Версаль

Действующие лица

• Посетитель.
• Официант.

Посетитель. А подайте мне поскорее утку по‑пекински!

Официант. Ишь чего захотели! (Записывает в блокнотик.)

Посетитель. Но только если у вас есть настоящий соевый соус.

Официант. Только если он настоящий… (Записывает.)

Посетитель. Только если…

Официант. А он у нас ненастоящий.

Посетитель. А какой он у вас?

Официант. Трудно сказать. Не то чтобы он был плохой, он не плохой… но какой‑то… не настоящий.

Посетитель. Как же быть?

Официант. Это ваша проблема.

Посетитель. Может быть, попробовать?

Официант. Решайте.

Посетитель. Прямо не знаю, что и делать.

Официант. Ну, во всяком случае, не тянуть резину.

Посетитель. В каком смысле?

Официант. В таком смысле, что ноги у меня не казенные.

Посетитель. То есть?

Официант. (Вздохнув.) Чем могу помочь? (Готовится записывать.)

Посетитель. Утку по‑пекински. Поскорее!

Официант. Вот сейчас все брошу и побегу.

Пауза.

Посетитель. Что ж это происходит‑то, а? Какой‑то хамский разговор! Как называется ваш ресторан?

Официант. «Версаль».

Посетитель. Ну?

Официант. Подковы гну! В чем проблема?

Посетитель. Почему разговор хамский?

Официант. Еще какие вопросы?

Посетитель. Книга жалоб есть у вас?

Официант. Книга жалоб… (Записывает в блокнотик.)

Посетитель. Подайте.

Официант. Подождать придется. Я ее дал почитать. Еще не вернули.

Посетитель. (Глядя в потолок, как в небеса.) Просто интересно, что же это такое происходит‑то?

Официант. Ну что, заказывать будем? Или дурака будем валять?

Посетитель. Я подумаю.

Официант. Попытка не пытка. (Отходит. Собирается уйти совсем.)

Посетитель. Утку давай!

Официант. (Обернулся издалека.) Эй вы! С вами все в порядке?

Посетитель. Утку давай!

Официант. (Подходит.) У нас в «Версале» не орут.

Посетитель. А что у вас в «Версале» делают?

Официант. У нас в «Версале» крикунов вышибают. (Пауза.) В шею!

Посетитель. Разве я ору?

Официант. Нет, вы не орете.

Посетитель. А почему же вы меня вышибаете?

Официант. Я вас и не вышибаю. (Пауза.) Что будем заказывать?

Посетитель. (Тихо, сквозь зубы.) Утку давай!

Официант. (Наклоняется к нему близко.) Что вы говорите?

Посетитель. (Складывает губы для произнесения звука «У», потом, не отрывая глаз от Официанта, меняет положение губ на букву «И».) Два пи‑ива! Два салата и два хлеба.

Официант. Два пива, два… (Бормочет, записывая.) Подавать сейчас или погодя?

Посетитель. Зачем погодя? Не надо годить. Прямо сразу, прямо сразу.

Официант. Нехорошо получится. Вот придет, тогда и подам.

Пауза.

Посетитель. Кто придет?

Официант. Кого вы ждете.

Посетитель. Я никого не жду.

Официант. А почему вы все по два заказываете?

Посетитель. Потому что есть хочу. Хочу много съесть.

Официант. У нас так не подают. Здесь не пивная.

Посетитель. А как у вас подают?

Официант. У нас подают нормально. Поел, выпил… Мало? Еще заказал. А чтоб сразу… (Передразнивает.) Этого два, этого два… – Это только на двоих. Только если вы вдвоем.

Посетитель. А вам какое дело, вдвоем я или втроем? Вот я вошел и говорю: два пива! Три салата! Четыре хлеба!

Официант. Пять уток!

Посетитель. (Крик.) Да, пять уток! Вот захочу и закажу – пять уток!

Официант. Ну, закажите. Только хрена получите.

Посетитель. Это почему?

Официант. Потому что орете. А у нас в «Версале» таких орал вышибают коленом… Под зад! (Пауза.) По одной!

Посетитель. Что «по одной»?

Официант. Съедите одну, закажите другую и так далее.

Посетитель. Принесите два пива и два салата.

Официант. (Записывает.) Пиво и салат.

Посетитель. Два пива, два салата.

Пауза.

Официант. А вилок сколько?

Посетитель. Одну.

Официант. (Записывает.) Значит, пиво и салат.

Посетитель. Два пива, два салата.

Пауза.

Официант. Вы сами не из Херсона будете?

Посетитель. Почему это из Херсона?

Официант. Я только там таких встречал.

Посетитель. А тут есть другой ресторан поблизости?

Официант. А есть! Как выйдете – налево, еще налево и первый поворот налево. Кафе «Отрыжка». Там подают два пива и два салата. Вместо вилки – две палочки. Называется «Утка по‑пекински».

Пауза.

Посетитель. Скажите мне, как ваше имя. И как имя вашего отца. Мое тело не испытывает больше голода. Я не хочу есть. Я хочу знать. Я хочу запомнить человека, с которым мы так сильно друг друга возненавидели. Мое тело испытывает к вам ненависть, но оно не знает, как вас зовут. Помогите мне, пожалуйста!

Официант. Сам‑то ты кто такой? Откуда ты взялся?

Посетитель. Меня зовут Сергей.

Официант. И меня Сергей.

Посетитель. А отчество мое Алексеевич.

Официант. И мое Алексеевич.

Посетитель. Вы издеваетесь.

Официант. А вы врете.

Пауза.

Посетитель. А фамилия моя ВОЛОСОВ.

Официант. А моя СОЛОВОВ.

Посетитель. И всего‑то?

Официант. Чего «всего‑то»?

Посетитель. Две буквы переставить?

Официант. Да ладно вам! Вот плетет, вот плетет… Сергей Алексеевич, говорите? Волосов, говорите? Сильно грамотный? Хватит. Обед окончен! Платить будем наличными или по “Master Card”, “VisaCard”, “Universal‑Card”? А?

Посетитель. “Visit‑Card”! (Протягивает визитку.)

Официант (Читает.) Волосов. Сергей Алексеевич… Судьба!.. Знак!.. А я думал, вы это читаете. (Указывает табличку у себя на лацкане смокинга.)

Посетитель. Я так далеко не вижу.

Официант. А вы поближе гляньте.

Посетитель (Снимает или надевает очки. Смотрит близко, щурясь.) Соловов. Сергей Алексеевич. (Смотрит в глаза Официанту, но попрежнему щурится.) Интересно.

