: «Я думал, в оперетте поискать». Но Райхельгауз настаивал: «Не надо в оперетте — у нас свои хороши». Так судьба одного зимнего вечера товарища Сталина, проведенного им по воле автора пьесы Иона Друцэ на Ближней даче в компании с молодой певицей Большого театра Надеждой Блаженной, была решена.
Сталина начал репетировать Сергей Юрский. Блаженную — Татьяна Фасюра. Но потом Сергей Юрьевич начал пьесу Иона Друцэ переписывать. Он ведь даже «Стулья» Ионеско переделывал — привнес в классику абсурда элементы, которых там и в помине не было, — и ничего. Сам Ионеско этого не видел — умер в том самом году, в котором «Стулья» были поставлены, но люди, хорошо его знавшие лично, свидетельствовали: Ионеско бы не возражал. «Вечерний звон» классика молдавской литературы Друцэ Юрский тоже дописывал: добавил две роли артистам, вывел их из массовки во второстепенные персонажи, подарил им имена. Отрицательных слов автор пьесы не сказал. Но с тех пор прошло почти два года, прежде чем мы увидели Юрского в роли Сталина.
Собственно, Юрского в гриме Сталина мы уже видели — на фотопортрете Екатерины Рождественской, который сейчас висит на ее выставке на Пречистенке, а два года назад был опубликован в очень популярном толстом глянцевом журнале. Портрет Юрскому понравился, а мысль запечатлеть этот образ и на сцене показалась ему сегодня еще более соблазнительной. Почему? Потому что у человека, достигшего невероятных высот власти, тоже была частная жизнь, за которой вполне интересно наблюдать в театре народу: как общался генеральный секретарь с обычными людьми, какие женщины ему могли нравиться и как он за ними специфично пытался ухаживать. Далее: что это был за выдающийся талант, какая у него была личная трагедия абсолютного одиночества — не по причине скверного характера, а из-за той высоты, на которую, кроме него, уже никто не мог забраться… Но что для Юрского было самым принципиальным — так это то, что, как подсказали ему историки, «Сталин был иностранцем — полугрузином, полуосетином, кавказским человеком, который, будучи именно не русским, со стороны, открыл код России».
Акцент Юрский ставил себе специально. Строил его на соединении сталинского, который слушал по записям на пластинках, и специфически акцентированной речи Иона Друцэ. Так случилось, что премьера совпала со 125-летним юбилеем Сталина. Намерения сотворить что-нибудь политическое, разумеется, не было. Но вообще-то таких откровенно политизированных подарков, специально или нет, ко дню рождения уже давно не дарят. Юрский Сталина сыграл как человека, который «живее всех живых», и притом настолько убедительно, что медицинский диагноз Иосифа Виссарионовича — раздвоение личности, паранойя — трактуется в его спектакле не как болезнь только его героя, а как эпидемия всей территории страны, помнящей Сталина, «которую нужно скорее лечить, а для этого ее нужно констатировать»…
Первый акт Юрский играет без грима. Со сверхзадачей: вы ждете Сталина, значит, этой певице, вам, тебе, мне — всем нам можно подсунуть что угодно, с усами, без — все равно в массовом сознании это будет Сталин. Во втором акте он предстает во всех сталинских физиономических подробностях. «Принцип, которым активно движется наш театр и которому я не менее активно стараюсь противостоять, — это принцип мелких шоков и разжеванных объяснений, — рассказывал Сергей Юрский, когда стихли овации. — Вы видели когда-нибудь портрет Сталина, думали о Сталине или родители вам рассказывали, — он в нас живет, поэтому мы можем подменить Сталина, любой может прийти, а мы и не заметим, поспешим закричать: мессия явился… Главный посыл спектакля — это судьба России. Для меня она сосредоточивается и в талантливой, но угнетаемой женщине, и в стражниках, и в самом Сталине — он ведь тоже Россия. А одиночество нашей героини — это и одиночество самой власти. Сталин одинок. Все одиноки. Наконец, это проблема и сегодняшнего зрительного зала»…
…Итак, принял на своей даче Сталин певицу Большого театра. Выглядела она очень бледно, и не только потому, что петь ей пришлось генеральному секретарю на расстоянии вытянутой руки. Чтобы исполнить что-то народное, она требует цветастый платок. А потом долго, мучительно и старательно входит в образ. Сталин ждет. Зритель ждет. Платок не помогает. В роли певицы Надежды Блаженной выступила дебютантка Татьяна Фасюра. Для драматической актрисы она неплохо поет, для певицы, когда-то окончившей музыкальную школу Галины Вишневской, терпимо играет. Не более того. Поэтому и бунт ее — не бунт, а так, дерзость застенчивой девочки, стоившая ее героине жизни… Рядом с органичным донельзя Сергеем Юрским она явно теряется. И уж точно пока не тянет на ту великую роль, которую отводил ей автор пьесы Ион Друцэ.
