Сергей Юрский. Ругать сегодняшний день — это уже штамп. — Новая Газета, 19.12. 2008

Конференцию вели Олег ХЛЕБНИКОВ и Сергей АСРИЯНЦ 

—Сергей Юрьевич, чем заняты ваши мысли сегодня?

—Если говорить конкретно, то человеку, который мне был близок и дорог — Ростиславу Яновичу Плятту — исполняется 100 лет. И я хочу подготовить вечер, который будет в Театре имени Моссовета, «узкий», «закрытый» вечер. А еще занят разными литературными вещами: одна книжка уже вышла, еще одна должна выйти. А ежедневное и главное — я актер. Значит, я играю до самого 30-го числа сего месяца.

—Скажите, вы как-то анализируете изменения, которые происходят в стране?

—Я только этим и занимаюсь. И чем больше я этим занимаюсь, тем меньше у меня сформулированных мыслей. Противоречивость происходящего, многовекторность взаимоотношений, многовекторность желаний и агрессивность, которая нарастает… И поэтому появляются опасения: как не присоединяться к этому вектору, который поначалу кажется тебе приемлемым, но уже каждый следующий шаг становится опасным. Поэтому слова одного из моих героев в последнем спектакле, который говорит: «Временно всем — стоп! Ни шагу, никуда не двигаться, временно!» — это не то чтобы призыв к народонаселению, это часть моей позиции. А наблюдаю ли я, волнуюсь ли я? Да, я только этим и занимаюсь.

—            Веселые времена мы сейчас переживаем?

—            Я думаю, сейчас столько насильственного веселья, что мне оно поднадоело. Хотя, в принципе, я не только комик по призванию, но комик по деятельности. Но столько комизма, веселья, улыбок на оскаленных в радости зубах и тех, кто вещает, и тех, кто слушает вещание, что мне это начинает сильно надоедать. Я предпочитаю нейтрал. Попробую сейчас сидеть с закрытым ртом.

—            А истоки? Die истоки этого всего?

—            Карнавал как мода жизни. У нас все время праздник, все друг друга поздравляют.

—            Маски — замена лица?

—            Конечно. На карнавале надеваются маски, а вхождение в маски очень долгое. Маску приклеивают. Потом ее не снять. Остается вот эта «масочность», возможность в маске притворяться не тем, что ты есть, и оставить только одно — «а, все в порядке!», «а, мне все это…», «а, ладно!»… Опасно ли все время ходить в маске? Я думаю, что опасно.

—            Наверняка это относится и к творческой интеллигенции? Во многом.

—            Конечно. А как же? Творческая интеллигенция — это своего рода «чувствилище». В какой-то мере она несет на себе некие пророческие функции. А тут, когда ты в маске, можно вообще никаких функций не нести. Тогда единственным мерилом становится не «вот я убедился, что это так!» или — «о, вот оно! вот оно! формула, вот он состав слов!», а совсем другое — либо рейтинг, либо успех.

Существует только то, чего мало. То, чего много, — исчезает, растворяется сразу. Обратное тому, что в нормальном растворе происходит. Ругать телевидение — легко, труднее похвалить. Ругать кино, ругать литературу, ругать сегодняшний день — это тоже уже штамп. Поэтому интереснее попробовать увидеть зерна, которые прорастают, даже если к ним нужно много внимания. Обязательно!

***

—Читатель Роман Михайлов задает вопрос: «Сергей Юрьевич, в фильме «Место встречи изменил» нельзя» есть одна потрясающая, на мой взгляд, сцена — вашему герою вдруг сообщают, что он свободен. Дальше идет ваша реакция — пауза, несколько слов. По-моему, в этой сцене вы сыграли весь 37-й год, все ночные аресты…»

—            Это и есть актерская работа, где ты просто ставишь себя в эти условия, в эту конкретную ситуацию, исходя уже из характера, из пластического поведения твоего героя. Я много думал об этом, когда играл Сталина в спектакле «Вечерний звон». Думал не только о том, как ужасен сталинизм, а еще о том, каково было ему как человеку? Это тоже требует внимания, особенно сейчас, когда проблема сталинизма становится предметом столкновений не только мнений, но и самой деятельности людей. Очень важно почувствовать: а что он, а что та сторона? Дать высказаться той стороне для того, чтобы понять. Необходимо исследование пороков власти. Они очень страшны, потому что меняют людей. Сталин был человек, несомненно, личности громадной и громадных способностей. И как происходит раздвоение сознания, как происходит фактически безумие от власти? Исследование этого — дело искусства. Именно искусство — проникновение чувственное, проникновение творческое, не только интеллектуальное — как прорыв, как догадка, как пророчество. Вот отсюда может идти доказательное осуждение и доказательное объяснение того, что случилось.

