Просветы в конце туннелей. Предисловие к постановке пьесы «Провокация» Игоря Вацетиса

Сергей Юрский

Москва, 19 февраля 2000

Провокация

Фарсовые сцены в двух актах для восьми актеров‑виртуозов

В предлагаемых сценах каждая последующая опровергает предыдущую и по стилю, и по жанру, и по смыслу. Поэтому требование актеров‑виртуозов вовсе не кокетство и не амбициозность автора, а прямая необходимость для воплощения столь разных фигур. 1‑е действие представляет собой цельную пьесу, где персонажи в какой‑то мере стабильны. 2‑е является набором ситуаций, в которых артисты вместе с режиссером сами выберут, какие играть, какие отбросить и как распределить роли между исполнителями 1‑го акта. Во 2‑м акте много от масочного театра. Здесь потребуется если не прямое использование масок, то, во всяком случае, владение трансформацией.

Действие первое

Действующие лица

(в порядке появления на сцене)

• Дежурный.
• Савостьянов.
• Тигель.
• Регина.
• Малкович.
• Короткая куртка.
• Длинное пальто.

Декорация

Поначалу ее практически нет – на сцене стоит один стул. Но постепенно сцена будет наполняться предметами мебели и реквизитом. Очень важно, чтобы не было мрачной атмосферы. По воле режиссера и художника могут быть построены стены или порталы. Может быть просто несколько рядов кулис. Но ни в коем случае не черный кабинет.

Дежурный (входит и докладывает). Граф Савостьянов.

Савостьянов (входит). А где же все?

Дежурный (отдавая честь). Располагайтесь, ваше сиятельство. (Уходит.)

Савостьянов (садится на стул). Никого. Однако это странно. Уж, казалось бы, на этот раз… (Достает карманные часы.) Что такое? (Вставляет в глаз монокль.) Боже мой! Половина чего? (Пускает часы по полу, как камешек. Часы укатываются за кулисы. Закидывает ногу за ногу.) Глупость какая. Просто глупость. (За кулисы, громко.) Эй, кто‑нибудь!

Дежурный (входит, отдает честь). Здравия желаю, ваше сиятельство.

Савостьянов. У вас не найдется бутерброда?

Дежурный. С сыром?

Савостьянов. Да, пожалуй что и с сыром.

Дежурный. Сколько угодно. Только вот хлеб кончился.

Савостьянов. Ладно, оставим это.

Дежурный. Нет, ежели желаете, ваше сиятельство…

Савостьянов. Да бог с ним, бог с ним. Бог с ним, голубчик. Бог с ним. (Подумавши.) Бог с ним. Я, знаешь ли, страшно удивлен. Варвара Борисовна не то чтоб намекнула, а совершенно обнадежила. Наша общая встреча должна столько определить. Мне ведь очень многое еще не ясно в жизни. Очень многое. (Оглядывается.) А где у вас вся мебель?

Дежурный. О, это, ваше сиятельство, совершенно особая история. Мы ведь, то есть не мы, а Варвара Борисовна, тараканов собираются травить.

Савостьянов (с большим интересом). Да что ты?! Ну‑ну! А чем?

Дежурный. Есть средство. И команда подготовлена.

Савостьянов. Ну, ну, ну, ну! И что же они, с распылителем и в масках?

Дежурный. Разумеется.

Савостьянов. Так, так, так. Ну а чем же? Каким средством?

Дежурный. Специальным составом.

Савостьянов. Подумать только. Ну и дела. А мебель, что же мебель, мебель‑то что?

Дежурный. Так о ней и речь, о ней и забота главная.

Савостьянов. Ну!

Дежурный. Сперва, наверное, следует хоть несколько слов сказать о той павловской этажерке, которую вы, граф, изволите знать.

Савостьянов. Ну хорошо, хорошо, хоть бы об этажерке. Но и рояль, и диван, и кресла, и стулья, где все это? Как это‑то понимать?

Дежурный (рыдает). Позво‑о‑о‑льте повреме‑е‑е‑нить. Я… Я… Прошу простить. (Выходит и тотчас возвращается такой же строгий и подтянутый как в начале. Докладывает.) Барон Тигель.

Тигель (вбегает с протянутыми руками). Сергей Владимирович, не взыщите, и не одет, и не умыт. Я прямо из тюрьмы – амнистия, мой дорогой, амнистия.

Савостьянов. Здравствуйте, Тигель! Рад необыкновенно. Я уже думал, никого не будет. Садитесь, пожалуйста.

Тигель. Не беспокойтесь, сидите, прошу вас, я так возбужден. Садитесь, садитесь. (Савостьянов садится.) Я снова здесь, среди вас. Дежурный, шампанского! (Дежурный козыряет и уходит.) Сергей Владимирович, да какое же счастье, что вы здесь. Мы можем говорить, говорить, говорить. Да, я, пожалуй, сяду. Нет, нет, вы только чуть подвиньтесь, и мы оба поместимся. (Садится рядом с Савостьяновым.)

Савостьянов. Ну как вы, Тигель? Как Любовь Андреевна?

Тигель. О боже, сколько же мы не видались, какая Любовь Андреевна, далеко Любовь Андреевна. Расстались мы. Дорогой мой, я ведь теперь гомосексуалист.

Савостьянов. Да что вы?!

Тигель. Именно. Вы не представляете, какая перемена. Это так увлекательно. Нет, нет, сидите, мы чудно помещаемся.

Савостьянов (вставая). Нет, нет, не беспокойтесь, я похожу, ноги затекли. (Прохаживается.) Так вы, стало быть, говорите, что…

Тигель. Именно, голубчик, именно. Мне просто новый мир открылся. Единственное, о чем сожалею, что столько лет потеряно впустую.

Савостьянов. Да, да, конечно. Ну а каково было вам в тюрьме?

Тигель. Чудесно, чудесно! Столько встреч, столько разнообразия. Я много занимался живописью и думал, думал, думал… Очень много думал. Я думаю, что никогда в жизни столько не думал.

Входит Дежурный с серебряным ведерком.

Тигель. А, вот и наше шампанское. (Берет ведерко, заглядывает в него.) А где же оно?

Дежурный. У нас бутылки кончились. Я прямо так налил.

Тигель (снова заглядывает). А‑а! Так это оно? (Нюхает.) Ну, конечно! Чудесно, чудесно. Прошу вас, граф, за нашу встречу, за будущее!

Савостьянов (отхлебывает из ведерка). Отлично. Просто отлично. Ваше здоровье! (Отхлебывает еще и протягивает ведерко Тигелю.) Прошу!

Тигель. За все, что нас связывает, за праздник этого дня! (Пьет из ведра. Поворачивается к Дежурному.) Хочешь, Степан Алексеевич? (Протягивает ведерко.)

Дежурный (взяв ведро). Вообще‑то я на работе.

Тигель. Да перестань, голубчик. Не обижай меня!

Дежурный. Прямо не знаю. Ваше, конечно, здоровье, господин барон. Но мне ведь еще самолет вести, Варвара Петровна не любят…

Тигель. Ну за меня‑то, за меня‑то!

Савостьянов. Ты, Степан, понимаешь, что это просто подлость. Ты в какое положение меня ставишь? Кто же я, по‑твоему, после этого? Да ты мерзавец, что ли? Пить без всяких разговоров! Барон угощает, а ты, понимаешь, расслюнявился, как старая баба. Молчать! Ничего не желаю слушать! Чтоб через две минуты все было кончено. Никаких возражений. Молчать! Слушать мою команду.