Пауза.

Посетитель. Может быть, ты ни в чем и не виноват. (Встает. Стоят друг против друга.) Может, я все это сам… понимаешь? (Делает жест указательным пальцем. Официант зеркально его повторяет.) Не знаю. (Разводит руками. Та же игра.) Теряюсь. (Бросает руки вдоль тела. Та же игра.) Как думаешь, мы похожи с тобой?

Официант. Не дай бог.

Посетитель. Вот и я думаю. И все же… Давай поглядим друг на друга…

Делают несколько простых зеркальных движений.

Официант. Кто ведущий‑то?

Посетитель. И я о том же! Кто над кем издевается?

Еще несколько движений. Очень простых.

Официант. Ну что, нагляделся?

Посетитель. Угу! Досыта. Теперь пусть на нас со стороны поглядят.

Оба поворачиваются лицом к зрителям. Одновременно делают несколько простых одинаковых движений. Замирают неподвижно. Темнота.

Занавес

Трое в пальто

Обратная пьеса

Действующие лица

• Второй.
• Первый.
• Она.

Второй (стоит посреди сцены, глядя в левую дверь. Вынимая платок из кармана). Еще не хватает заплакать. (Утирает глаза.)

Первый (появляясь в левой двери). Все. Пора.

Обнимаются.

Первый. Прощай.

Второй. Ну, прощай. Это все, как договорились. Обязательно.

Первый. И ты мне пиши. Какие‑нибудь оказии будут. Но я тебе напишу. (Пауза.) Почта ходит плохо. Просто непристойно дорого. Да и жутко дорого. По телефону все равно разговор не получается. Хотя не люблю. Но, конечно, при случае я тебе позвоню. Да, до апреля.

Второй. Значит, до апреля?

Садятся за стол.

Второй. Только помолчали и поговорить не успели. Ничего не поделаешь. Ну, пора так пора.

Первый (глядя на часы). Пора. Все.

Выпивают, потом чокаются.

Второй. За нас!

Первый. За твое!

Второй. За твое!

Ставят рюмки.

Первый. Ну, по последней. Они теперь столько рвут, только давай клиента. А тут у вас полно такси. У тебя работа. Ни в коем случае.

Второй. Может, успеем? Очень хочется мне тебя проводить.

Первый. Ну да грех жаловаться. И закрутят меня дела, завертят. Сейчас вот приеду… Час остался. (Смотрит на часы.) В восемнадцать сорок.

Второй. У тебя во сколько поезд?

Первый. Да… такие дела.

Выпивают, потом чокаются.

Первый. Давай.

Второй. Еще по одной? (Пауза.) Только я не замечал. А может, так всегда было? Последнее время совсем замкнутая, чужая. Вот и все слова. Да, нет. Нет, да. Тебе решать, делай как хочешь. А вот молчит, понимаешь. Не в этом дело. Я уж давно чист, как ангел. Ничего она не могла узнать. Да, нет! (Пауза.) Все уж давно травой поросло и за семью печатями. Вроде нет. Проверял. Я пытался с ней говорить и так и сяк… Я думал, из‑за этого. Чего мне от тебя таиться? Но именно грешки… так, случайности. Дело прошлое. А грешки были. Я думал, может, она про мои грешки на стороне что узнала? Вернулись – опять то же самое. Купались, смеялись, по ресторанам ходили. Компания была симпатичная. Обслуга, море, яхты. Первый раз за границей. И повез я ее в Испанию. Заработал прилично. Поднапрягся. Подвернулась там одна работенка с переводом для фирмы. И придумал. Думал, думал. Ну чем бы ее развлечь? Я все мучился. А куда деваться? Такая тоска. Да, признаюсь, и мне с ней скучно. И вижу – просто скучно ей со мной. Хоть «караул» кричи. Мертво в доме. А по вечерам… Утром еще туда‑сюда. Так и пошло. А она молчит. Но ведь и для меня удар. Конечно. Для нее удар. И не пишет даже. Живет в этом Вупертале со своим Йобстом. И дочку. Как отрезало. (Пауза.) Друзья куда‑то все в дела ушли. Я тоже мотаюсь. У нее свои дела. И уехали. Взял ее под ручку немецкий очкарик. Свадьбу сыграли. А куда деваться? У меня прямо челюсть отвалилась. Ну это надо же имечко? «Вот, – говорит, – папа, познакомься, это мой муж, его зовут Йобст». Является. А тут дочка сюрприз преподнесла.

Выпивают, потом чокаются.

Первый. Твое!

Второй. Ну, твое! Да ладно, не будем об этом. Ничего не понимаю. Какая подруга, где подруга? Какая работа, где работа? А вечером‑то какая библиотека? Но это утром. (Пауза.) В библиотеке.

Первый. А где Марина работает?

Второй. Но, наверное, разойдемся. Старые мы, конечно, все заново затевать. Прямо как гвоздь в голове сидит. Надо кончать это дело. (Пауза.) Да, конечно!

Первый. Не в первый?

Второй. Думаешь, это в первый раз? Видел, как она ушла? А с чего веселиться?

Первый. Чего‑то ты не веселый.

Выпивают, потом чокаются.

Первый. Давай.

Второй. Давай выпьем.

Первый. Чего молчишь? (Пауза.) Вот развалится совсем студия, пойду квартиры ремонтировать. Сосед помаленьку к малярному делу меня приспосабливает. А я уж и лазеечки ищу. Но все на волоске висит, вот‑вот оборвется. Но вяло. Кое‑что еще кропаем. Охоты не стало – вот что главное. Спать хочется. Не хочется ничего делать. (Пауза.) Даже удивляюсь. Но деньги все‑таки откуда‑то берутся. Денег нет. Для кого работаем, непонятно. Зрители не ходят. Да и само кино прокисло. Совершенно непонятно. В чем моя функция? Как сделал, так и ладно. Чего редактировать, когда полная свобода? Прав‑то никаких. Болтаюсь так… по старой памяти. Что‑то снимаем, что‑то делаю. (Пауза.) Смешно сказать. Чего, собственно, редактор? А что редактор? Редактор. Да и «Беларусьфильма», считай, уж нет. Но меня нет. Я редактор на «Беларусьфильме». Все, как было. А чего рассказывать?

Второй. Где ты, что делаешь? Ты о себе расскажи.

Пьют, потом чокаются.

Первый. Мне через десять минут ехать. (Смотрит на часы.) Считай, уже с отъездом.

Второй. С приездом.

Первый. Я тоже.

Второй. Рад тебя видеть. Давай по одной.

