«Горе от ума» А. Грибоедова — Чацкий. Постановка Г. А. Товстоногова. Премьера состоялась 20 октября 1962 года

На этой странице:

  • Видеозаписи
  • Аудиозаписи
  • Фотографии из архива АБДТ.
  • Вадим Голиков Из статьи «КТО ДЕРЖАЛ ПАУЗУ?» Театральная Жизнь №16, 1991
  • Иосиф Райхельгауз. Из статьи «Cам себе театр и сам себе издательство» «Газета», 15.03.2005
  • Из книги Премьеры Товстоногова/ Сост., пояснит. текст Е. И. Горфункель. М.: «Русский театр», 1994.

НА ОТДЕЛЬНЫХ СТРАНИЦАХ:


Видеозаписи сцен из спектакля

Чацкий — Сергей Юрский, Молчалин — Кирилл Лавров https://vimeo.com/395094810

Чацкий — Сергей Юрский, Платон Михайлович — Ефим Копелян, Наталья Дмитревна — Нина Ольхина https://vimeo.com/395094874

Финал 3-его акта https://vimeo.com/389149214


Аудиозаписи сцен из спектакля

«Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног». Чацкий — Сергей Юрский, Софья — Татьяна Доронина, Лиза — Людмила Макарова
«Служить бы рад, прислуживаться тошно…» Чацкий — Сергей Юрский, Фамусов — Виталий Полицеймако
«Теперь пускай из нас один, из молодых людей, найдется…»
Чацкий — Сергей Юрский
«Дождусь ее и вынужу признанье — кто, наконец, ей мил…»
Чацкий — Сергей Юрский, Софья — Татьяна Доронина
Сплетня
«Не образумлюсь, виноват…» Чацкий — Сергей Юрский

Фотографии из спектакля — из архива АБДТ

Репетиция сцены с Репетиловым (В.И.Стржельчик)

КРУПНЫЕ ПЛАНЫ

Вадим Голиков Из статьи «КТО ДЕРЖАЛ ПАУЗУ?» Театральная Жизнь №16, 1991

На авансцене стройная вытянувшаяся вверх фигурка в черном сюртуке.

Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей найдется — враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний,
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!!

Лицо обращено вверх. Рука призывно вытянута к галерке. Глаза ищут своих и находят. Переполненный зал отвечает на призыв аплодисментами полного взаимопонимания. Зрители чувствуют себя то ли декабристами, то ли народниками, в общем, «молодыми штурманами будущей бури». Кто же этот артист? Мочалов? Орленев? Качалов? Кто-то оттуда, из XIX века. Как говорили: «Властитель дум». Только на дворе другой век — двадцатый. Начало шестидесятых. На сцене — Чацкий Юрского, чем-то похожий на Пушкина.

…Властитель дум. Это предполагает наличие дум у публики и особую заразительность мысли у творца. Юрский ею обладает в полной мере. Он властвует над залом. Властность и значимость свойственны ему в самых разных жанрах — от анекдота до надгробной речи…

Юрский ворвался на сцену БДТ еще студентом театрального института с воплем: «Все Фиры и Веры дуры без меры!» (Олег, «В поисках радости»), потом был экстравагантный бездельник-сынок сеньора Марио, потом еще что-то — и вдруг сразу Чацкий! Мы в это время учились в институте. Как-то на занятии Г. Товстоногов сказал, что Смоктуновский уходит из театра и «Горе от ума» зависает в воздухе, некому играть. Помню, мы с Асей Корепановой дружно закричали: «А Юрский?!» Г. А. переспросил и получил одобрение всех присутствующих. Не думаю, что мы были авторами назначения на роль, но популярность артиста у студентов несомненно повлияла. А популярность как раз и вытекала из властвования думами.

Несмотря на свою юность, он оказывал сильнейшее влияние не только на зрителя, но и на атмосферу внутри театра, скоро встав вровень с главными артистами.

Помню, как услышал от режиссера, которому Юрский просто сделал спектакль, нащупав природу жанра пьесы, раздраженное: «Что-то стало слишком много Юрского». Его действительно стало много. Но не слишком, а прекрасно много. Повторов у этого артиста не бывает, не тот ранг дарования. Его никогда не было «много» зрителям.


Иосиф Райхельгауз. Из статьи «Cам себе театр и сам себе издательство» — «Газета», 15.03.2005

 История моих взаимоотношений с Сергеем Юрским начинается еще с того момента, когда я был 17-летним мальчиком. Меня выгнали из Ленинградского театрального института, и я устроился в БДТ рабочим сцены. То есть нагло пришел к Товстоногову и сказал: «Я режиссер». На что он ответил мне: «Хорошо, поработай рабочим сцены, а там посмотрим». Я бесконечно благодарен Георгию Александровичу, потому что таскал на себе декорации к таким великим спектаклям, как «Идиот», где Смоктуновский играл Мышкина, и «Три сестры», где играли самые лучшие актеры БДТ, в том числе и Юрский. Но самым удивительным для меня спектаклем было «Горе от ума», где Юрский играл Чацкого. У меня до сих пор хранятся наивные юношеские записи, где я подробно описываю, как мы, монтировщики, ставим на сцену этот огромный двухэтажный дом Фамусова и как Юрский приходит за несколько часов до спектакля, пока мы еще не поставили осветительные приборы, и начинает примеряться к этим колоннам. Никогда не забыть этот спектакль. Это же был тот самый 1968 год, когда наши войска вошли в Чехословакию, а Чацкий во время своего монолога резко разворачивался в зал и орал, глядя на верхний ярус: «Пускай один из нас, из молодых людей найдется…» 


Из книги Премьеры Товстоногова/ Сост., пояснит. текст Е. И. Горфункель. М.: «Русский театр», 1994.