Тигель. Прошу, не волнуйтесь, граф, успокойтесь, мы все уладим. (Хочет обнять его.)

Савостьянов. Руки! (Тигель отскакивает.) Не сметь мне противоречить. Вы что, в самом деле, субординацию забыли? Молчать! Обоих под трибунал подведу. Молчать!

Тигель. Да вы шутите, граф.

Савостьянов. Что‑о? Я шучу? Да с чего вы взяли? Вы за кого меня принимаете? Стоять смирно. Пей, Степан Алексеевич, пей, дежурный. Не подзуживай меня на поступок. Слушай команду. Здоровье барона Тигеля!

Тигель. Ну помилуйте, Сергей Владимирович, это слишком, какое здоровье, прямо неловко.

Савостьянов (громче). Здоровье барона Тигеля!

Дежурный (повторяет). Здоровье барона Тигеля!

Тигель. Ну перестаньте, мальчишки, право, мальчишки. Какое здоровье?

Савостьянов. Пли! (Дает отмашку рукой.)

Дежурный пьет из ведра.

Тигель и Савостьянов. Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Дежурный выпивает до дна и надевает ведро на голову, показывая, что оно пусто. Встает по стойке смирно.

Савостьянов. Вольно, дежурный.

Дежурный отдает честь, прикладывая руку к ведру.

Савостьянов. Свободен!

Дежурный. Слушаюсь, ваше сиятельство!

Дежурный оборачивается по‑военному и движется к выходу, растопырив руки и щупая пространство впереди себя. Натыкается на входящую с громадным букетом в целлофане Регину.

Регина. Это что еще такое? А ну сними ведро с башки. Чем вы тут занимаетесь?

Тигель. Все нормально, Регина Аркадьевна, все нормально. Даже больше, чем нормально. Готовность номер один.

Регина. Вы зачем мебель вынесли? Опять своим маразмом занимались? А ну, всё назад! (Все трое начинают таскать мебель.) Чтоб в две минуты все было ОК. У меня прием. Мистер Малкович из Сиэтла. У меня большой контракт по travel‑business’y, а они развели свою чернуху. Если похерите мне Малковича, разгоню к чертовой матери, приживалы, нахлебники. Вся ваша абсурдятина бездарна, поймите это наконец. Я вам дала роли, вот играйте, в меру вашего полного отсутствия таланта. Куда рояль повезли? Здесь рояль. А стол сюда. И цветы в ведро. Через три минуты после прихода Малковича подать на сервировочном столике коньяк, кофе, печенье. Бездельники. Кресла где? Убрать этот стул вонючий, чтоб я его никогда больше не видела. Роли помните? Последовательность помните? (Звонок.) По местам. (Комната приобрела вид салона‑офиса.) Иду встречать. Дежурный, за мной.

Савостьянов. Часы мои не видел?

Тигель. А где они были?

Савостьянов. Да вот сюда куда‑то закатились. (Бродит у левой кулисы.) Не раздавили бы их тут.

Тигель. Потом найдешь. Ты у рояля?

Савостьянов. Нет! Сказал – нет! Я на диване.

Тигель. Чего ты нервничаешь. Значит, я у рояля, перелистываю ноты. И все дела. И нечего нервничать.

В правой кулисе голоса.

Малкович. А‑а, это кароший апартемент. Квартира! Кароший квартира! High level. Это… High level.

Регина. Старая постройка всегда себя оправдывает. Понимаете? Все новое – это шик для нуворишей. Понимаете.

Дежурный входит и делает приглашающий жест.

Малкович (входит и оглядывает комнату). Да‑а! О‑о! Да. Добрый день. Я Малкович. Очн приятно.

Регина (входит). Я хочу познакомить вас, мистер Малкович. Граф Савостьянов, член правления нашего фонда.

Малкович. Очн приятно.

Савостьянов (жмет руку). Рад познакомиться.

Регина. Барон Тигель, издатель, кандидат в депутаты.

Малкович. Очн приятно.

Тигель (жмет руку). Надеюсь, вам здесь понравится. Регина Аркадьевна умеет показать самое интересное.

Малкович. Да, да, так. Здесь такой апартмент. Там картины, это, что я видел, это Рьепин?

Регина. Это там слева, кусты и скамейка?

Малкович. Да, да, кусты. Рьепин?

Регина. О, да вы знаток! Очень близко! Хотя это не Репин, это его школа, очень похоже. Это Дятлов, Иван Дятлов «Кусты и скамейка».

Малкович. Да, да, поразительно. А Рьепин, вы имеете Рьепин?

Регина. Конечно, мой прадед много покупал Репина. Репин писал даже его портрет.

Малкович. У вас есть «Рыбаки на Волге»?

Регина. Бурлаки? «Бурлаки на Волге»?

Малкович. О да, бурлаки, I am sorry, бурлаки. Это есть?

Регина. Да, конечно, у меня в спальной. Степан Алексеевич, принесите бурлаков.

Дежурный (улыбаясь, громко). Момент! (Уходит.)

Регина. Садитесь, прошу вас, господа.

Тигель (у рояля перелистывает ноты). Боже, как хорош этот романс. (Напевает.) «Здесь сыро…» А ведь сознайтесь, мистер Малкович, на Западе не ценят по‑настоящему русскую музыку. Так, несколько имен на слуху, и все. Не так ли?

Малкович. Так, это так. Но я лублю. Я слушал в Метрополитен‑опера, это колоссально – это был русская опер «Борис Горбачев». Колоссально.

Тигель. «Борис Горбачев»? Это что же? Шнитке, что ли?

Малкович. Нет, нет. То не Шнитке. То был старый русский опер «Самозванец».

Тигель. «Борис Годунов»?

Малкович. О, да, да, «Годунов». О, я сказал «Горбачев». А‑ха‑ха‑ха! (Смеется очень громко, остальные тоже.)

Тигель (сквозь смех). Вот‑вот – на Западе пять русских фамилий в голове, а больше нет – шестая никак не влезает.

Малкович (не может остановить смех). Я сказаль – «Горбачев». Борис Горбачев.

Савостьянов. Борис – это Ельцин, а Горбачев – Михаил.

Малкович. Да, да, я знаю, но я путаль. (Продолжает дико хохотать, кашляет и снова смеется.)

Савостьянов (стараясь отвлечь его). А пели там у вас по‑русски или в переводе?

Малкович (сквозь смех). Что пели?

Савостьянов. «Бориса Годунова»?

Малкович. «Год‑у‑у‑унов». (Машет руками и истерически смеется.)

Регина. Вам нехорошо? Барон, налейте воды.

Малкович. Нет, нет, я имею такой таблетка… Сейчас, это бывает. Это я знаю. (Истерически хохочет.)

Входит Дежурный с картиной. Она обращена задней стороной к зрителю. На ней крупная косая надпись: «Н.Репин. “Бурлаки на Волге”». Смотрит на хохочущего Малковича.

Регина (решительно). Степан, держи его. Тигель, воды.

Степан хватает Малковича, предварительно поставив картину на стул. Но тот вырывается, дергается от смеха.

Малкович. Ельцин! Борис. Не Горбачев. Ельцин.

Регина (приказ). Граф!

Савостьянов подскакивает к Малковичу и вдвоем с Дежурным с трудом удерживают его. Тигель пытается влить ему в рот воду.

Тигель. Это мигом, это сейчас все пройдет.

Регина. Ну, придержите же голову!