Ставят рюмки. Встают из‑за стола.

Второй. Садись.

Оба смотрят на левую дверь.

Второй. Ну ладно, раз так, пусть так. (Пауза.) Ничего мы не решили, мы вообще давно ни о чем не разговариваем. Да, нет.

Первый. Вы это оба решили?

Второй. Абсолютно серьезно.

Первый. Ты это серьезно?

Второй. На самом финале. Ты нас, старик, видать, на самом финале наших отношений застаешь. (Пауза.) Может, и мне также блям‑блям ручкой сделать?

Пауза.

В левой двери появляется Она.

Она (машет ручкой). Ну, пока. А потом к подруге зайду. У меня еще работа. Извини, Сережа.

Второй. Куда ты?

Она. Время, время. Все, все, пора. (Подходит к Первому.) До свиданья, Сереженька. (Целуются с Первым.) Сереженька. (Целуются с Первым.) Ну… попрощаемся? (Второму.) И в холодильнике есть еще шпроты, пельмени, если захотите. Все на столе.

Второй. У нас поесть‑то есть что‑нибудь?

Она. Правда – не могу. Не могу, Толя.

Второй. Да подожди полчаса.

Она. Ну все, надо идти.

Второй. Какая конференция?

Она. Ой, у меня конференция. (Смотрит на часы.)

Второй. Садись, Сережа. А что ж мы стоя‑то? (Пауза.) И на тебе… Столько лет не виделись. С утра не мог зайти? Ну, проездом, проездом…

Первый. Говорю же – я проездом.

Второй. Вот так – взять и не предупредить! И машина сломана… Мне в пять тридцать в театре надо быть. Я тебя даже на вокзал не могу проводить. Ну, ты даешь!

Первый. Вот так.

Второй. Как?

Первый. Сейчас. Сегодня.

Второй. Ты когда уезжаешь?

Первый. Я просто зашел. Совсем времени нет. (Мягко, извиняясь.) Нельзя.

Второй. Но посидеть‑то можно?

Первый. Да какой диван?!

Второй. Вот тебе диван, располагайся. Да снимай пальто. И к девяти я буду дома. У меня недлинная репетиция. Потом я отлучусь. И даже выпьем – машина все равно сломана. Сейчас посидим.

Она. Но ведь и ты в пальто.

Второй. А чего вы оба в пальто? Это ж надо! Вся жизнь на бегу. И нá тебе! Случайно забежал – я ж дома только ночую. На что ты рассчитывал? Ну ты даешь! Сюрприз.

Первый. Да ты тоже ничего, огурец.

Второй. Но вообще как штык. И волос меньше. Седина, конечно, пошла крепко. А ты ничего, держишься.

Обнимаются.

Второй. Да какой! Го‑о‑сть! А тут – нá тебе. Никого не видим. (Марине.) Ну, в норе.

Она. Сычи в берлоге не сидят.

Второй. Сидим, как сычи в берлоге. Общения – ноль. Задушевные разговоры – куда они девались? Где они, наши прежние кухни?! На меня, знаешь, от твоей рожи таким забытым теплом повеяло. (Обнимаются.) Господи. Боже ты мой, я ж тебя не узнал! (Отходит к левой двери.) Сережка! Сережа.

Первый. Здорово, Толя.

Она. Ты посмотри, кто у нас.

Второй исчезает в левой двери.

Она. Да, я дома.

Марина и Сережа стремительно кидаются в объятия друг друга.

Голос второго. Привет, Мариночка. О, ты дома?!

Звуки открываемой двери.

Первый. Ну что ты, ну не надо, не надо.

Она. И больше я тебе ничего не скажу. Вот это слово, и запомни. Понял? (Пауза.) Поздно. И себе ничего не желаю. Поворота нет. И наказана. Вот это слово. Ошиблась. Я ошиблась. Боже, что же ты меня не вразумил? Нельзя. Размотать бы всю жизнь к началу. Пустить бы обратное кино. (Пауза.)

Первый. Хочу.

Она. Хочешь, я скажу тебе одно слово?

Поцелуй.

Первый. Хочу.

Она. Ты хочешь меня поцеловать?

Первый. Нет, никогда не забывал.

Она. Ты забыл меня?

Первый. Я к вам пришел.

Она. Ты пришел ко мне?

Первый. Не хотелось.

Она. А почему не позвонил?

Первый. Но ты же была.

Она. А если бы меня дома не было?

Первый. Нет, не глупость.

Она. Какая глупость!

Первый. Ну, Марина, ну не надо…

Она. Ты бы так и знал. А если бы я умерла семь лет назад? Пять лет назад?

Первый (после паузы). В поезд.

Она. А куда денешься?

Первый. С самолета.

Она. Откуда ты взялся?

Первый. Не может быть.

Она. Я думала о тебе сегодня.

Первый. Не выдумывай.

Она. Это я тебя зазвала.

Первый. Нужен?

Она. Как ты догадался, что ты мне нужен?

Поцелуй.

Первый. Неужели?

Она. В июне восемьдесят шестого. Мы не виделись девять лет.

Он отступает к левой двери.

Она. Правильно.

Первый. С неба.

Она. Откуда ты свалился?

Первый. Правда?

Она. Пять минут счастья. Я знала, знала, что это еще будет.

Первый. Я проездом. Буквально на пять минут.

Она. Ты приехал. Ты пришел. Сереженька.

Первый. Здравствуй, Марина.

Исчезает в левой двери.

Голос первого. Это я.

Она. Кто там?

Звонок.

После этого пьеса может начаться с конца и идти в обратном порядке до любой точки

---

Прогулка

Действующие лица

• Первый (Мисимура‑сан).
• Второй (Сэлинджер).

Наверху появляется Первый.

Первый (ковыряясь зубочисткой). Пусть войдет.

Слева заходит Второй.

Второй. Здравствуйте, Мисимура‑сан.

Первый. Обедать будете?

Второй. Буду.

Первый (ковыряясь зубочисткой). Где?

Второй. Н‑не знаю… ну… в столовой где‑нибудь…

Первый. М‑м! А я уже пообедал. Ну, так давайте поговорим про ваши заботы. Мне это страшно интересно. В чем там было дело, я забыл совсем? О чем речь‑то?

Второй. Да… нет, все вроде бы нормально. Я даже не знаю… Зачем беспокоиться? Идет, все идет. (Молчание.) А что, собственно?

Первый (спускается на несколько ступенек). Да ладно вам, Сэлинджер. «Идет!» Скажете тоже! «Идет!» Куда идет? Ничего не идет. Вы просто не в курсе.