Григорий Заславский. Бон-бон с товарищем Сталиным. НГ, 27 декабря 2004 года
Он выходит сам по себе, Юрский как Юрский, кажется, чуть-чуть более сутулый, чем в обычной жизни, но в общем мало чем отличающийся от Юрского-актера, Юрского-мыслителя, чуть-чуть трибуна. Но начинает говорить — с едва заметным акцентом, — и ясно, что перед нами никакой не Юрский, не актер, а Сталин. А если не Сталин — то его двойник, то есть некий Анатолий Михайлович из Таганрога, о котором проговаривается болтливый помощник Мегашов (Олег Долин). Нечистая сила.
Слово «полубог» является расхожим, а вот с противоположной стороны подобного же определения почему-то не существует, хотя тот, которого играет Юрский, хочется назвать именно так. Полудьявол. Вот и звон церковный мучает его, и «Вечерний звон» — запрещает. «По ком звонит? По ком звонит?»
Тем не менее окружающие относятся к нему, как к полубогу (в обоих случаях восхищение смешивается с животным ужасом).
Когда после антракта Юрский выходит в сталинском гриме, в парике и усах, становится не по себе: сходство — дьявольское, пугающее.
У «Вечернего звона» имеется подзаголовок: «Ужин у товарища Сталина». Впрочем, ужинает он один: из слов помощников можно понять, что товарищи по партии сидят у телефонов, ждут команды, без спроса не едут. Но Сталину-Юрскому, кажется, тесно и одному. Тесно «здесь, на земле», поэтому — только кажется, что в шутку — просит одного из помощников позвонить по спецсвязи сначала покойной матушке, затем доктору Бехтереву, которого сам же и отправил к праотцам: «Пусть скажет!» Искренне недоумевает — что за спецсвязь, если толком связаться ни с кем не позволяет…
Он спрашивает, но не ждет ответа, он говорит, не заботясь: услышат ли? Услышат. А кто не услышит — тот сам пожалеет (если успеет).
По сложившейся то ли традиции, то ли привычке Сергей Юрский является еще и постановщиком (в программке он обозначен как автор спектакля). И, как режиссер, кажется, сильно внедрился в текст, основательно его переработал, так что в конце концов Ион Друце — на слух! — звучит, как любимый Юрским Игорь Вацетис (две его пьесы под одной «шапкой» — «Провокация» — в постановке Сергея Юрьевича можно увидеть на той же сцене «Школы современной пьесы»).
Если разбирать спектакль «по косточкам», придется сказать, что вокруг актера немало «прогалин» и «проталин». Что-то кажется схваченным на живую нитку, какие-то детали — взятыми взаймы у условного театра, хотя в игре Юрского условного почти нет. Он играет всерьез, безусловно.
Прямолинейность оппозиции почти что церковной драмы, на полюсах которой — волк и агнец, — скорее, уплощает историю, нежели добавляет и провоцирует объем: на Ближнюю дачу приглашают молодую солистку Большого театра Надежду Блаженную. Она поет — что-то из классики, с большим или меньшим успехом, и запинается, когда вождь просит спеть ее «Песню о Сталине» народного поэта Джамбула Джабаева. Срывается, плачет, но — снова и снова не может. Рядом со Сталиным-Юрским молодая актриса, дебютантка Татьяна Фасюра, кажется кроликом, севшим напротив удава. Он и впрямь ее гипнотизирует, завораживает и даже как будто соблазняет.
Захочешь — не споешь.
Премьера «Вечернего звона» вышла на следующий день после более или менее торжественного празднования 125-летия со дня рождения кремлевского горца. Определенно можно сказать: так много добрых слов с, так сказать, высоких трибун Сталин не слышал с декабря 1952 года. Его вновь называли «незаурядным политиком», какого «не хватает России». «Одной из самых выдающихся личностей XX века» назвал вождя всех времен и народов спикер Госдумы Борис Грызлов. Правда, оговорился: «Конечно, те перегибы, которые, как я считаю, были сделаны во внутренней политике, безусловно, его не украшают».
Спектакль Юрского — об этих самых перегибах.
Он играет всерьез. Я бы сказал — адекватно: когда выходит на сцену, как будто что-то переключается в нем, смещается не снаружи, а внутри. Он тяжелеет сам, тяжелеет взгляд, который мгновение спустя следует «измерять» не прилагательными, а калибром. И он уже Сталин. Процентов на 80. И страшно даже тогда, когда немного смешно.
Юрский играет усталость тирана, время от времени как будто даже проваливающегося в беспамятство, хотя окружающие этого не видят, потому что нельзя посмотреть в глаза Господу, нельзя посмотреть в глаза дьяволу. И потому взгляд отводят.
Он как будто и не играет, он просто говорит. С певицей Большого театра Надеждой Блаженной, с двумя своими помощниками, Кулятиным (Александр Аронин) и Мегашовым. Часто шутит. Как наши автомобили всегда паркуются, заезжая на пешеходный тротуар, так и шутки Сталина всегда «забирались» по ту сторону жизни. «Давайте вместе споем «Вечерний звон», — предлагает он помощникам. «Так ведь запрещено», — резонно отвечают те. «Вас все равно арестуют когда-нибудь, хоть будете знать за что».