Савостьянов. Он дергается.

Малкович. Горбачев Микаил. Микаил, не Годунов. (Хохочет.)

Тигель наконец вливает ему воду.

Малкович (очень спокойно). Момент. (Надевает очки, достает таблетки из кармана, кидает одну в рот. Хохочет, открыв рот – коротко.)

Савостьянов (подняв палец). Ч‑ш‑ш‑ш!

Малкович (застывает, тоже подняв палец. Берет у Тигеля стакан, запивает таблетку). Всё. Нормально. Можно обсуждать.

Регина. Степан, кофе будет?

Дежурный выходит.

Тигель (у рояля). Ах, Чайковский, Чайковский. Как это все тонко, как нежно. (Наигрывает, напевает.)

Здесь сыро…

Укутал пруд лягушек в тину вод.

Склонились ивы длинными руками

Над бочагами.

Как водопровод, Журчит ручей. Темна картина мира.

Здесь сыро… здесь сыро…

(Пауза.) Да, прекрасно. Это на слова Ротенберга.

Пауза.

Савостьянов. Эх, Ротенберг, Ротенберг! «Здесь сыро!»

Пауза.

Регина (угрожающе глядя на Тигеля). Это кто написал, Чайковский? Кто это написал?

Тигель. Чайковский, Регина Андреевна, Чайковский. А кто же еще?

Регина. Ладно.

Дежурный вкатывает столик с закусками и напитками.

Регина. Прошу, господа! Коньяк, водка, вино, джюс, чай, кофе.

Малкович (поддевая вилкой кусок сыра). О! здесь сыро! (Начинает дико хохотать.)

Савостьянов. Ну, ну, ну, ну, ну!

Малкович (берет себя в руки). Да, да, да, да, да! Я имею очень большой юмор. Так. Это так. Ну, можно обсуждать.

Савостьянов. За ваше здоровье, мистер Малкович! Чтоб вам было хорошо у нас. А то пословица говорит: «Большой смех к большому горю».

Регина. Что это вы говорите, Савостьянов?

Савостьянов. Я ничего не говорю, я пью за здоровье.

Выпивают.

Регина. Наш фонд, мистер Малкович, решил ввести ту коррекцию инвестиций, которая при благотворительной и чисто гуманитарной направленности дала бы тот спонтанный выброс коммерческого толка, который обеспечивает надежность и направленную помощь всем, кто нуждается в этой помощи и в элементарных депозитах, сохраняя, конечно, абсолютную сердечность при общем доверии.

Малкович (жуя). Понимаю, понимаю.

Регина. Речь, разумеется, идет не о спонсорстве, хотя спонсорская помощь была бы воспринята как вложение партнерское, и наши связи – вот и граф, и барон и районное дворянское собрание в целом – имеют широкие каналы рекламного обеспечения, и это не вкладыш в третьестепенную газету, как вы понимаете, совсем не вкладыш.

Граф и барон понимающе смеются, кивают головами. Это каналы… телевизионные, финансовые…

Савостьянов. Оросительные.

Регина. Авиационная реклама.

Малкович. Авиационная?

Регина. Да, да.

Савостьянов. Рекламная окраска самолетов нашей компании.

Тигель. Не только окраска. Это и так называемый «цветослед»– два бомбардировщика вычерчивают цветным дымом название фирмы или, допустим, вашу фамилию. Это плотный текст в небе. Он висит день, два…

Савостьянов. Три.

Тигель. Да, даже три.

Малкович. Висит?

Тигель. Условно говоря, висит.

Савостьянов. На самом деле все это с наполнителем, с подушкой, то есть технически как ноу‑хау, абсолютно эквивалентно.

Малкович. Понимаю, понимаю.

Пауза.

Тигель. Думаю, самое время выпить за молодую энергию, за тот генератор идей, который не аккумулятор, а именно генератор, за ту, кто не вбирает, а дает, искря и генерируя. За Регину Аркадьевну.

Выпили.

Малкович. Я бизнесмен, так?

Регина. Ну да, конечно.

Малкович. Моя фирма имеет интерес поставить производство в России, так?

Регина. Ну и хорошо, ну и отлично.

Тигель. А какое производство?

Малкович. Это нужное… нужно везде, это медикамент. Фармацевтический производство. Маленький. Весь фабрик всего один дом. Мы имеем этот фабрик в Европе. Но лучше в России.

Дежурный (неожиданно). А почему в России лучше?

Пауза. Все смотрят на него.

Регина. Сливки для кофе надо подогреть.

Дежурный выходит.

Малкович. В России лучше, потому что здесь нет закон против химии.

Савостьянов. Химии?

Малкович. Медикамент – это химия. В Европе идет запрет на любой химия. Есть теперь закон защита экологии.

Савостьянов. А у нас, значит, нету. Понимаю вас, мистер. Там отравлять воздух запретили, а у нас можно. Я думаю, Тигель, это правильно. Во‑первых, у нас воздуху много, и весь не отравишь, а во‑вторых, он давно уже отравлен, причем весь.

Регина (Савостьянову). Я вот, Сергей Владимирович, все думаю – как же нам с вашей дочкой быть, с ее стипендией в Кембридже. Прямо не знаю. Но об этом после поговорим. Что же сейчас‑то отвлекаться?

Малкович. Граф Сергей Владимирович шутит. Я понял. Но это дело не шутливое.

Савостьянов. Никаких шуток. Все серьезно. И Регина Аркадьевна не шутит. И я не шучу. Совсем другая пьеса пошла.

Малкович. Это совершенно безопасно. Американская гарантия. Мы ставим абсолютно чистую защиту. Мощные фильтры и для воздуха, и для воды. Любое ваше производство гораздо вреднее.

Тигель. А почему же Европу это не устраивает?

Малкович (улыбаясь Регине). Совершенно странный разговор. Очень типичный для русских. Надо звать моего лоера, чтобы объяснять. (Тигелю.) Там есть закон. Закон! Он глупый, но действует.

Савостьянов. А у нас умный, но не действует.

Малкович. У вас закона нет. И потому мой интерес совсем законный.

Дежурный (входит). Сливки. (Несет молочник.)

Тигель. Ну, под кофе грех не пригубить. Хочу предложить тост.

Малкович. I am sorry, сколько времени? Я еще не перевел часы.

Савостьянов (растерянно). У меня… нет часов… нет.

Тигель. Сейчас пятнадцать минут…

Регина. Одиннадцать минут…

Тигель. У меня точнее, пятнадцать…

Малкович. О, очень сожалею. Я имею встречу. (Встает.)

Регина (твердо). Сейчас одиннадцать минут. Присаживайтесь, мистер Малкович. У нас есть четыре минуты. Этого хватит. Я хочу изложить вам свою идею. (Кладет руки на плечи Малковичу.) Ну пожалуйста! Подарите женщине четыре минуты. Мне нужен совет. Я ведь полная дура, ничего не понимаю в делах. Как все здесь. Но у меня есть жуткое желание что‑нибудь сделать. И есть возможности. Колоссальные. Дайте совет. Четыре минуты. Одна уже прошла. Я сама вас отвезу на встречу. Сэкономим время на дороге. Я езжу быстро.

Малкович садится.

Регина. Один вопрос – кто хозяин?

Малкович. Хозяин? Чего хозяин?

Регина. Всего. Кто хозяин в конечном счете?

Малкович. Наша компания имеет правление.

Регина. Я не о том. У нас три минуты. Кто хозяин жизни?

