Владимир НУЗОВ. Сергей Юрский: Театр мутирует в ресторанное развлечение. — 15 марта 2005 года, название газеты утеряно.

Завтра, 16 марта, творческим вечером на сцене театра имени Моссовета Сергей Юрский отметит своё 70-летие.

В питерском БДТ он был ведущим артистом и потрясающе сыграл Чацкого в «Горе от ума» и Генриха IV в шекспировской хронике «Король Генрих IV». В кино ворвался своим диким человеком из фильма «Человек ниоткуда», потом предстал интеллигентом- учителем в «Республике ШКИД». Явил нам самого интересного Остапа Бендера в «Золотом теленке» и виртуозного, ошеломляющего Импровизатора в телевизионной экранизации «Маленьких трагедий» А. С. Пушкина. Из перечислений киношно-телевизионных ролей никак не убрать ни фильма «Любовь и голуби», ни сериала «Место встречи изменить нельзя», ни его собственной ленты «Чернов». За всем, что делает Сергей Юрьевич, следить сложно — роли и режиссерские работы в театре, выступления с чтецкими программами на эстраде, наконец, его книги, которые выходят одна за другой…

—            Сергей Юрьевич, еще памятна ваша премьера спектакля «Вечерний звон, или Ужин у товарища Сталина». Ваш отец стал в свое время одной из многомиллионных жертв «некоторых перегибов», как выразился недавно спикер Госдумы Борис Грызлов. Можно ли понять так, что премьера этого спектакля, назначенная на 21 декабря, стала вашим протестом против попыток новой реабилитации Сталина?

—            Сталин не является одним из действующих лиц, он — герой этого спектакля. Дата — случайность, но, вдруг поняв это, мы готовились к совпадению. Однако если это и акция, то художественная. Глобальное очернение столь же свойственно нам, сколь и создание культа личности. Спектакль — скорее сон о Сталине, о тех, кто рядом с ним.

—            Вашей «Артели артистов» исполнилось без малого 13 лет. Как идут дела?

—            Она никогда не существовала! Моя «артель» — это мои идеи! В данном случае моя «артель» состояла в том, что я сделал сценический вариант этой пьесы. И привел своего художника — Александра Боима и артиста Александра Аронина, игравшего в «Стульях». Ну и, наконец, я сам занят в качестве режиссера и актера. Вот и вся «артель».

—            А Наталья Тенякова и Дарья Юрская?

—            Вообще Тенякова — актриса МХАТа, как и наша с ней дочь Дарья. Они в «артели» участвуют обязательно, правда, не в обсуждаемом спектакле.

—            Существует ли понятие современного театра? Можно ли сегодня режиссировать и играть, как 10-15 лет назад?

—            Конечно, нельзя! Театр меняется. Но перемена сегодняшнего российского театра крайне опасна. Происходит подмена театра чем-то другим! Театр мутирует. Более всего — в представление типа варьете, насквозь промузыкаленное — отчасти под влиянием американского мюзикла. Но променять достояние русского драматического театра — умение преподнести текст — на пропевание этого текста — вещь пагубная. И, наконец, идет мутация в подвальный жанр: в порнокультуру или ресторанное развлечение, что тоже очень опасно. Когда в этом духе ставятся спектакли антрепризные, с этим нельзя, да и не надо бороться. Ибо антреприза — знак свободы и удовлетворения определенных потребностей определенной публики. Ее, этой публики, намного больше, чем серьезной… Мне было бы страшно, если бы мы, предав свои традиции, стали осваивать другие. Добра бы мы здесь не нашли.

—            Не поясните ли, Сергей Юрьевич, в чем все-таки смысл намечаемой государством реформы театра?

—            Не могу не признать, что реформа театра назрела. Но какая? Суть предлагаемой реформы в том, что это — казенная реформа, то есть реформа, направленная на улучшение положения казны. Такие же реформы ждут медицину, высшее и среднее образование, науку России. Они губительны для всех. Зато это один из вариантов укрепления государства. Но я не такой уж государственник, для которого пропади все пропадом, лишь бы пухла казна. В то же время повторяю: реформа театра назрела! Слишком много свободы, слишком много театральных институтов и школ, выпускающих по всей стране огромное количество актеров. Невероятное количество! А вакантных мест для профессиональных актеров в театрах нет! И появляются толпы профессиональных безработных актеров. Это называется перепроизводство.

—            Сейчас экранизируется «Золотой теленок» с Олегом Меньшиковым в роли Остапа Бендера. Как вы относитесь к подобного рода ремейкам?

—            К киноремейкам я отношусь не просто с опаской, я их не приемлю. Удачных римейков я не видел. А «Золотой теленок», вообще говоря, никакой не ремейк. Просто приходит пора заново ставить классическое произведение! А классика принадлежит всем! «Золотой теленок» не принадлежит Швейцеру, Евстигнееву, Гердту или Юрскому. Классика принадлежит всем! Так же как пьесы Островского.