Второй. Может быть, Мисимура‑сан. Конечно, может быть, и так, Мисимура‑сан.

Первый. Что вы так официально – «Мисимура‑сан»? Мы с вами дружим, и давно уже. Ну и извольте вести себя как друг, а не как говно какое! Зовите меня просто Азиз. А если вам приспичила особая вежливость – зовите Азиз‑ага. (Молчание.) Нет… лучше просто Азиз. Но не на «ты», а на «вы» потому что мы с вами на брудершафт не пили. Кстати, не хотите чего‑нибудь попить – чаю, кофе, виски?

Второй. Хочу.

Первый. Я тоже. Но ничего, потерпим. В другой раз. (Шумно набрав дыхание.) Знаете что, давайте с вами прогуливаться и обо всем разговаривать. Что скажете, Сэлинджер?

Сэлинджер. Давайте, я с удовольствием.

Мисимура. Я сейчас к вам подойду, и мы прямо с того места начнем прогуливаться – туда‑обратно. Ладно?

Сэлинджер. Почему же нет?

Мисимура. Вы мне все расскажите. Как вы, что вы, какие проблемы. Вы не против? Или опять куданибудь торопитесь?

Сэлинджер. Никуда не тороплюсь. Я никогда не тороплюсь. У меня ведь и дел никаких нет. Я размышляю.

Мисимура. Вот это интересно. Только вы врете, наверное. Ну, если честно – врете? Только не обижаться! Что вы так поникли, понимаете? Мне же интересно, я вашу психологию хочу понять. Это вам про меня ничего не интересно. Вам плевать на меня – о чем я думаю, с кем живу – вам это все, понимаете, равно. Друг, называется. О чем вы размышляете?

Сэлинджер (сдерживая слезы). О смысле жизни.

Мисимура. Ну и что?

Сэлинджер. Пока не совсем ясно.

Мисимура. А вы не расстраивайтесь. Еще подумайте. Это так сразу не бывает. Надо и с той стороны подойти, и с этой. Не спеша. Но и не затягивайте. Вы уже не пацан, старик, можно считать. Тут уже время на минуты пошло. Надо быстрее мозгами вертеть, Сэлинджер.

Сэлинджер. Да, да, я знаю. Я где‑то уже на середине. Но трудно, ах как трудно.

Мисимура. Хотите, я вам денег дам?

Сэлинджер. Хочу.

Мисимура (после молчания). Ну и что вы будете с ними делать?

Сэлинджер. Я куплю себе баллон.

Мисимура. Какой баллон?

Сэлинджер. С отравляющим газом. Сейчас так опасно стало ходить по улицам. И парадная у меня, и лестница – ой‑ей‑ей! И лифт.

Мисимура. Да чепуха. Не нужно вам это. Я вам дам двух охранников, и все. Будете жить как нормальный человек. (Молчание.) Так и сделаем, Сэлинджер!

Сэлинджер. Что?

Мисимура. Мы будем прогуливаться или нет?

Сэлинджер. Конечно, конечно.

Мисимура. Так я иду к вам. Оттуда и начнем.

Сэлинджер. Давайте, давайте.

Мисимура. Ну, с Богом! А знаете, давайте лучше от меня прогуливаться – вот так вперед‑назад.

Сэлинджер. О, это здорово. Азиз‑ага, а вы сейчас с кем живете?

Мисимура. Ну, не надо, не надо, вам же неинтересно! Вымучиваете вопросец, понимаете. Вам же все равно, с кем живу, как живу. Вам даже все равно, живу ли я. А еще смысл жизни ищете. Вы на меня смотрите, вы говорите со мной. Тогда и поймете. А вы в себе копаетесь. А ну идите сюда.

Сэлинджер подбегает.

Мисимура. (Смотрит на него.) Прямо не знаю, что бы я без вас делал. Вот в этой руке (показывает) я держу все нити. У меня пять тысяч деловых партнеров. В этой голове (показывает) у меня все адреса и телефоны. И ни с кем, ни с кем из них мне не хочется прогуливаться. Они мне надоели, потому что сволочи?!! Пять тысяч сволочей. И телефон каждого вот в этой голове. А с вами я хочу прогуливаться. Ну пошли.

Звучит вальс духового оркестра. Оба идут к авансцене и обратно. И еще раз. Вальс кончается.

Мисимура. Да, интересно с вами.

Сэлинджер. Слушайте, Азиз, мне кажется, вы очень одинокий человек.

Мисимура (поражен). Как вы узнали?

Сэлинджер. Мне так кажется.

Мисимура. Это ведь правда, правда. Вот вы какой, вы понимаете, вы все видите.

Сэлинджер (увлеченно). У вас нет забот. Вы только приказываете. Ваше время не делится на мелкие части, потому что у вас нет обязанностей. Время стоит перед вами цельным громадным куском, и вы не можете его проглотить. А люди вокруг вас полны обязанностей. Они же должны исполнять ваши приказы. Их время как таблетка, оно легко глотается. И потому вы одиноки, понимаете?

Мисимура. А‑а‑а! Как вы правильно говорите. М‑м‑м! Действительно. Как кусок, который я не могу проглотить. Не могу, не могу. Вот оно что! Сэлинджер!

Сэлинджер. Что?

Мисимура. Я… вот что… я хочу вам подарить… (Роется в карманах.) Вы хотели… Ну и я хочу, чтоб у вас было.

Сэлинджер. Что? Что это? Ничего не надо.

Мисимура. Надо, надо… Вот!

Сэлинджер. Что это?

Мисимура. То, что вы хотели.

Сэлинджер (не веря своим глазам). Баллончик?

Мисимура. Баллончик.

Сэлинджер. Ой, какая прелесть. Отравляющий?

Мисимура. Вырубающий.

Сэлинджер. Ой, ну это мечта, это чудо. Это же раз… и порядок.

Мисимура. Осторожно.

Сэлинджер. Конечно. Я только примеряюсь. Раз… и порядок.

Мисимура. Дайте сюда.

Сэлинджер. Да нет, все в порядке. Я только должен быть уверен. Я нажимаю.

Мисимура. Отдайте.

Сэлинджер. Да подождите.

Нажимает на головку. Баллончик пшикает в лицо Мисимуре.

Мисимура. М‑а‑м‑а… эй, это… что это… мои телефоны, моя голова.

Сэлинджер. Азиз, я не хотел, это случайно. Я должен был повернуть так. (Поворачивает стволом к себе и нажимает на головку.) А‑а! Тьфу, тьфу… О‑о.