Савостьянов. Власть. Как была, так и осталась.

Тигель. Нет, теперь оружие и сила.

Регина. Ну, а вы, мистер Малкович, наверное, скажете – деньги!

Все. О‑о! Ну‑у! Деньги само собой! Конечно. Если обобщенно!

Регина. Да, деньги. Но не сами по себе. Хозяева жизни – люди, владеющие деньгами. Плохие, хорошие, всякие. А над ними кто хозяин?

Пауза.

Тигель (поднимая рюмку). Так, так, ваше здоровье, Регина Аркадьевна, ну, ну!

Регина. Дети богатых людей. Вот кто определяет все. Растущая сила, будущие наследники, продолжатели, призрак бессмертия, бессрочный страховой полис. Конечно, надо ужинать только в престижном ресторане, иметь квартиру на престижной улице, и дачу, и виллу, и жену, и любовницу. Но все это как‑то вянет, жухнет, тухнет, если дети не престижные. Строгое воспитание детей теперь невозможно, по крайней мере у нас. Да и на Западе, как я сама видела, тоже. Родители не знают удержу, и потому, может быть, один на тысячу позволит себе хоть раз сказать двенадцатилетнему сыну: «У тебя еще нос не дорос». Дорос! Давно дорос. И дети с самых ранних лет требуют участия в наслаждениях. Думаете, граф Сергей Владимирович меня очень любит или фонд наш его греет? Ни капли. Но тут реальный шанс дочку в Кембридж отправить. И все. И сидит как пришитый и будет сидеть. Потому что подружки все уже в Сорбонне, а дружки в Йельском кампусе. Дочка хочет – и куда папаше деться? Из всех силенок пробиваться в околобогатые. А там, может, и самому подфартит. Так? Ваше здоровье, Сергей Владимирович. Диснейленды, мультяшки, жвачка в виде сигарет, шоколадки в виде сигар – все это масспродукция для плебеев. Молодые патриции все шире хотят эксклюзива. И они стребуют с родителей столько денег, сколько будет нужно. А нужно будет очень много. Фирма, которую мы с вами создадим, будет называться «Гувернер». Мы дадим детям богачей царские развлечения. Вы, мистер Малкович, из демократической страны, вы не знаете, что такое потешные войска, развлечение царя – мальчика Петра Первого, но граф и барон вам пояснят. Ваши Джоны, Джеки и Сэмы опухнут от счастья. А те Джонотаны, Майклы и Дэвиды, которые не попадут на элитный праздник, будут жать жир из своих родителей и заставлять их богатеть и платить, платить, платить без конца за детство королей двадцать первого века. Они захотят быть Гулливерами, и мы соберем для них лилипутов, захотят быть Робинзонами, и мы купим им необитаемые острова. Мы будем работать только с неталантливой молодежью. По двум причинам – талантливые ищут свои пути сами, и поэтому мы им неинтересны. Второе – талантливых очень мало, и поэтому они нам неинтересны. Нас интересует серое большинство. Это гуманно и выгодно заниматься ими. Мы избавим их богатых родителей от обузы и мук. Их отпрыски будут снимать кино и играть на сцене. И у них будет все получаться, потому что мы дадим им в партнеры профессионалов высокого класса. На родительские деньги мы купим все – и критиков, и даже зрителей, которые будут хлопать там, где надо. Успех будет настоящий, потому что плата будет настоящая. Я ничего не изобретаю. Все это уже давным‑давно существует в жизни. Этому есть название на любом языке. У нас это называется – блат. Но блат всегда носил подпольный характер. Его стеснялись, его прикрывали. Я срываю эти покровы. Я придаю этому размах и форму фирмы. Мы делатели счастья богатых – именно счастья им не хватает, остальное есть. Нам понадобится охрана – в громадных количествах, страховка – на каждом шагу, гигантский штат талантливых, чтобы они всесторонне обслуживали бездарных. Нам никогда не станет скучно, потому что дело будет расти со скоростью звука – только раз услышав, люди будут кидаться к нам в ноги. Мне нужен только начальный финансовый толчок и направленная информация в масштабе всего глобуса. Три минуты прошли, мистер Малкович, я кончила. Вы все еще торопитесь?

Пауза.

Тигель (наливая всем коньяк). Я… как‑то вот… все думаю, что теперь мистер Малкович все равно уже везде опоздал.

Савостьянов (отодвигая коньяк, утирая пот). А воды простой у нас нет.

Дежурный (глядя перед собой). Сливки есть.

Регина. Ну так что, мистер Малкович? Have you to say my any things?

Малкович. Я бизнесмен… так?

Савостьянов. Так, так, так, так, так. Это так. Ну так. Ну так?

Малкович. Это интересно. Интересно. Надо поговорить о гарантиях.

Регина. Только о гарантиях?

Малкович (твердо). О гарантиях.

Регина. Гарантии будут.

Входят двое. Один в куртке. Второй в длинном пальто. Руки у обоих засунуты в карманы. Савостьянов вскакивает. Тигель пятится.

Регина (спокойно, медленно). Степан Алексеевич, это водители?

Куртка. Ага, шофера.

Регина (Дежурному). Степан Алексеевич, пусть подождут у машин, мы еще не освободились.

Дежурный идет к Куртке.

Дежурный. Выйдем в коридор…

Куртка (не вынимая рук из карманов). Выйдем, выйдем. Сейчас выйдем.

Дежурный резко обхватывает его, приподнимает с пола. Куртка бьет его коленкой между ног. Дежурный с открытым ртом, держась за низ живота, вертится на корточках, потом отползает в угол.

Регина (Куртке). Ты от Рамиза?

Куртка. Ага. Рамиз обижается, что давно не звонят по телефону.

Регина. Скажи ему, что я позвоню.

Куртка. А теперь уже поздно, линия сломана.

Малкович (встает, идет к выходу). I am american citizain, I think I must’nt disturb you now.

Куртка двумя ногами наступает ему на ноги. Стоит вплотную.

Куртка. Take your sit, please, сука рваная.

Толкает его животом. Малкович почти падает, тогда Куртка отпускает его ноги, Малкович падает на диван.

What do you do here?

Малкович. I wounted to buy the picture «Бурлаки на Волге».

Пальто. Что он говорит?

Куртка. Херовину порет.

Малкович. А вот и не херовину, а вот и не херовину.

Куртка. Do you speak russian?

Малкович. Да, так. Вот «Бурлаки». (Показывает.)

Куртка (Дежурному). А ну, Степан, покажь.

Дежурный (стонет). Ты что же сделал, ты что же сделал мне?

Куртка (орет). Встать! (Дежурный вскакивает.) Покажь.

Дежурный берет картину и держит перед Курткой. Куртка стоит лицом к зрителю.

Куртка. А что, нормально.

Пальто (смотрит). Обнаженная натура, конечно, не в российской традиции, но сама манера вполне реалистична. Мазок, лессировки, валеры, хорошая проработка, неискаженная перспектива. Вещь вполне приемлема, вывозу не подлежит. Крепкий Айвазовский зрелого периода.

Малкович (вскакивает). Как Айвазовский? Как Айвазовский?! А Рьепин? Где Рьепин? Это «Бурлаки»?

Тигель (мрачно). Это бурлаки.

Малкович. А что такое «Бурлаки»? Это что значит. Кто это?

Тигель. Это птицы такие. Большие птицы. Бурлаки на Волге.

Малкович (вскакивая). А Волга…

Куртка. Ну спроси, спроси еще что такое Волга! А, я тебе объясню, долбохлеб.

