Он увлекся этою игрой —  НГ 16/03/2010

«Наша жизнь – игра, и кто ж тому виной, что я увлекся этою игрой?» – слова из песни, которую поют в фильме об Остапе Бендере. Юрский играл Бендера в другом фильме, где этой песни не было, но про увлеченность игрой к нему очень даже относится. Ему не скучно играть, и, что встречается в среде актеров куда реже, вообще – очень редко, Юрскому интересно думать о природе игры, и кое-что он в этом понимает, узнал и может рассказать. Поможет ли его рассказ кому-то научиться играть? Трудно сказать, зато когда Юрский говорит о профессии – это поэма. Это почти так же интересно, как наблюдать за его игрой. 

Как почти все, кто, оставив товстоноговский Большой драматический театр, махнул из Ленинграда в Москву, Юрский в Москве почувствовал себя сиротой: их так обожали в Ленинграде, они привыкли там к такому вниманию, что даже самая искренняя любовь москвичей была лишь блеклым подобием того отношения, к которому они привыкли в Северной столице. У Товстоногова Юрский сыграл Чацкого, Генриха IV и Тузенбаха. 

Он и сегодня не может спокойно вспоминать, как не приняли его антрепренерский опыт, – когда театральные залы начали решительно пустеть, Юрский «всем смертям назло» объявил о рождении АРТели АРТистов Сергея Юрского и, собрав звездную команду, выпустил «Игроков-XXI», где героев гоголевского анекдота поселил в интерьеры советского черноморского курорта. Публика была в восторге, критики выходили из зала с кривыми лицами. 

Он играл во МХАТе, играл где-то еще, сегодня Юрский служит в труппе Театра имени Моссовета, хотя столько же – два названия – играет и на другой сцене, в «Школе современной пьесы», эти два спектакля сам и поставил. Но важно и другое: Юрский – эталон чтеца, и это не простое чтение Пушкина, или Бабеля, или Зощенко, или Бродского – это театр одного актера, традиции которого – давние, и Юрский – носитель этих высоких традиций. Даже когда он играет в кино – скажем, отца Иосифа Бродского в фильме «Полторы комнаты…», – это и игра со всеми, кто в этот момент с ним в кадре, и в то же самое время – театр одного актера, ни на кого не похожего Сергея Юрского. 

Интеллектуал, актер-исследователь, вместе с тем Юрский сыграл одну из самых всенародно любимых и всепонятных ролей – дядю Митю в фильме «Любовь и голуби». И это, пожалуй, наилучший пример того, что настоящее искусство понятно всем, и то, что подлинно крупный актер сыграет так, что всем будет понятно его значение. Юрский, правда, не любит, когда вспоминают про «Любовь и голуби», считая, что многие в знании его творчества там и остановились, а после столько всего еще было сыграно, и написано, и поставлено. Так что, как говорится, спешите видеть. Сегодня и ежедневно!

Юлия Пятецкая.  Наша головная бол Бульвар Гордона, 25 июня 2010

Сергей Юрский показал в Киеве свою постановку «Ужин с товарищем Сталиным», в которой сыграл главную роль

Юлия ПЯТЕЦКАЯ

Премьера спектакля Сергея Юрского по пьесе ныне малоизвестного молдавского драматурга Иона Друцэ «Вечерний звон, или Ужин с товарищем Сталиным» состоялась 21 декабря 2004 года, аккурат в 125-ю годовщину со дня рождения вождя, и на премьерный «Ужин» в Школу современной пьесы даже пригласили бывших узников ГУЛАГа. Наверное, когда в финале товарищ Сталин, улыбаясь то ли по-ленински хитро, то ли по-брежневски слабоумно, помахивал из дверного проема зрителям на прощание, бывшие узники ГУЛАГа тоже помахали ему в ответ. «Движением ладони от запястья он возвращает вечеру уют», — писал Иосиф Бродский в стихотворении «Одному тирану».

АНАТОЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ ИЗ ТАГАНРОГА

По одной из версий, знаменитый психиатр Владимир Бехтерев за пару дней до своей внезапной кончины консультировал отца народов и даже поставил ему неутешительный диагноз «прогрессирующая паранойя». То, что это якобы незаразное заболевание способно на протяжении длительного времени поражать широкие слои населения, создавая пандемии, Бехтерев исследовать не успел, так как случайно отравился консервами.

О Бехтереве в спектакле упоминается один раз — товарищ Сталин просит помощника связаться по спецтелефону с покойным академиком, поскольку накопились вопросы. Пытается Иосиф Виссарионыч также дозвониться и до своей покойной матери — дескать, для того и существует спецсвязь, чтобы дозваниваться в подобные сферы. И все-таки «прогрессирующая паранойя» должного развития на сцене не получила — спектакль посвящен раздвоению личности, которым, по ряду свидетельств, страдал Иосиф Сталин.

В первом отделении Иосиф Виссарионыч возникает без усов и, несмотря на сухорукость, собственноручно вколачивает гвоздь, чтобы повесить шинель, а в конце второго, уже усатый и в парике, возмущенно интересуется, кто и на каком основании нарушил герметичность стены?

Собственно, на этих двух гвоздях и болтается весь спектакль, в основном представляющий собой концерт народной артистки СССР и солистки Большого театра Надежды Ивановны Блаженной (Татьяна Фасюра). Народную артистку, получившую свое звание после обеда с товарищем Сталиным, теперь привезли на ужин. После ужина Надежда Ивановна станет лауреаткой Сталинской премии.