Звучит духовой вальс. Их обоих носит по сцене. Растопырив руки, они хватаются за воздух. Падают и встают. Их движения похожи на странное вальсирование.

Сэлинджер. О‑о! Вот!

Мисимура. Мои глаза. А‑а! Время лопнуло.

Сэлинджер. Вот он, смысл жизни.

Мисимура. Как таблетка.

Сэлинджер. Я только попробовал.

Мисимура. А‑а!

Сэлинджер. О‑о!

Вальс громче. Они вальсируют. Затемнение.

Занавес

Полонез

Этюд

Действующие лица

Л. Ф. – Леокадия Федоровна.

Ц. А. – Цецилия Аркадьевна.

Е. П. – Евгений Павлович.

Фед – Федор Гиль.

Лод – Лодейнопольская.

А. Х. – Ангел‑хранитель.

И. Н. – Исидор Николаевич.

Голос с неба.

В центре сцены стоит кресло спинкой к зрителям. Кресло большое, массивное. Из‑за спинки видна макушка головы. Лицом к нам у окна стоит Леокадия Федоровна (Л. Ф.).

Л. Ф. (сидящему в кресле). Перестаньте молчать, Исидор Николаевич! Немедленно престаньте молчать и дуться! В глубине души вы и сами знаете, что хватит. Кому польза? Те, кому вы хотели бы послать свой протест, все равно не услышат. А остальным просто нет до вас дела. Они ничего не поймут, потому что не знают, что к чему. А на объяснения вы потратите весь остаток жизни. Сделайте усилие, Исидор Николаевич, и перестаньте молчать! Ну, вот… на вас совсем лица нет.

Из левой двери выходит Цецилия Аркадьевна (Ц. А.) с большой сумкой.

Ц. А. Леокадия Федоровна, я тут! Как всегда вовремя, как всегда, раньше всех, только запыхалась. (Женщины приветливо целуются.) Исидор Николаевич, добрый день, голубчик! Добрый‑предобрый! Как наше ничего себе, а? Сегодня получше? А?

Л. Ф. Не разговаривайте с ним, это бесполезно. Он молчит! (Истерически.) Он по‑прежнему молчит!

Ц. А. (сюсюкая). Ах мы молчим? Мы не хотим говорить? Мы не рады, что тетя Цица пришла? А тетя Цица так торопилась, тетя Цица так запыхалась. Тетя Цица всегда приходит вовремя, тютелька в тютельку…

Л. Ф. Не совсем в тютельку, Цецилия Аркадьевна, вы пришли на двадцать минут раньше, и, говоря антр ну, я еще не вполне…

Ц. А. Ах, pardon, pardon, виновата, виновата, исчезаю, не буду отвлекать. Но я ведь тоже должна себя… preparer… немного препарировать к началу. Исчезаю, Леокадия Федоровна, исчезаю… (Бежит к правой двери, волоча за собою сумку, у двери оборачивается.) А Блюм будет?

Л. Ф. Как иначе? Разумеется!

Ц. А. Он обещал? На этот раз не подведет?

Л. Ф. Ни в коем случае! Как возможно?

Ц. А. Хочу надеяться. Мне надо на кого‑то опираться.

Уходит в правую дверь.

Л. Ф. Исидор Николаевич, нельзя идти вразрез. Хоть одно слово! Мне надоело умолять, я требую от вас слова.

В левую дверь входит Евгений Павлович (Е. П.).

Е. П. Не опоздал? Я думал, опоздаю. Леокадия Федоровна, здравствуйте, здравствуйте! Дайте я вас… (Целует ее в щечки троекратно.) Извините, я мокрый совсем. Невозможные пробки. Ехал двенадцатым троллейбусом, проклял мироздание. Жара, Леокадия Федоровна, жара! Долгожданная и невыносимая. Ф‑фу! Не позволите ли, дорогая, выпить хоть немного водки? Нет, о нет, не беспокойтесь, все со мной! (Достает из кармана флягу.) Боже, совершенно горячая! (Отвинчивает колпачок, наливает в него водку, выпивает.) Кипяток! Почти кипяток! Ну и жара! Не угодно ли? (Снова наливает в колпачок.)

Л. Ф. Спасибо, я уже… то есть в смысле пила кофе… я уже завтракала.

Е. П. Решил худеть. Всячески отказываю себе в закуске. Абсолютный минимум. Спартанский режим! Встаю вместе с солнцем, выбиваю коврики, натираю полы и в восемь утра уже запираю за собой дверь. До самой ночи в квартиру ни ногой. Полы сверкают… не ступала нога человека. Все вымыто, вычищено. Целый день хожу по городу. Клонит в сон, должен признаться, клонит в сон. Сажусь в троллейбус двенадцатый номер – всегда пустой, к моим услугам. Двадцать минут сна на ветерке у окна и снова в путь. Почти не пью воды – вредно! Слишком жарко! Только водка! Хлеба не ем, мяса не ем. Два крутых яйца с горчицей и солью. Одно в полдень, одно в пятнадцать тридцать, и все! До вечера. Ну а вечером, на банкете, там уж себе позволяю. Вчера так оскоромился, что чуть не лопнул. Дыхание перехватывает, и со стула не подняться. Однако, как вы выглядите‑то, Леокадия Федоровна! Отменно! Я только сейчас заметил. Как у вас глаза сверкают. Почти как у Исидора Николаевича. Браво, браво! (Аплодирует.)

Л. Ф. Перестаньте, Евгений Павлович! (Отмахивается.) Вы меня прямо в краску вгоняете! (Прикладывает к щекам тыльные стороны ладоней.)

Е. П. Ох, как она пылает, как пылает! (Наливает водку в колпачок.) За блеск ваших глазок! (Выпивает.) Во сколько сегодня?

Л. Ф. Как всегда, Женечка. У нас без перемен. Первый проход в два. Как всегда.

Е. П. (сидящему в кресле). Чего ждем? Чего глаза пучим? Конца света ждем? Сидим в кресле спиной к событиям? У тебя, Исидор, на руках были все козыри. Чего ты ждал? Тебе были противны простые, естественные решения? Все хотел проявить индивидуальность. Ты ее проявил. От всей души хотел бы тебя поздравить, но не с чем мне тебя поздравлять. Ты молчишь, ты стал немым! А молчишь ты, потому что тебе абсолютно нечего сказать.

Л. Ф. Женя, будьте милосердным! Не надо так…

Е. П. Надо, дорогая, еще как надо. (Сидящему.) Хочешь выпить? Водки хочешь? Хочешь отхлебнуть в память того, как мы с тобой хлебали в наши годы, когда мы еще не были сумасшедшими? Я не о себе, Исидор, я о тебе, знай это! (Выпивает.)