—            5 декабря «Новая» опубликовала «программный» текст Юрия Афанасьева «Мы — не рабы?», самый обсуждаемый сейчас у нас на форуме. Там есть такая мысль: строя социализм, Сталин уничтожил социальность. Вместо социальных слоев и групп получилось нечто неодушевленное под названием «советский народ», и каждый остался наедине с властью. Может, отсюда агрессия? Поскольку каждый от этой власти зависит, и в зависимости от того, как он себя ведет, получает преференцию или лагеря и любой другой тогда тебе конкурент. А сегодня, как вам кажется, общество начало структурироваться заново или еще не начало? Появляются ли сословия? Вы много ездите по стране, видите ли вы какую-то новую структурализацию, институционализацию общества, или это только то, чего мы хотим?

—            У нас сейчас многослойное общество, и слой ощущается почти сразу. И переход из слоя в слой становится все труднее. Этот человек «оттуда» — можем разговаривать, можем даже договариваться. Но должен признаться, что лично мне длить общение теперь не хочется. С кем бы то ни было. Очень много отвлекающих моментов. Включая телевизор, Интернет… Очень много огней в городе, очень много рекламы, предложений, выбора. Свободы так много, что человек не знает, куда ткнуться.

—            Дорога заменила Путь…

—            Да. А что касается взаимоотношений с властью в те жесткие сталинские времена… Создавалась сетка. Сетка, в которой люди поедают друг друга. Вот это самое лучшее состояние для тоталитарной власти. Они сами разберутся, они сами донесут, они сами заберут, они сами расстреляют. И при любом нарушении они сами сообщат, что «у нас тут прорыв в сетке». Тогда можно «спустить помощь». А вообще, это — саморегулирующаяся система кошмара.

—            Читатель с ником Pbstoronnim У, один из наших ветеранов на форуме: «Уважаемый Сергей Юрьевич, как вам кажется, Сталин, он скорее жив, чем мертв?».

—            Отвечаю из моего эссе, в новой книге оно помещено. Сталинизм родился раньше Сталина и не умер вместе с ним. Сталин умер и похоронен. А сталинизм — это гораздо более длящаяся вещь. И носителей его гораздо больше, чем один Иосиф Виссарионович.

***

— Какие свои роли вы считаете самыми знаковыми для себя?

—            Есть несколько народных фильмов, в частности, «Место встречи изменить нельзя», «Золотой теленок», «Любовь и голуби». Но если я скажу, «то, что все любят, то и я люблю», я почувствую, что я обижу тех живых людей, которые были моими персонажами. И старика из «Стульев», и старика Базарова из «Отцов и детей», и Давида Маргулиса из «Времени вперед», и Мольера, и профессора Полежаева, и Виктора Франко из «Цены», и все то, что я играл. .. Импровизатор из «Маленьких трагедий» Швейцерам. Поэтому я говорю, что кланяюсь вам, спасибо большое, что вы полюбили вот этих персонажей. И я их люблю, но выбор тут ваш, а я со своей компанией всей живу.

—            Что можно читать сейчас? Читатели «Новой» просят ваших рекомендаций…

—            Есть книги, которые стоит не просто прочитать, а иметь близко и почитывать. Я назову двух людей, оба уже покойные. Одного я не мог знать — это Александр Шмеман и его дневники американского священника. Это следует просто иметь рядом. И назову человека, с которым я очень дружил. И его дневники — я говорю об Анатолии Гребневе, знаменитом киносценаристе. Для меня он был Толя, мы были на «ты». Но этот большой том в результате оказался для меня не только открытием человека, но открытием времени, в котором мы вместе жили, и даже дней, которые мы вместе проводили.

Еще скажу о Юлии Крелине—докторе и писателе, моем друге, тоже покойном. Тоже вышла книга, такие вот дневниковые вещи. С большим интересом я читаю Улицкую. А самое главное, что бы я посоветовал тем, кто задает такой вопрос: «А что вообще читать, когда много всего?», я бы сказал: журналы читайте толстые. Сейчас, в связи с финансовым кризисом, может быть, люди возьмутся за журналы, которые когда-то были предметом вожделения. «Континент», «Знамя», «Октябрь», «Звезда» — это все есть и сейчас… где «компас» взять? Вон он «компас»!

—            Можно вас попросить почитать?

—            Хорошо, я прочту два стихотворения.

— Это — Бродский.

— Это мой стих, которым я и закончу наш разговор.