На самом деле, ужин со Сталиным — понятие символическое. Хозяин одиноко трапезничает, восседая за столом с яствами и напитками, а в паузах между вокальными партиями ни разу не присевшей Блаженной и тостами от имени «седых кавказских гор» рассуждает на животрепещущие темы. О том, что «достоинство — это термин буржуазных интеллигентов», что «свои лучшие песни народ всегда слагал на грани жизни и смерти», что «интеллигенция — наша головная бол»…

В разгар ужина Иосиф Виссарионыч скромно просит Надежду Ивановну исполнить знаменитый хит «Песнь о Сталине» на стихи народного акына Джамбула Джабаева, но эта песнь почему-то совершенно не дается Блаженной и буквально застревает у нее костью в горле. Вдобавок сталинский референт, играющий в концерте роль конферансье, никак не может выговорить имя акына, называя его то Джамалом Дудаевым, то Джедаем Диджеевым. Вплоть до конца первого отделения Блаженная из последних сил сражается с Джамбулом, после чего разгневанный и народной артисткой, и народным акыном Сталин исчезает, а его помощник сообщает, что это был вовсе никакой не Сталин, а Анатолий Михайлович из Таганрога.

«ЛЮБОЕ ИСКУССТВО ДЭРЖЫЦА НА ЫРОТИКЕ»

Наверное, многие помнят, как пару лет назад один из российских телеканалов инициировал проект «Имя России», призванный по опросам населения составить рейтинг наиболее выдающихся личностей за всю историю страны. Незадолго до финиша выяснилось, что «Анатолий Михайлович из Таганрога» занимает почетное второе место между Петром I и Александром Невским и за него проголосовало более миллиона россиян. В общем, как прозорливо заметил украинский поэт Максим Рыльский уже в своей «Песне о Сталине»:

Из-за гор, из-за высоких
Сизокрылый взмыл орел!
Он размахом крыл широких
Все преграды поборол.

Идут годы, мир худо-бедно эволюционирует и развивается, учится проводить бескровные революции и государственные перевороты, отменяет смертную казнь, а неказистый, сухорукий, рябой и малограмотный людоед-селекционер, истребивший в своем безумном эксперименте миллионы людей и создавший лабораторным путем новую породу живых существ, уравняв человека с тараканом, продолжает держать рейтинг и жить светлой памятью в народных сердцах.

Сегодня он опять «незаурядный политик, которого так не хватает России», «великий реформатор XX века», «выдающаяся историческая фигура» и даже «эффективный менеджер». Из мифа, которым Сталин являлся в 60-е, 70-е, 80-е и даже 90-е годы прошлого столетия, нетленный Генералиссимус постепенно вновь материализуется, наращивая себе живую плоть, словно гарри-поттеровский Волан-де-Морт. Трехметровый памятник отцу народов, воздвигнутый ко дню Великой Победы этим маем в Запорожье, — случай, можно сказать, клинический, но вполне характерный.

«Сойдите со сцены, товарищ Блаженная. Что вы здесь цирк устраиваете? Возьмите себя в руки и пойте! У вас одна задача — пэээть!!! Чувствуйте себя свабоднээ. Снимите платок, покажите груди. Помните, что любое искусство дэржыца на ыротике!».

Слава Богу, «ыротики» в спектакле было немного. В сталинские времена этот буржуазный термин еще не вошел в употребление, хотя народных артисток больших и маленьких театров регулярно возили на государственные дачи с концертами. Сталин немножко помял товарища Блаженную, назвав ее молодой кобылкой, выразил сомнения по поводу ее девственности, присвоил Сталинскую премию, обозвал потаскухой и прогнал.

«ЗНАЧИТ, МЫ С ВАМИ РОВЕСНИКИ. МНЕ ТОЖЕ БОЛЬШЕ 20-ТИ…»

Свою постановку Сергей Юрьевич попытался выдержать в духе так любимого им театра абсурда, и, в принципе, режиссерский посыл вполне обоснован. Иосифу Виссарионычу явно тесновато и мелковато в рамках соцреализма, которым когда-то мастерски владел советский драматург Ион Друцэ, с годами переквалифицировавшийся в христианского автора, и есть ощущение, что этот весьма слабый драматургический материал Юрский использовал как сырье, сильно обогатив его литературно и технически. Но то, что у Сергея Юрьевича замечательно получается с Ионеско и Хармсом, с Друцэ получилось скучновато, пресновато и пошловато, хотя и смешно. «Сколько вам лет, товарищ Блаженная?». — «Больше 20-ти…». — «Значит, мы с вами ровесники. Мне тоже больше 20-ти…». Правда, чем активнее в зале смеялись над Сталиным, тем больше мне казалось, что это он смеется над нами. Особенно если учесть, кто обычно смеется последним.

Театральный абсурд — штука довольно коварная, и вместо трапезы «Ужин с товарищем Сталиным» напоминает, скорее, сухой паек. Немного сгущенки, немного тушенки, сухофрукты, галетное печенье, пачка грузинского чая, рафинад. Есть, конечно, и горсть изюма — Сталин с помощниками исполняет запрещенный декадентский

«Вечерний звон» Козлова и Алябьева.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет,
Другой певец по ней пройдет.

Говорят, Сергей Юрьевич, неоднозначно относящийся к «великому реформатору», ставил свой спектакль прежде всего об усталости тирана, о его бесконечном одиночестве и страхе перед неминуемой гибелью. Ну так я думаю, тирану было чего бояться и от чего устать. Столько свершений позади, столько работы впереди. Кремль, многотомные списки врагов народа, щели от гвоздей, куда лезут и лезут пронырливые шпионы… А еще я думаю, что если он так сильно от всех нас устал, может, пришла пора дать ему наконец отдохнуть.