Вбегают Двое молодых, отвязанных.

Оба. Мы успели! Спокойно, мы успели. Здравствуйте, капитан! Добрый день, Лики!

Л. Ф. А вы не хотите поздороваться с Исидором Николаевичем?

Оба. Нет, нет, мы не хотим. Это уже не актуально.

Л. Ф. Исидор Николаевич, это молодые люди, я вам говорила о них – Федор Гиль (Фед.) и Лодейнопольская (Лод.) Они вас приветствуют.

Лод. Ой, только не надо! Только не надо! Смешно даже представить, что я должна наступать себе на горло, чтобы угождать и потворствовать весьма поверхностным оценкам человека, не желающего ничего знать и уважать мнение другого, в данном случае мое мнение. В конечном счете, если на меня плюют, то и мне в высокой степени плевать, пусть даже на седую лысину, потому что я тоже не первый день живу на этом свете, и нечего давить сроками… в конце концов, каждому сроку свое время… в ситуации нашей вечной удавки в виде геронтологических авторитетов.

Фед. Когда я был ребенком, у меня был дед Самсон, по материнской линии. Он показал мне однажды вашу, Исидор Николаевич, фотографию в журнале и сказал: «Видал?! Запомни, всех обойдет на повороте! Всех! Учись, Федя! Любую дрянь учи, как таблицу умножения. Смотри на это лицо и зубри неотступно. А то так и помрешь Еврей Евреичем!»

Лод. Федор, вот к чему ты? К чему ты это все сказал? Вот ты и пишешь так. Ведь в любом тексте – никакой связи ни внутри, ни с чем‑нибудь снаружи. Сначала одно, а потом вообще хрен знает что. Лишь бы взять слово, а что с этим словом делать, тебе это абсолютно не важ…

Фед (перебивает). Заткнись, подруга! Не звени серьгами! Мне‑то как раз скрывать нечего. Понимать надо, вертеть шарами! Стейк не для травоядных! Отрицание отрицания! Поняла?

Л. Ф. (взглянув на часы, грозит пальчиком). Без двух два.

Е. П. (Феликсу, указывая на сидящего). Он тебе еще понадобится. Тогда я тебя прижму, и темно будет в том углу, в котором прижму я тебя.

Л. Ф. (смотрит на часы и грозит). Без одной!

Фед. А Блюм будет?

Лод. Пошли, пошли, пора.

Фед. Так Блюма нет?

Е. П. Я его видел из окна. Он шел сюда. Но он шел пешком, а я ехал в троллейбусе. Разные скорости.

Л. Ф. У Цецилии Аркадьевны опять не будет пары. Что поделаешь. Прошу, прошу, пора!

Все уходят в правую дверь, кроме сидящего в кресле.

Грянул полонез, и справа налево парами пошли:

Леокадия Федоровна и Евгений Павлович.

Лодейнопольская и Федор Гиль.

Цецилия Аркадьевна с воображаемым партнером.

Все четко серьезно приседают на ударном такте. Цецилия Аркадьевна смотрит весьма злобно. Процессия проходит через всю сцену и исчезает в левой кулисе.

Пауза.

Слышно пение птиц. Сквозь разрез в заднике протискивается Ангел‑хранитель (А. Х.) – немного суетливый ухватистый мужичонка, лет сорока. Он в хитоне, на спине маленькие прозрачные, чисто декоративные крылышки.

Ангел‑хранитель вглядывается в напольные часы в углу комнаты. Щурится. Видимо, плохо видит. Протягивает к часам руку жестом благословения. Часы бьют два раза медленно, потом пять быстро.

А. Х. (удовлетворенно). Два часа пять минут. Пять минут третьего. (Спохватившись.) Как здорвьице ваше, Исидор Николаевич, осведомиться позвольте? Вид хороший, слава Господу. Глаза так и сверкают. Только что‑то вы больно порозовели… Э‑э‑э! Не давление ли у вас на подъеме? Мы его мигом таблеточкой, казарчиком импортным и пришибем, и на место поставим… (Хлопотливо роется в торбочке, которая при нем.) Исидор Николаевич, родненький, да у вас не температура ли? (Пробует рукой лоб.) Вроде нет. Может, желудок? А то еще, не дай бог, сама поджелудочная… железа то есть ась?

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. Воленс‑неволенс, Исидор Николаевич, а с именинами вас! Пожелания, поздравления от всего, так сказать, сонма. (Снова роется в торбочке.) Позвольте вручить вам по случаю светлого праздника… сей предмет.

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. Ась? А что же вы, дорогой вы наш, лицом в тенечке сидите? Времечко‑то уж третий час. Третий! Стало быть, солнышко уж с запада глядит. А ну‑ка по такому случаю и мы лицом к Западу повернемся.

Поворачивает кресло лицом к зрителям. Теперь видно, что Исидор Николаевич привязан к креслу – руки к ручкам, ноги к ножкам. Во рту у Исидора Николаевича кляп.

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. В день именин, в день нашего, так сказать, нашего с вами соединения от себя лично и от всего нашего сонма позвольте, дорогой Исидор Николаевич, пожелать вам доброго здоровья, всех возможных удобств и радостей жизни, свершений во всех ваших затеях и… (роется) предложить вашему вниманию… вот эту занятную вещицу…

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. Ась? Трудно с вами, Исидор Николаевич. Не угадываю намерений ваших. Рад выполнить любое ваше самомалейшее пожелание, и вот – не угадываю. Не отмалчивайтесь, говорите ясно. Стучите, и отворят вам! Просите, и дадут, чего просите. Так ведь сказано в Писании? Аль не так? Не слышу ответа. Ась?

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. Прямо не знаю, что с вами и делать. (Пауза.) Может, вас развязать?

Исидор Николаевич мычит и старается показать, что – да, развязать.

А. Х. Опять молчите? О‑хо‑хо‑хо! А если иначе попробовать? Коли вы слов понимать не хотите, если я с вами порезче? (Выдергивает кляп у него изо рта.)

И. Н. (некоторое время звучно вдыхает и выдыхает воздух. Потом плюет на пол с отвращением). Подай воды, Ираклий!

А. Х. Сей момент! (Убегает.)

