Сергей Юрский: Искусство должно быть одноразовым. Интервьюер — Дмитрий Московский. — Петровский курьер № 22  11/07/2005 

Встретиться с Сергеем Юрьевичем Юрским удалось на недавнем кинособытии — «Фестивале фестивалей». Организаторы преподносили Сергея Юрьевича как «главное блюдо» всего фестиваля. На открытие даже спецподарок приготовили (от фирмы-спонсора) — бутылку водки “Царская». В бутылке особой огранки плескалась некая жидкость, изготовленная по старинным рецептам, извлеченным с библиотечных полок. Юрский очень обрадовался дару. Позже подтвердил — я «по жизни» очень благодарный очеловек. Разве плохо, когда тебе делают приятное, дарят подарки?

Но последующая беседа внесла некоторую грустную ноту в этот мажорный образ звезды кино и театральной сцены…

—            Сергей Юрьевич, этот год для вас особенный, у вас весьма солидный юбилей — 70 лет. Только ленивый об этом не написал. Даров — море, внимания — океан: каждый ТВ-канал спешит засвидетельствовать почтение. Не устали от юбилейных фанфар?

—            Знаете, я устал заранее, до юбилея. Было очень много работы. И тут речь идет не о разного рода интервью, кои я давал действительно направо и налево. Я никогда никому не отказываю. Если человеку (газете, телеканалу) интересна моя персона — отчего нет? Я тут давал интервью двум журналистам прямо в гримерке, снимал грим после спектакля. А когда еще — в самолете, что ли? Говорят, получилось вполне хорошее интервью, уже напечатали нашу беседу. Кто-то скажет — это неправильно, нельзя быть таким… безотказным. А я по-другому не могу!

Мы снимали фильмы, вроде как биографические. С упором на театральные мои роли, работу в кино. И семью привлекали — Тенякову привлекали, дочь мою, Дашу Юрскую. Я сыграл все свои спектакли подряд. Потом пошли разные прямые эфиры с поздравлениям и… Очень устал. Но я относился к к юбилею как к поводу, к возможности что- то высказать, предъявить, показать.

—            70 лет — это, бесспорно, повод для раздумий и осмысления, кто я есть на этом свете.

—            Я не занимаюсь суждениями о себе. Оставляю это желающим. Глядеть на себя со стороны — это и есть театр. Я привык видеть других и с разных сторон. Это для меня и ценно. А заниматься самоедством…

Сейчас наступило время украшательского искусства. И публика к этому привыкает, привыкает как к норме. А еще сейчас все гиперболизировано. Наводнения стали какие- то несусветные, оружие стало неимоверным в своей силе, экология загублена настолько, что уже неизвестно, что с этим делать. Эпитеты стали сильнее существительных: уже не важно «кто» или «что». Главное — «какое» это что, «какой» этот кто.

—            Кино и театр в вашу жизнь пришли почти одновременно, с разницей в два года. Что вам все-таки ближе — театр или кино?

—            Театр, конечно! Я кино давно не занимаюсь. Но, как мне кажется, театр стоит на грани исчезновения. Театр, стоящий на литературной основе, на актере, на психологии, умирает. Появился другой театр. И этот поступательный процесс мне кажется печальным и не только одного меня ставит перед дилеммой по Шекспиру — быть или не быть Театру! Мне в этом смысле и себя жалко, и моего друга Басилашвили жалко. Мы отдали по 50 лет служенью муз. А служенье муз не терпит суеты. Такой исход будет потерей для человечества, будто редкие животные исчезают. Наш — авторский, актерский режиссерский — театр подменяется другим.

Я, когда приезжаю с гастролями в Питер, хожу по улицам, смотрю, что так и что не так. Смотрю на афиши и вижу какая произошла чудовищная подмена или перемена, но перемена абсолютная. Многие скажут — это все сиюминутное, отшумит вся эта круговерть временщиков, а потом опять. Опять не будет, други мои! Уже не с кем будет возвращаться, уже не с кем будет строить старый добрый драмтеатр.