Смутьяном стала комедия А. Грибоедова «Горе от ума». Утверждения самого режиссера, поддержанные критиками, в исключительном почтении к автору, в случае с «Горе от ума» весьма уязвимы. Накануне выхода спектакля (премьера 20 октября 1962 г.) постановщик заявил о том, что отбрасывает «мертвую традицию» и готов к тому, что его, «возможно, будут жестоко ругать литературоведы» («ЛП», 1962, 28 сент.). Жанр тоже определился с вызовом — «спектакль-диспут», «спектакль-памфлет». Сейчас когда прочтение комедии Большим драматическим давно превратилось в классическое, новации и новаторство Товстоногова, степень его противостояния традиции реконструируются с трудом. Тридцать лет назад сопротивлялись решительно всему — от эпиграфа до обморока Чацкого. Спорили заголовки статей и рецензий: «Когда промолчать нельзя», «Глазами современного художника», «Почему необходимо спорить?», «Свежими нынешними очами». Обаяние Молчалина, ум Софьи, горе от любви вместо горя от ума всерьез столкнуло критиков, актеров и режиссеров, учителей, школьников и другие разряды зрителей. Спорили об историзме театра и его антиисторизме, обсуждали мотивы и стиль поведения персонажей, невольно откликаясь на план режиссера: «Вскрыть с предельной точностью внутренний гражданский смысл произведения через его интимные, личные темы» («СК», 1962, 27 февр.). Пьеса почти стопятидесятилетнего возраста всколыхнула и театр и жизнь. Как выразилась Р. Кречетова, совершился «разворот спектакля к зрительному залу», ставший «катализатором самых разных поисков в области актерской техники…» (Р. Кречетова. Парадокс, рукопись). На своих местах остались костюмы, интерьер московского барского дома, стихотворный текст, а пьеса зажила интересами и понятиями современников Товстоногова и Юрского.

Наконец-то «Горе от ума» показано «без обычного светского лоска» (Г. Бояджиев); в нем «вызов оцепеневшей и безжизненной бесспорности» (С. Цимбал); «лиризм Юрского окрашен в гражданственные тона» (Г. Бояджиев); Чацкий «социально упрощенный, бесхарактерный персонаж», а Товстоногов — прямой продолжатель линии Мейерхольда, для которого любая драма — только сырье (Н. Пиксанов, «Нева», 1963, № 2). «Борьба со штампом оторвала режиссера от текста комедии» (Г. Макогоненко, «Нева»; 1963, № 2); «Ошибочные тенденции» Товстоногова привели в классику «сердитых молодых людей» (Ю. Зубков, «Октябрь», 1963, № 2).

И если одни отказывались узнавать Чацкого, для других состоялось долгожданное возвращение.

Борис Алперс, выдающийся историк мейерхольдовского театра, которому должна быть понятна режиссерская свобода, категорически не принял «Горе от ума» Г. Товстоногова. «У Чацкого, — писал он, — отнят высокий интеллект и несгибаемая воля». Есть нечто неизменное в классике, что со временем, не меняется, а Товстоногов как раз это вечное проигнорировал ради преходящего (Б. Алперс, «Театральные очерки», 1977). Борис Бабочкин для своей раздраженной статьи о «Горе от ума» выбрал эпиграф «Пускай меня объявят старовером». Товстоноговский спектакль настолько смутил умы, что учителя писали сердитые письма в редакции и укоризненно цитировали сочинения школьников, написанные под его влиянием: «Молчалин, в отличие от Чацкого, нашел свое место в жизни»; «Поле боя остается за Молчалиным» («Театр», 1966, № 10).

Актерский характер Юрского, соединяющий молодость (студенческую по духу, ибо студентом Юрский вышел на сцену и Чацкого играл сразу после института), интеллигентность, богемный настрой Товстоногова в 1962 году — важнейшие черты реальности. Горячее других его принимает молодая интеллигенция в Ленинграде и на гастролях, он на стороне молодых.

Юрскому, когда он сыграл Чацкого, было 27 лет. Возраст героя, о котором непримиримо высказывались авторитеты, с удовольствием отмечала молодежь. Определяющим в Чацком, говорил Товстоногов, является сила интеллекта. Молодость и интеллигентность Чацкого вовсе не были само собой разумеющимися, это были своего рода знаки времени, режиссером внесенные в классику, отчего раздражение и непонимание только усиливались.