—            Когда-то Шукшин собирался целиком посвятить себя писательству. У него не получилось, и он очень жалел об этом…

—            Я не вижу сегодня возможности оставить театр — пока есть силы. Да, иногда у меня возникает вопрос: а надо ли дальше играть? Дело в том, что нет хороших ролей. Периодически я отказываюсь от тех, в которых я по возрасту, по физическому состоянию не должен играть. Поэтому я сам снимаю с репертуара свои спектакли. 15 лет назад я снял свой любимый «Сквозной ветерок», хотя мне исполнилось тогда только 55. Мы сыграли прощальный спектакль, и это было правильно. Совсем скоро снимем «Фому Опискина», ибо настал предел и этому спектаклю, и этому мышлению. Можно было бы ввести на эту роль другого актера, да не стоит! Потому что налицо износ самого спектакля, самой идеи.

В декабре минувшего года мы простились со «Стульями», сыграв 200-е представление. Прощание с публикой было для меня трогательно и важно. Я еще раз понял, что настал предел — это спектакль такого физического напряжения, которое выносить уже очень трудно. Поэтому и книжки писать буду, но и играть пока не брошу.

—            Вы продолжите воспоминания о встреченных вами выдающихся современниках?

—            Книга «Кого люблю, того здесь нет» составляет четвертый том задуманной пятикнижной серии, выходящей в издательстве

«Вагриус». Каждая четная книга — серьезная, нечетная — комическая. Это как в разговоре: люди переходят от одной темы к другой, чтобы разговор не был слишком монотонен. За два года задуманная мной серия вышла, последняя — в декабре, называется «Спотыкач. Разговоры запросто».

—            Это несерьезная книжка?

—            Как сказать… Эта книга написана от лица человека XX века, который попал в XXI, стукнулся лбом, спотыкается на каждом шагу и вконец растерялся. Отсюда и название. В книгу вошли рассказы, которые я в течение двух лет писал для «Новой газеты». Всего их 50 — 50 спотыканий о проблемы нового века. События книги, как правило, трагические. Комичен человек с его попытками изложить то, что он про все это думает. Я бы сказал, это влияние Хармса и Зощенко.

—            Позвольте задать неожиданный вопрос. Не приходилось ли вам уже в Москве, уже сейчас встречаться с вашим главным ленинградским гонителем господином Романовым?

—            Мы однажды встретились в троллейбусе, я написал об этом в книге «Игра в жизнь». Но я как я не верю, что Романов был моим гонителем, так не верю и в то, что лично Сталин был автором всех убийств. Все гораздо сложнее! И сталинщина, и романовщина, то есть период «царствования» в Ленинграде Романова, от которого я «эмигрировал» в Москву, — дела рук не одного человека! Система создавалась и сверху, и снизу — вот в чем дело! Я не персонифицирую все зло в одном Романове. Поэтому во время нашей встречи в троллейбусе я не хотел закричать: «Вот он, виновник того, что у меня отняли середину жизни, не дали создать театр!» Ничего подобного! Он же меня знал только издали, не будучи театралом. У него не было мнения обо мне и не могло быть личной злобы ко мне. Это навет! Нам всем свойственны зависть, причем активная, злорадство, донос, нецивилизованные способы соперничества.

—            Отдавая дань гениальности Товстоногова-режиссера, вы, судя по книге, были обижены на него за скептическое отношение к вашей режиссерской работе. А вашего внука зовут Георгий. Дочка и зять не посоветовались?

—            Георгий Александрович сочетал в себе все величие и все недостатки верховной власти. Он был очень антисталинистски настроен, но привычные черты хозяина, руководителя, властителя, царя, возникающие у нас в любом учреждении, а в театре — особенно, были присущи ему в полной мере. Вот эти опасности и пороки верховной власти, которую так любят в России руководители всех уровней, я и анализирую в спектакле о Сталине. А Товстоногов для меня, во-первых, мой учитель, смею сказать, почти второй отец. Но, будучи царем, он, царям же и подобно, признав права преемника, старался не допустить его до власти, сослать куда-нибудь. Товстоногов говорил: «Мне не нужно ни продолжателей, ни преемников. Мне нужно понимание, мне необходимо сохранить мой театр!» И так он довел его до финала, до своей кончины. А человек он — абсолютно великий, и созданный им театр — один из лучших театров мира. И то, что я работал в этом театре 20 лет, для меня счастье.

—            Вы читали в своих литературных концертах стихи Пастернака, Бродского, Мандельштама, Самойлова. Вечера вышли из моды?

—            Я по-прежнему концертирую, но не в Москве. Здесь я выступаю раз в год — чтобы понять, что происходит. И эта проверка требует серьезных затрат организационной энергии — Зал Чайковского на 1700 мест заполнить трудно. А раньше Зал Чайковского приглашал сам, я не прилагал для аншлага никаких усилий. С искусством публичного чтения и слушания стихов случился кризис, оно перестало быть востребованным. Отчасти это произошло потому, что нынешние владельцы концертных площадок не доросли до понимания того, что слово — необходимая часть сценической культуры. Эти люди остались в рамках поп-культуры, а слово как таковое в эту культуру не входит. Только похабное слово входит в поп-культуру. Поэтому — какой там Пастернак! Но с чтением стихов я продолжаю выступать либо за границей, либо в провинции. Но и там, мне кажется, интерес к ним идет на спад.