Регина. Рамиз что, арт‑бизнесом собирается заняться?

Куртка. Рамиз собирается заняться артобстрелом гадов, которые не звонят вовремя по телефону. Паскевич! А баба?

Пальто. Женская фигура написана другой рукой. Это очевидно. Может быть, Бакст, может быть, Сапунов.

Малкович (вскакивает). Какой Бакст? А Рьепин?

Куртка. Ша! Молчать. Паскевич!

Пальто. Да что говорить. Аттрибутировать полотно и конфисковать на рассмотрение Рамиза Адыговича.

Куртка. Все! Закрылись! Картину в угол.

Регина. Ты знаешь, чем ты рискуешь? Ты знаешь, кто за мной стоит? Передай Рамизу привет от Зеленого. Он поймет. Все, свободен!

Пауза.

Куртка (не спуская с нее глаз). Оба‑на!

Пальто идет к Савостьянову.

Пальто. Время?

Савостьянов. Что? Что?

Пальто. Время, говорю. Сколько время?

Савостьянов. У меня часов нет.

Тигель. Без четверти…

Пальто (тихо, грозно Тигелю). Скеч! Понял? Скеч! (Савостьянову.) И где часы?

Савостьянов. Нету, нет. Без часов. Потерял.

Пальто. Где?

Савостьянов. Ребята, это абсурд, это зачем вам?

Куртка ходит сзади, ищет часы – на полу, под мебелью.

Регина. Что происходит, граф? Отдайте им то, что они хотят. Что происходит?

Малкович. Что происходит?

Тигель. Что происходит?

Дежурный. Что происходит?

Савостьянов и Тигель (вместе). Что происходит?

Малкович и Регина (вместе). Что происходит?

Малкович, Регина, Савостьянов, Тигель и Дежурный (вместе). Что происходит?

Пауза.

Пальто (Савостьянову). Часы были. Были часы? Две крышки. На второй написано: “O tempora!” Часы с одной стрелкой.

Куртка (из левой кулисы). Тик‑так.

Все поворачивают головы.

Пальто (резко). Скеч!

Все поворачивают головы и смотрят перед собой. На сцену из‑за кулис выкатываются по полу часы – карманные, плоские.

Куртка (высовывается из‑за кулисы). Тиктак.

Идет – осторожно футболит часы, и они скользят еще метр к Савостьянову.

Куртка. Тик‑так. (Та же игра.) Тик‑так. (Поворачивается и толкает часы обратно к кулисе.)

Тик‑так.

Тик‑так.

Тик‑так.

Исчезает в кулисе.

Пальто (Савостьянову). Где часы?

Савостьянов. Не знаю. Забыл.

Пальто. Вспомни.

Регина. Вспомни.

Малкович и Тигель. Вспомни.

Дежурный. Вспомни.

Пальто и Регина. Вспомни.

Савостьянов. Забыл.

Пауза.

Куртка (из‑за кулисы). Тик‑так.

Все поворачивают головы.

Пальто (резко). Скеч!

Все, кроме Савостьянова, поворачивают головы к зрителю, Савостьянов смотрит в кулису.

Куртка (появляясь из‑за кулисы, манит его пальцем). Тик‑так.

Савостьянов, как кукла, встает и идет за кулисы. За кулисами выстрел и падение тела.

Регина (кричит, широко открыв рот). А‑а‑а‑а‑а‑а!

Дежурный вскакивает и бежит в правую кулису.

Пальто распахивает пальто, на шее у него висит автомат. Он дает очередь. Дежурный падает – голова в кулисах. Туловище на сцене.

Пауза.

Малкович. Я иностранец.

Пальто встает спиной к зрителям и поливает из автомата сидящих за столом. Страшный грохот. Все падают. Он подходит к каждому и проверяет, жив или нет. К Тигелю, к Савостьянову, к Регине. Когда подходит к Малковичу и наклоняется, из левой кулисы появляется Куртка и стреляет в него из пистолета. Пальто падает.

Куртка через всю сцену катит ногой часы. Перешагивает через Дежурного. Берет его под мышки и начинает тянуть за кулисы. Рывками.

Тик‑так.

Тик‑так.

Тик‑так.

С каждым рывком тело Дежурного движется за кулису. Вот остались только ступни.

Тик‑так.

Дежурный исчезает.

Пауза.

Далеко слышен духовой марш.

Малкович поднимает голову. В ужасе озирается. Медленно встает. Трясущейся рукой наливает себе коньяку. Из левой кулисы выходит, пошатываясь, Савостьянов. Смотрит на него.

Малкович пьет коньяк. Смотрит на Савостьянова. Из правой кулисы выходит Дежурный.

Пауза.

Встают Тигель, Регина и Пальто. Из кулисы выходит Куртка.

Пауза.

Марш громче.

Регина. Гарантии будут, мистер Малкович. У нас есть способные люди.

Все кланяются Малковичу.

Регина приседает.

Немая сцена.

Конец первого действия

Действие второе

Темнота.

Голоса в темноте. Осторожно!

– Где дверь? Почему нет света?

– Сюда, маэстро! Нет, нет, тут ступенька. Давайте я вам поставлю ногу.

– Почему нет света?

– Сейчас (крик). Бо‑о‑оря! Ну, скоро там? Чего вы возитесь?

– (Издалека.) Фазу выбило.

– (Близко.) Фазу выбило, маэстро. Тут всего одна ступенька. Давайте я вам поставлю ногу.

– Елизавета Ивановна, ну, что Краковяк?

– Я звонила. В банке его нету.

– А по пейджеру?

– Давайте я вам поставлю ногу.

– Елизавета Ивановна, а по пейджеру?

– Где дверь? Сюда? Ну, вот моя нога. Куда ставить? Сюда? Сюда?

– Елизавета Ивановна, а по пейджеру?

– Куда ставить? Сюда? Или сюда?

Удар.

– О, е…

– Ради Бога извините!

– Ничего, ничего, маэстро… Бо‑о‑оря! Ну, что вы там?

– (Издалека.) Тут вся линия накрылась.

– Так выходите на передвижку!

– Ну, так бы и сказали.

– Что? Боря, что?

– Я говорю, так бы и сказали! Елки‑моталки!

– Люша, ты не двигайся! Стой, где стоишь!

– Не беспокойся обо мне. Я села на какой‑то ящик. Ты разберись со своей ступенькой.

– Вот она! Вот она! Маэстро, давайте я вам поставлю.

– Елизавета Ивановна, а по пейджеру?

– Не надо, не надо! Ничего не надо! Уже дозваниваюсь. Гудок есть!

– Вы уж извините, маэстро! Раз в сто лет такое может быть! Это ж надо!

– Ксей Ксеич, возьмите трубку. Тянитесь на голос. Краковяк на проводе.

– Вот трубка.

– Краковяк?.. Подожди… Слушай, старик, гости уже здесь… Надо делать, как договорились… Что?.. Не перебивай, а слушай! Заезжай на «Ледышку» и забери там угрей… Нам оставили… Некого мне послать, у нас съемка… Чего ты?.. Ладно, вези угрей, но… что?.. Быстрее, быстрее… гости здесь, и в зале уже люди…

Сыплются искры.

– Осторожно! Рубильник!

– Значит, ток есть?!

– Нормально! Все нормально! Сейчас все будет.

– (Издалека.) Можем попробовать!

– Где дверь? Где выход? Сюда?

Удар.

– О, е…! Давай!