В «Вечернем звоне» даже игру самого Юрского принимаешь не всю целиком, не во всем. Но его спектакль воспринимаешь как событие. Как что-то важное и даже главное. Как событие театральное и даже сверх того. Как, прошу прощения, художественный и гражданский поступок.
Мария Седых. По ком звонят? Итоги №52 30.12.04
В театре «Школа современной пьесы» Сергей Юрский поставил пьесу Иона Друцэ «Вечерний звон» («Ужин у товарища Сталина»)
Вполне возможно, давнее воспоминание было спровоцировано именно спектаклем. Потому как «аура» и «тайна» — слова ключевые для постановки Сергея Юрского, повернувшего сюжет в направлении совершенно неожиданном или неожидаемом.
Накануне официальной премьеры, в день рождения Сталина, театр устроил то, что во времена идейные называлось «общественный просмотр». Пригласили политиков, видных деятелей etc. Этот жест, вероятно, был продиктован определенного рода опасениями. Года два тому назад, когда спектакль заваривался, не было того контекста, который образовался к окончанию работы. Не знаю, делаются ли такие замеры, но нынешней осенью имя Иосифа Виссарионовича по частоте упоминаний вышло, похоже, в лидеры, во всяком случае на ТВ. Его образ, то светлый, то темный, то документальный, то «низковысокохудожественный», вытеснил прочих персонажей настоящего и прошлого. И если уже сейчас будто видишь кем-то установленные весы, на которые поочередно бросают гирьки «славных дел» и «тяжких преступлений», старательно пытаясь сохранить равновесие, то страшно даже представить себе, какая вакханалия ждет нас к маю, к юбилею Победы.
К сожалению, к счастью ли, но «общественная» дискуссия после просмотра «Вечернего звона» не состоялась. И причина тому вовсе не беспечность собравшихся или отсутствие сталинистов среди приглашенных. Причина, думаю, в художественном строе спектакля, напрочь игнорирующем логику «взвешивателей». Юрский — режиссер и исполнитель роли товарища Сталина — пошел совсем другим путем. Путем, на котором нет места загадкам и отгадкам, о правильности которых можно спорить, побивая друг друга цифрами, новыми-старыми аргументами, фактами, почерпнутыми из открывшихся-закрывшихся архивов. Юрский посягнул на тайну, потянул нас в мир чувственный, попытался пробиться к подсознанию. А уж тут какие дискуссии, тут каждый себя-то не до конца понимает. От загадки тайна тем и отличается, что к ней можно только прикоснуться.
Так с кем же и как прошел ужин у товарища Сталина? Начинающую солистку Большого театра пригласили на дачу. Кажется, на ближнюю. Сам задерживается. Два бесшумных помощника готовят Его появление. По спецсвязи им постоянно докладывают: проехал там-то, остановился, пересек такое-то место, двухминутная готовность… Так начинают играть Его. Нервно, напряженно, самозабвенно. Это важно. Ни грамма холуйства, ни капли подобострастия. Совсем другой тон. Хотя все действия абсолютно реалистичны (переставили графин, поправили ковровую дорожку, ответили на телефонный звонок, откупорили бутылку), да и реплики вполне бытовые, но с первых секунд ощущение инфернальности происходящего. Что-то здесь не как у людей. А как у кого?
Когда Он наконец появится, зал осечется с аплодисментами, привычно отреагировав на выход любимого артиста. И, кто знает, заметит ли в порыве воодушевления блестящую лысину и отсутствие усов. Портретного сходства-то нет, а вера — есть. Юрскому или его персонажу? Вера в артиста или в его героя? Она, его гостья, во всяком случае, точно ничего не заметит.
Их свидание продлится два часа с небольшим. Они проведут его в разговорах (не рассчитывайте на пикантные подробности, не старайтесь вспомнить сплетни), слово за слово, становящихся все абсурдней и абсурдней. Юрский — сам себе Ионеско и препарирует притчевую, философски-поэтическую ткань пьесы Друцэ по законам совсем другого театра, другой поэтики. Даже символическое имя героини — Надежда Блаженная — по ходу представления словно теряет высокопарный ореол, становясь трагикомическим. Мы шаг за шагом наблюдаем за раздвоением личностей. Диагноз, стоивший жизни профессору Бехтереву, автор спектакля распространяет на всех. Неудивительно, с какой ювелирной тонкостью ведет свою партию Сергей Юрский, удивительна дебютантка Татьяна Фасюра. Природная искренность, чистота молодости, наивность, певческий дар — все бросается режиссером и актрисой в топку образа и сгорает на наших глазах. Если во время исполнения первой арии даже пространство начинало светиться вокруг нее, то к концу меркнут глаза и в юной хрупкости проступает старушечья немощь.
Чтобы наша мысль не шла по проторенному пути (тиран — жертва), режиссер устраивает провакацию, круто, почти детективно разворачивая сюжет. После антракта мы узнаем, что первое действие провели не с товарищем Сталиным, а… с его двойником Анатолием Михайловичем из Таганрога. А мы-то внимали, содрогались, ужасались, трепетали… Что же почувствуем теперь, отсмеявшись над собой, когда он выйдет в полном гриме и во всей силе? Холодный озноб. После спектакля он не прошел.
Сергей Юрский 