И. Н. (один). Если смотреть на вещи философски, то все нормально. Все в порядке. Более того, все неплохо. Даже божественно‑гармонично. Вот доведись нам всем родиться, к примеру, в Португалии. Ну и что? Ну сидели бы мы сейчас в Лиссабоне. Ну‑у, на площади, скажем, Васко да Гамма, в сквере. Ну‑у, говорили бы что‑то. И сами бы не понимали, чего мы говорим. Потому что португальского языка‑то мы не знаем. Ну, и дальше что? Невнятица. (Пауза.) Да‑а, довольно радостно, что жизнь в общих чертах удалась. Что касается вариантов ее окончания, то именно об этом стоит подумать… а может быть, кое с кем и обсудить.

А. Х. (вбегает, неся в руках чашку). Вода! Альпийская, слабогазированная, привозная, импортная.

И. Н. Ираклий, ты почему не слышишь меня? Ты почему долга своего не исполняешь? Если ты мой Ангел Хранитель, то и дай мне воды ключевой, глубинной, моей землей рожденной, чтобы сила ее вошла в меня, всю суть мою свежестью взбудонила, разведулила. Той воды дай мне, которой земля моя напоена, словно заново рождена есмь… то есть – есть!

А. Х. Господи, слова‑то, слова какие! Вас слушать, это… это… и сравнить‑то ни с чем нельзя. Сей момент, Исидор Николаевич, мигом принесу, что заказано.

И. Н. Да ладно, это я шучу. Дай пригубить.

А. Х. Напоить? Или вы собственнолично?

И. Н. Сам. Не маленький. Слава богу, большой жизненный багаж позади.

А. Х. Так я вам тогда ручки развяжу. С ручками‑то сподручнее.

И. Н. Да уж не без этого.

Ираклий снимает путы с его рук. Исидор Николаевич берет у Ангела‑хранителя чашку. Пригубляет.

И. Н. А ты, Ираклий, плут!

А. Х. Как это? Ой! Что вы сказали‑то? Это почему?

И. Н. (попивая воду, как нектар). Да потому, что подарок посулил, в торбе своей рылся‑рылся, да так ничего и не достал. Ты что же, зажилить хочешь адресованную мне вещь?

А. Х. (вскинулся, засуетился). Батюшки светы, да как же я… Ф‑фу‑ты господи, а торба‑то где? (Бегает по комнате.) Виноват и прощения не достоин, рассеянность, склеротические явления, первые дальние раскаты грома надвигающегося маразма. (Слышен дальний гром. Ираклий поднимает палец вверх.) Вот! Идет, идет на нас великий маразм! (Вдруг замечает свою торбу.) А‑а, вот она! (Хватает, начинает рыться в ней.)

И. Н. (попивая воду). Был тут Евгений Павлович, ты его должен помнить, мясистый такой… на полонез пожаловал. По‑моему, он совсем спился. Такую ахинею нес.

А. Х. Вот, нашел… (Разворачивает что‑то маленькое, много раз завернутое.)

И. Н. А молодежь подрастает толковая… Могут за себя постоять… Жуткие хамы…Тут двое… подпрыгивали… Да‑а, смена идет… Пугануть бы надо эту смену, чтобы место свое знали… (Отхлебывает.)

А. Х. (наконец размотал, протягивает нечто). С днем ангела!

И. Н. (берет, разглядывает). Что это?

А. Х. Верблюд, Исидор Николаевич.

И. Н. (важно). Вижу. Да‑а… А к чему – верблюд?

А. Х. Подарок. Верблюд, который может через игольное ушко пройти. Богатый не может в рай пройти, а верблюд может.

И. Н. (важно, понимая). А‑а‑а!

А. Х. Это на холодильник можно прилепить, там магнитик. Тюк, и будет на холодильнике верблюд.

И. Н. Да‑а, вещь! Недурно. Спасибо тебе. И сонму передай – спасибо! Слушай, дорогуша, а который час?

А. Х. (делает жест в сторону часов. Часы бьют быстро три, а потом медленно три). Без трех три.

И. Н. Так они же сейчас пойдут. Заболтался с тобой. Поверни меня, Ираклий, а сам сматывайся.

А. Х. (мечется). Да куда же мне? (Бежит к правой двери.)

И. Н. Да уж не туда! Там непременно на них наткнешься. Ты вéрхом, только вéрхом, Ираклий.

Ангел‑хранитель хлопает в ладоши, сверху спускается трос с крюком‑карабином. Он прицепляет крюк к конструкции за своей спиной, к крылышкам.

И. Н. (наблюдая за его манипуляциями). Блюм‑то не подошел, не знаешь? Или так, без него будут ходить?

А. Х. Нету пока Блюма. Блюма нет. Господи, только б успеть. Только б не застукали. Ах, ручки‑то, ручки привязать.

И. Н. Да я так накину. Не в автомобиле же едем. Милиции тут нет. Да и времена не те. Большая свобода нам дана. (Кое‑как приматывает руки.)

А. Х. И то правда! (Справился с застежкой, хлопает в ладоши, глядя вверх.)

И. Н. Ку‑уда, ваше благородие? А кляп‑то? Забыл? Только о себе и думаешь.

А. Х. Сей момент, сей момент! (Суетится.) Куда ж я его сунул?

И. Н. Да вот же он! Из нагрудного кармана торчит. Бестолковщина! Давай скорей, слышишь, идут!

А. Х. Сей момент, Исидор Николаевич! Ну‑с, временно оставляю вас наедине, если можно так выразиться.

И. Н. Никак нельзя так выразиться, безграмотно это. Не наедине ты меня оставляешь, а в одиночестве. Следи за своей речью.

Грянуло вступление к полонезу.

А. Х. Пора. Идут. Прощенья просим! (Затыкает ему рот, поворачивает кресло, хлопает в ладоши и… взлетает вверх. Повисает метрах в двух от пола.)

Полонез громче. В том же порядке, что и в первый раз, проходят по сцене из правой кулисы к левой две полных пары и Цецилия Аркадьевна в одиночестве. Четко и серьезно приседают на первом такте. Исчезают в левой кулисе. Полонез смолк.

А. Х. (глядит вверх и хлопает в ладоши). Э‑э, там! Заземляемся!

Его опускают, но не до конца, до пола еще сантиметров двадцать.

А. Х. Еще, еще! Алло! Уснули? Что за черт, прости господи! Кто у вас там по подъемникам, по этим, как их… ассансерам… по всем вознесениям? Эй, наверху! (Пауза.) Исидор Николаевич, как вы там?

Исидор Николаевич издает мычащий звук.

А. Х. Сейчас, Исидор Николаевич, сей момент, голубчик! Эй, наверху! Хватит дурака валять!

Громовой голос с неба. За‑а‑е‑ело!