Искры. Потом свет.

На сцене – обстановка сцены, как ее делают для торжеств и презентаций. Стол и стулья, кресла для хозяев и гостей. Большие цветы в вазах и кадках. Столик для стенографисток с лампами. Кафедра для речей. Эмблемы фирм.

Действующие лица

Маэстро (Максим Альбертович).

Жена Маэстро (Валентина Корнеевна).

Хозяин (Алексей Алексеевич).

Помощник (Федор Федорович).

Лиза, секретарь.

Сотрудник Валерик.

Ведущий.

Хозяин. Если бы вы знали, как мы ждали вас! Здравствуйте, здравствуйте! Дайте хоть до вас дотронуться.

Маэстро. Это я вас коленом? Извините. Было темно. Еще больно?

Хозяин (жмется). Не важно, не важно. Сам виноват. Большая честь.

Помощник. А что ж мы тут? Прошу прямо к столу. Чем Бог послал… Сейчас подъедет Краковяк с угрями…

Секретарша. Фёд Фёдыч, подождите. Сперва интервью, сперва встреча. И потише! Люди же в зале.

Помощник. Ну, хоть по рюмке. Аператив!

Валерик (вбегает). Камеры готовы. Можем снимать.

Маэстро. Нет, так сразу?.. Нет, подождите (хозяину). Все‑таки это же не ступней, это коленом. Почему же такая реакция?

Хозяин (жмется в кресле). Ничего, ничего… Отпустит.

Секретарша. Тише! Там слышно. (В микрофон.) Массовка в зале, внимание! Съемка начнется через десять минут. Аппаратная, отключите микрофон.

Помощник. Аператив! Сейчас по рюмке – и начинаем. (Убегает.)

Жена Маэстро. Макс, пусть мне дадут машину, я поеду в гостиницу.

Маэстро. Что случилось? Что‑нибудь болит?

Жена Маэстро. Ведешь себя как мудак. У этих свет все время гаснет, ты лезешь со своей коленкой. Пусть дадут машину.

Маэстро. Валюша, неудобно. Мы же договорились.

Помощник (вбегает – в руках поднос). Аператив! Чем Бог послал. И сейчас угрей подвезут!

Жена Маэстро (беря рюмку). Россия, Россия! Ну, почему у нас свет гаснет всегда в самый неподходящий момент? Почему, когда мы с Максом идем на прием в Копенгагене, свет никогда не гаснет? Объясните мне эту загадку! (Выпивает.) Огурца нет у вас?

Помощник. Вот он! (Протягивает соленый огурец, который держал в руке.)

Хозяин (все еще перегибается и жмется). О, е… Это надо же…

Маэстро. Да неужели все еще больно? Ну, вы тоже, я вам скажу…

Хозяин. Знаю, знаю. Сам виноват.

Маэстро. Это, видимо, когда я вас второй раз… Потому что первый раз было так… легонько.

Хозяин. Ну да, второй. (Кряхтит.) Хотя и первый, не скажу, что легонько. Сам виноват. Чего я полез? Стоять надо было и ждать! И точка! А я… там ступенька… я боялся, что вы…

Маэстро. Так я и думал. Я, когда в первый раз в вас попал, чувствую – мягкое… живот что ли… И еще мелькнула, помню, мысль – ну, ладно, думаю, ну, что поделаешь… хорошо, что не ниже живота. И тут же вы, понимаете… Вы, значит, прямо под этой ступенькой стояли? Иначе как бы я мог коленом…

Жена Маэстро (сквозь зубы). Вот мудак. (Максу.) Перестань ты со своим коленом!

Лиза (входит с микрофоном в руке). Можно работать. Вы готовы, Ксей Ксеич?

Хозяин. Ага… Только вот не разогнуться… Я вот на диван сяду. У‑уф! Давно бы так!

Лиза. А вы все на диван! Так даже удобнее. Валентина Корнеевна, можно я вам микрофончик прикреплю?

Жена Маэстро (дожевывает огурец. Рука мокрая). Ненавижу этот совковый стиль. Совок – он и есть совок! Нет, просто интересно хоть представить себе, чтобы где‑нибудь… например в Копенгагене, дали бы огурец и не дали, чем утереться!

Валерик. Момент! (Убегает.)

Лиза. Возьмите мой платок, совершенно чистый.

Жена Маэстро. Вот это… тебя Лизой зовут?

Лиза. Лизой.

Жена Маэстро. Вот это, Лиза, и называется – совок! У меня у самой есть платок. Но что же я – вытрусь и суну платок с огуречным рассолом прямо в карман, что ли? Совок, Лиза, совок!

Валерик (вбегает с длинным полотенцем). Прошу, Валентина Корнеевна!

Жена Маэстро (заведя глаза к небу). О майн Готт! Это же… Ладно, пусть салфеткой будет полотенце из общественного туалета.

Маэстро. Валюша, Люша, успокойся, не трать нервы на пустяки.

Жена Маэстро. А ты не веди себя как мудак.

Лиза. Извините, прошу внимания! Тишина! Начинаем!

Идет на авансцену, занавес за ней закрывается.

Массовка зрителей, внимание! Вы наши гости. Ведите себя, как договорились на репетиции. Хорошо, миленькие? Начинаем! Пошла запись!

Хлопает в ладоши и уходит. Перед занавесом появляется Ведущий.

Ведущий (он в смокинге и в джинсах). Дамы и господа! Сегодня у нас замечательный праздник. Наш гениальный соотечественник Максим Альбертович и его великая супруга Валентина Корнеевна в своем напряженном графике пребывания выкроили время для встречи с нами. Вот и до нас докатилась европейско‑российская акция «Культура из рук в руки». В наше непростое время мы прежде всего хотим поблагодарить тех, кто сделал возможной сегодняшнюю встречу, – спонсоров гуманитарной помощи фирму «Краковяк с племянником» – КСП.

Аплодисменты.

Я приглашаю в кадр великую Валентину Корнеевну!

Аплодисменты.

Жена Маэстро (входит и раскидывает руки). Добра, добра вам, люди! (Овация.) Мы с Максом приехали, чтобы сказать вам – наши мысли всегда с вами. В аэропорту Копенгагена я встретила русскую женщину, простую женщину, которая приезжала навестить свою дочь, вышедшую замуж за голландца, живущего в Дании. Она узнала меня, стала говорить разные слова, но я спросила ее просто, побабьи – «Ну, как там у нас?» Потому что для нас с Максом «у нас» – это здесь! А там – это «у них»! Я спросила: «Ну, как там у нас?» И она, эта простая женщина, сказала замечательную фразу: «А что у нас может быть!» Вот она – самооценка вечно скромных, вечно терпеливых, трудолюбивых людей. Но я скажу вам от всего сердца: «Это не так, это ошибка, это ложь!» У нас черт‑те что может быть! И эта вера всегда будет поддерживать нас с Максом в трудную минуту! Не Копенгаген, поверьте мне, не Копенгаген… Стоп! Я не могу так! Почему у вас ведущий без штанов?

Ведущий. Как без штанов?

Жена Маэстро. Что на вас надето? Что тут происходит? Это халтура какая‑то!

Голос по радио. Стоп! Что случилось, Валентина Корнеевна?

Жена Маэстро. У вас ведущий без штанов.

Ведущий. Мне сказали…

Жена Маэстро. Да плевать мне, что вам сказали. (Передразнивая.) «Мне сказали!»… А что вам сказали?