А город сам как изменился! И не только в смысле архитектуры, но и духовной составляющей… (Сергей Юрьевич задумался) Город мой, Ленинград, Петербург… Сегодня и вчера, всегда был мрачен, но все равно красив! Безумно красив на этом своем сером фоне. Особенно когда подсвечен предрассветным или предзакатным солнцем. Хотя есть новые моменты в жизни города, какие-то новые атрибуты, новые детали, которые я все-таки не могу принять, привыкнуть.к ним. Тот же Московский вокзал — кому пришла в голову шальная мысль перекрасить здание в какой-то странно-желтый цвет, цвет торта «Пралине»?! Лишить здание зеленого, его традиционного цвета. Кому так надо, кто от этого выиграл? Кто-то скажет — привыкли вы просто к зеленому Московскому вокзалу. Видимо, так оно и есть. В чем в чем, а в этом могу повиниться перед широкой читательской аудиторией — я ретроград! Привычка — очень мое слово. Не могу поступаться привычками.

—            Среднее поколение выросло на «Золотом теленке». И обсуждению не подлежит ваше попадание в  роль Остапа Бендера. Но вот когда готовился к интервью, поспорил с коллегами насчет персоны Паниковского. Были и такие, кто  считает Зиновия Ефимовича Гердта неподходящей кандидатурой на роль Паниковского…

—            Начну издалека. Меня недавно пригласили сниматься в новую версию «Золотого теленка». Пригласили на роль  Паниковского. Я их послал очень грубо. Для меня существует только один Паниковский, и это — Гердт. А иного быть не может. Да простят меня ваши коллеги, но в этом споре истины родиться не может. Гердт — и точка. Насколько удачным попаданием в роль была моя работа — не мне судить. На этот счет есть зритель! И Гердта-Паниковского знают и любят миллионы, не побоюсь этих высокопарных слов.

—            А как вы вообще относитесь к идее ремейков, «обновления» идеи за счет нового фильма?

—            Плохо. Это всегда плохо. Есть везде свои спекулянты, быстродеятели, без собственных идей. Искусство должно быть… одноразовым. Ремейки — это все чужое, это Америка. Замечу, Америка — это особая страна, она живет на другом континенте, Америка внутренне презирает Европу. Она интересуется только собой! При этом Америка усваивает многое из Европы, впитывает, втягивает всеми фибрами своей американской души. Но Америка хочет, чтобы это было все на английском языке, с американским юмором, в американском темпе, с американскими актерами. Поэтому Европа или Россия им важна как рынок идей и сюжетов. Купят и говорят стороне, продавшей идею, — а теперь гуляйте, мы сделаем свое. Для Америки, которая знать не знает и не желает знать ни нас, ни Европу, это вполне нормально. Когда мы заимствуем подобный принцип и потом стараемся со своими (гораздо меньшими) материальными средствами делать «то же самое» —— это жалкое зрелище.

—            Самое время обратить наше внимание на вашу, без сомнения, творческую семью. Кстати, а вы работаете вместе ?

—            Я бы работал. Но мы служим в разных театрах, а чтобы соединиться, нужны еще люди. Это очень и очень сложно. Нам часто предлагают нечто вроде семейного театра на троих — папа, мама, дочка играют разные семейные истории. Нам не раз предлагали варианты сняться втроем — и сериал такой получается бесконечный. Один раз папа из дому ушел, другой — мама ушла, третий — дочка от рук отбилась. Ну зачем же портить под конец жизни биографию.

Хотя всей семьей мы в спектаклях играли, было дело. А строить театр «на семье», зачем? Мы — я, Наталья и Даша — актеры товстоно- говской школы. Не театр для нас, а мы — для театра. Мы не просто семья, а три самодостаточных актера. Дом — это дом, а работа — это работа. Мы это понимаем. И отделяем личное от общественного.

Дмитрий МОСКОВСКИЙ, 

фото Славы ГУРЕЦКОГО