А. Х. Ну так вызовите кого надо, пусть починят. Меня ждут. У меня именинник.

Входит Леокадия Федоровна. Ангела‑хранителя она, естественно, не видит.

Л. Ф. Ну, как мы себя чувствуем, получше? Немножко получше. Глазки так и бегают. А чего мы хотим, а? Ну‑ка, быстренько скажем, чего мы хотим. А может, к окошечку повернемся? Солнце‑то уж на закат пошло. (Поворачивает кресло.) Давайте‑ка я вам соску эту противную выну. Что за привычка?! (Вынимает кляп.)

Голос с неба. Пробуем. ПРО‑О‑О‑буем!

Л. Ф. (указывая пальчиком вверх). О‑о, гром! Сейчас такой ливень будет. А и славно! А то духота.

А. Х. (вися в воздухе). Бред какой‑то! Бредятина!

Голос с неба. ПРО‑О‑ОБУЕМ!

Ангела‑храниетеля дергают на тросе.

Ц. А. (выскакивает). Гроза, гроза, идет большая гроза! Пусть, пусть! В гримерной дышать нечем. Воздуху нам, воздуху!

Ангела‑хранителя снова поднимают на два метра от пола.

А. Х. (бормочет). Совершенно из ума выжили.

Выходят Фед и Лод. Лод обмахивается веером.

Лод. Если кому‑нибудь интересно мое мнение, то, несмотря на жару, все прошло неплохо. Даже индифферентность общественности не сможет меня в этом разубедить. О‑о‑о?! Исидор Николаевич изволили отвернуться? Это что же, мы вам настолько надоели?

Фед (идет вперед, заглядывает и видит, что Исидор Николаевич сидит без кляпа). Что я вижу! Наш патриарх собирается наконец открыть рот. Мы ждем, мы давно ждем.

Идет слева Евгений Павлович с флягой.

Е. П. Исидóр! Ты помнишь изумительную картину Греза «У постели паралитика»? Помнишь, как мы с тобой ее рассматривали и спорили о ней? Могли ли мы думать тогда, что это ты будешь сидеть как паралитик, а я среди молодой поросли буду посылать тебе поминальный привет? (Выпивает из крыжечки.)

Л. Ф. Не стройте из себя Льва Николаевича Толстого, Исидор Николаевич! Вовсе не похоже. Эти ваши обиды на весь мир… это ваше многозначительное молчание… Это же вечный упрек всем нам! А в чем, собственно, вы нас упрекаете? Не понимаю. Да, может быть, мы до вас не дотягиваемся, но мы и не хотим дотягиваться. Мы имеем на это право. Мы слишком долго тянулись. Слишком долго. И слишком безрезультатно. Нельзя жить по стойке «Смирно!». Скомандуйте нам когда‑нибудь: «Вольно!» Мы воли хотим и только ждем команды.

Е. П. Исидóр, хочешь водки? Чистой водки, без всякой закуски.

И. Н. Я плюю на вашу водку! Кляп! Дайте мне кляп!

Голос с неба. Ираклий, у нас застряло. Ждем СТАРШЕГО. (Раскаты грома.)

Фед. Гроза, идет гроза, она сметет все отжившее, устаревшее!

Лод. Матка Бозка, как ты высокопарен!

Фед (рассматривает Ангела). А что это у них свисает с потолка?

Лод. А черт их знает. Тебе‑то что за дело?

Е. П. (задумчиво). Молодежь… Знаете, есть рыбы, которые поедают мальков, которых они наплодили. Может быть, они правы? А?

Л. Ф. Без четырех четыре! (Грозит пальчиком.) Готовимся. Пора.

Ц. А. Я готовлюсь, я всегда готова, но предупреждаю, это в последний раз, когда я соглашаюсь идти без Блюма.

Все идут к правой двери.

Лод. Нет, Блюм все‑таки ведет себя как хам.

Е. П. Да нет, Блюм ведет себя как Блюм.

Уходят.

Л. Ф. (почти ушла, но вернулась). Боже мой, Исидóр, скажи мне хоть слово утешения. Скажи, что слышишь меня. Были же у нас с тобой другие времена!

Голос с неба. ПРИГО‑ТО‑О‑ВИЛИСЬ!

Раскаты грома.

Л. Ф. (подняв пальчик). Гром! Будет ливень. Я пойду закрою окна в гостиной. (Смахивает слезу и уходит.)

Слышен скрежет железа, потом молния прорезает пространство, и Ангел‑хранитель опускается на пол.

А. Х. Уф‑ф, наконец‑то! (Возится, пытаясь себя рассупонить.) Исидор Николаевич, отцепите меня. Ах, да… Давайте я вам ручки развяжу. (Возится.) Как это вы сумели сами так замотаться… Это надо же… А где моя торбочка? Я ж ее тут поставил… Неужели молодежь уволокла… (Действительно, торбочки нет.) Не исключаю, народ какой‑то поразительно освобожденный… от всего… Да, ладно, что я из всего проблему делаю, там ничего и не было, в торбочке, кроме верблюда. Прямо злость на себя берет. (Развязал Исидора и все‑таки ходит ищет по углам торбочку.)

И. Н. Да сними ты крылья! Будь проще. Давай я тебя отвяжу.

Ангел‑хранитель поворачивается к нему спиной. Исидор Николаевич возится с застежкой.

А. Х. Ах, Исидор Николаевич, видать, давно позабыли вы, как с женщинами баловаться. Застежечка‑то точь‑точь – дамская. Припоминайте, припоминайте.

И. Н. Охальник ты, Ираклий! Вовсе и не женская. Тут у тебя черт‑те что наверчено.

Наконец крылья сняты, они висят на тросе в метре от пола.

А. Х. (поднимает чашку, которую забыли под креслом). Водички немного осталось. Хотите, Исидор Николаевич?

И. Н. Давай. (Вкушает воду.) Ну, что ж, именины прошли неплохо… (Достает из кармана верблюда, разглядывает.) Подарок меня тронул… А общее непонимание – это… как бы получше сказать… постоянство традиции – это… люди должны идти, и даже если полонезом, то…

Ангел‑хранитель вставляет ему в рот кляп и поворачивает кресло спинкой к зрителям, как вначале.

Голос с неба. ПРО‑О‑О‑БА! (Гром гремит.)

Крылья на тросе возносятся вверх. Слышен звук ливня.

Ангел‑хранитель присел комочком на пол, возле кресла.

Грянул полонез, и опять, торжественно приседая, пошла процессия из правой кулисы в левую.

Занавес