Голос по радио. Валентина Корнеевна, здесь только крупный план. Низа не видно.

Жена Маэстро. Я вас тоже не вижу, так что вы там, голые, что ли, сидите? Соображать‑то надо все‑таки… Совершенно охренели…

Маэстро (появилась голова в разрезе занавеса). Валя, Люша, не надо, не надо нервничать…

Жена Маэстро. Не вмешивайся! Ты посмотри на этого типа! Что это такое? Хамство и больше ничего.

Маэстро (шепотом). Но это их дело, Валя. У нас свои заботы. Пусть он ходит в своих джинсах в конце концов.

Жена Маэстро. Да, но они голубые! А сверху смокинг. Что это такое? Это издевательство. Зачем он напялил смокинг? Ты можешь себе представить, чтобы в Копенгагене тебя пригласили на прием, ко мне подходит хозяин, а на нем голубые…

Голос по радио. Извините, у нас очень ограничено время… Пожалуйста, продолжаем! Или с выхода, если хотите.

Жена Маэстро уходит.

Ведущий (наверх, в пространство). Может, мне снять что‑нибудь? Я не знаю…

Голос по радио. Делай, что тебе говорят. Начали! Мотор идет.

Ведущий. В наше непростое время мы прежде всего хотим поблагодарить тех, кто сделал возможной сегодняшнюю встречу, – спонсора гуманитарной помощи фирму «Краковяк с племянником» – КСП. (Аплодисменты.) Я приглашаю в кадр великую Валентину Корнеевну.

Жена Маэстро (входит и раскидывает руки в приветствии). Добра, добра вам, люди! Мы с Максом приехали, чтобы сказать вам… пусть он уйдет! Пригласит меня в кадр и сразу уходит. Я не могу этого видеть.

Голос по радио. Валера, так и сделаем. Скажи и уходи! Давай, давай, некогда! Поехали.

Ведущий. В наше непростое время…

Голос по радио. Прямо с аплодисментов!

Аплодисменты.

Ведущий. Я приглашаю в кадр великую Валентину Корнеевну!

Жена Маэстро (выходит и раскидывает руки). Добра, добра вам, люди! Мы с Максом приехали, чтобы сказать вам…

Гаснет свет.

Голоса в темноте. Та‑а‑к! Ну, все! Полный бенц!

– Занавес откройте!

– Люша, ты где? Откликнись.

– Откройте занавес!

– Так току же нет.

– А что, вручную нельзя?

– Почему нельзя? Сейчас найдем… где тут?

– Макс, я сегодня уезжаю.

– Подожди, Валюша…

Занавес открыт.

– Товарищи зрители! Массовка, меня слышно? Всем слышно?

– Слышно, слышно.

– Товарищи, приносим извинения, но сами видите…

– Как раз не видим. (Смех.)

– Ну, конечно. Мы договорились кончить все за два часа и постараемся уложиться. Я думаю, минут десять, и все наладится. Просьба – останемся на местах и спокойно подождем. Давайте не расходиться. Вам же интересно сняться с нашими гостями. Договорились? Есть вопросы?

– Есть. Почему на свету мы были дамы и господа, а в темноте опять товарищи?

– Ну, виноват. Привычка, наверное. А может, темнота сближает? (Смеется.)

– Свечи, свечи давайте!

– Маэстро, сюда, пожалуйста, за мной. Давайте руку.

– Нет, нет, там опять ступенька… я сюда. Валюша, где ты?

– Я уезжаю.

– Не‑е‑т! К столу! Сейчас угрей привезут!

Луч фонарика.

– Где вы, Валентина Корнеевна? Дайте свечей! Валентину Корнеевну в зал приемов. Там накрыто.

– Фёд Фёдыч, надо бы массовке дать бутербродов, что ли? Лиза, Краковяку надо позвонить. Сколько у нас людей?

– Триста пятьдесят два.

– Ну, значит, пятьсот бутербродов, и каждый пополам порезать. Пусть быстренько сделают. И питье! Пять ящиков воды, пять пива!

– А с чем бутерброды?

– Не обидим. Фирма работает. Музычку бы дать на зал… Веселее будет. А?

– Так току же нет!

– Тьфу, забываю… А трио Березкина позовите. Они там, наверху, репетируют. Пусть поиграют людям. Дать музычку?

Зал скандирует. Пи‑во! Сэнд‑вич! Му‑зы‑ка!

– Нормально, нормально… сейчас все будет… О, Березкины идут. Ребята, вы как, в темноте можете?

– Если бабки платят, можем и в темноте.

Тихая джазовая музыка. На заднем плане ходят со свечами.

– Сюда, Максим Альбертович, сюда пока.

Канделябр со свечами осветил стол. Причудливые тени.

Хозяин. Вот здесь никто не помешает. Извините, что так получилось. Ну, это ж Россия – что с нее возьмешь?

Маэстро. Слушай, Саша, мы одни? Мы одни, Саша?

Хозяин. Алексей я, Алеша. Сейчас будем одни. Выпивку на стол, и все вон отсюда. Фед Федыч, там микрофоны, случаем, не включены? Проверь, а то, может, на каких батареях… Светом занимайтесь. А мы по маленькой… для успокоения.

Маэстро. У тебя, Алексей Алексеевич, вижу, все немного разладилось. Но мне надо быть уверенным, что основной договор остается в силе.

Хозяин. Да не беспокойтесь. Да как можно! Да неужели ж вы могли, Максим Альбертович?! Да я б себе никогда не простил, если бы хоть на полкопейки… хоть на полмизинца… Чтобы я вас? Да я отца родного раздену и по миру пущу, чтоб только с вас ни одна волосинка…

Маэстро. Ну, ладно… ну, вы уж тоже…

Хозяин. Нет, я говорю, чтоб ни одна волосинка не шелохнулась! Ведь для меня важно что?

Маэстро. Что? Ну, что?

Хозяин. Чтоб у вас мнение обо мне было надежное. Я уже и жене моей, и Фед Федычу говорил… Вот всяко о человеке говорят, а как сам посмотришь… – а оно так все и есть… и глаза на лоб, и глазам своим не веришь!

Маэстро. Алексей Алексеевич! Леша! Ты понимаешь, что такое культура?

Хозяин. Дык, Максим Альбертович…

Маэстро. Макс! Зови меня просто Макс. Не терплю официоза. Так я тебя спрашиваю – что такое культура? Ты думаешь, культура – это когда снимают ботинки в передней и далее шлепают в грязных носках и «доброе утро, мадам, целую ручки»? Ты думаешь, культура – это когда две тысячи свиней надевают смокинги, становятся похожими на две тысячи официантов и называют это «приемом на высшем уровне»? Когда “Amaretto” хлебают из фарфоровых чашек, отставив мизинчик? Налей! Водки налей! Да не в рюмку! Налей нормально – в стакан. И себе налей. Соли нет?

Хозяин. Дык, Максим Альбертович…

Маэстро. Макс! Запомни – Макс! Ладно, хрен с ней, с солью. А вообще водка с солью отличный напиток. И для желудка хорошо. Говно крепчает. Я, когда пил с королем бельгийским Бодуэном, научил его этому рецепту. Он был в восторге. Ну, поехали! «Скоол!» как говорят скандинавы! (Пьют.) Где культуры нет, там ее никогда и не будет. Есть люди, которые как родились жлобами, так и… пфру! Понятно? И есть такие города… и такие страны… Понимаешь – никогда! Пфру! Impossible! Jamais! Повысить уровень культуры нельзя, как нельзя повысить уровень водки в мелкой посуде – она сразу льется через край. Пфру! Налей! В стакан налей.

Хозяин. Ваше здоровье, Макс.

Маэстро. Твое! Можешь на «ты». Давай выпьем брудершафт.

Хозяин. Мне неудобно.

Маэстро. Неудобно какать в почтовый ящик. Давай! Перекрестить руки. Да, ты мне свою рюмку не суй! Ты сам пей. А руку сюда. Хоп! Теперь поцелуемся. Так. А теперь надо нагрубить друг другу. Давай ухо. (Орет.) Гов‑нюк! Ты чего дергаешься? Обиделся, что ли?

Хозяин. Нет, что вы… наоборот. Это здорово… только… громко очень. Неожиданно.

Маэстро. Ну, теперь ты.

Хозяин. Что?

Маэстро. Теперь ты мне нагруби.

Хозяин. Нет! Как это… нет! Я? Я не смогу. Что я должен?

Маэстро. Ты должен сказать мне – говнюк.

Хозяин. Нет! Вам? Нет! Максим Альбертович, я кому хочешь скажу «говнюк», хоть главе администрации, я человек прямой, кого хотите, спросите, вот хоть Фед Федыча, он не даст соврать… для меня любой, невзирая на лица… для меня все говнюки… но вас?!

Маэстро. Кончай болтать. Давай освежу. (Доливает.) Поехали! Да что ж ты мне суешь свою рюмку? Давай! (Пьют.) Целуемся! Давай ухо. (Орет.) Гов‑нюк! Ну! (Подставляет свое ухо.)

Хозяин. Нет, не могу!

Маэстро. Леша, ты что, не мужик, что ли?

Хозяин. Ну, мужик, мужик я, ей‑богу, мужик. Но не могу, не получается.

Маэстро. Меня уже трясет от тебя. А ну давай! Я скажу, а ты отвечай сразу – синкопой. Та‑там! Понял? Та‑там! Тогда получится. Давай. Целуемся. Говнюк!

Хозяин шепчет в ухо.

Маэстро. Что‑о? Не слышу. Ой, какой ты тупой! А ну, вперед! Смело! Говнюк!

Хозяин. Вы говнюк.

Маэстро. Не вы, а ты. На «ты»! Говнюк!

Хозяин. Сам говнюк.

Маэстро. Во! Пошло! Прорвало? Полегчало?

Хозяин. Ага! Говнюк!

Маэстро. Сам говнюк. Молодец. Теперь выпьем.

Чокаются.

Хозяин. Говнюк.

Маэстро. Ну, хватит. Чего ты разошелся не к месту? Скоол! (Пьют.) В безнадежно некультурной среде носители культуры должны пользоваться не относительными, а абсолютными благами. Ты это понимаешь?

Хозяин. Макс!.. Ой, прямо сам себе не верю, что я так запросто… Макс! Все как договорились – три тысячи долларов каждое выступление, а телевидение отдельно.

Маэстро. Подожди, не говори часто, говори внятно. Оплата вечеров – это естественно, это само собой. Это краткосрочная рутина. Что у нас со стратегией?

Хозяин. Машина? Это будет. Раз Краковяк обещал, это верняк. Но это через месяц. Они подгонят прямо в Москву. Поставят номера – и ключи в руки. Просто сюда сейчас нет смысла гнать, тут же тебе самому одни хлопоты…

Маэстро. Опять частишь. Помолчи. Ты понимаешь, о чем речь идет? Я не беру. Я даю! Ты должен это понять с самого начала. Машина мне не нужна. У меня есть машина, и не одна. Это просто ваш первый маленький вклад в фонд «Культура из рук в руки».

Хозяин. Я понимаю…

Маэстро. Молчи. Слушай и понимай дальше. Эта машина ничего не значит. Ни для меня, ни для вас. Пригоните ее и забудьте об этом. Это всего‑навсего знак! Знак – ты это понимаешь?

Хозяин. Ага, знак.

Маэстро. Налей! Это знак, что я могу сказать на Международном форуме в Копенгагене – вот фирма КСП из России, она хочет менять облик страны, фирма, которой можно доверять! Это говорю я иностранцам, а мое слово стоит дорого. Будь здоров! «Культура из рук в руки» – это движение с двух сторон. Навстречу. Усекаешь? Это руки, которые тянутся друг к другу, как на фреске «Страшного суда» Микеланджело. Это ясно?

Хозяин. Это‑то ясно.

Маэстро. Руки дают культуру – другие принимают. Где? Вот вопрос – где? Нужно место, постоянно действующая структура. Нужна АКАДЭМИЯ, где дышат воздухом культуры… и куда стекаются средства. Будь здоров! Поэтому я и говорю о том особняке на набережной. И прилегающий сад… и прочее. Это сейчас чье?

Хозяин. Ну, вообще‑то на балансе города…

Маэстро. На балансе! Слова‑то какие! На балансе! Какой баланс, когда давно все рухнуло? Дыры, ржавчина, запустение. Выпьем! Принцип катушки! Принцип снежного кома. Понимаешь? Фонд! Есть фонд, вместилище, центр! Стержень! Магнит! Катушка! И на этот стержень начинает накручиваться лента – освобожденных от налогов даров, пожертвований, взносов, херосов, чего попало, это уж моя забота. Или ледышка, снежок… Вот он в руке, маленький снежок. Теперь я размахиваюсь и кидаю его… так… он покатился… он растет, растет на глазах. И превращается в ком, потом в шар… а потом одному его уже с места не сдвинуть. Понимаешь?

Хозяин (в восторге). Ощущаю! Максим Альбертович, ощущаю!

Маэстро. Соображаешь! Молодец. Так что, крутим катушку?

Хозяин. Катушку? Крутим!

Маэстро. Толкаем ком?

Хозяин. Ком? Толкаем!

Зажигается свет.

Хозяин. Во! Все! Пошло, поехало! Наладили! Федя! Федор! (Уходит за кулисы. Слышен его голос.) Фед Федыч, где ты?

Помощник (появляется с другой стороны на сцене. Взглянув на часы, негромко). Время побежало, часики пошли. Где у пчелки жало – это знаешь ли?

Голос Хозяина. Лиза! Фед Федыч! Эй, куда все девались? Краковяк приехал?

Помощник (cебе, негромко). Едет… едет Краковяк…

Голос Хозяина. Фед Федыч, Лиза, где вы? Быстро все ко мне!!!

Помощник (так же). Подождешь…

Появляется Лиза. Шаг неуверенный, как при головокружении.

Лиза. Фед Федыч, вас к телефону.

Помощник. Меня?.. Откуда?

Лиза. Они говорят… из Квинса… Квинс, это ведь в Нью‑Йорке, да? Они говорят, что у них сейчас еще утро.

Помощник. Меня?.. А почему звонят не на мобильный?

Лиза. Они туда позвонили… Они ждут…

Помощник. Меня?.. Ладно, схожу… послушаю… (Уходит.)

Голос Хозяина. Лиза, Федя! Все ко мне!

Лиза закрыла лицо руками, коротко зарыдала и убежала со сцены.

Прошел Ведущий – в руках канделябр и какая‑то коробка.

Двое рабочих пронесли какой‑то большой прибор.

Хозяин нервно ходит вдоль рампы с трубкой у уха.

Хозяин (в телефон). Кто дежурит?.. А где Шакур? Почему уехал? Он меня спросил? А Шакыр? А ну, дай мне его.

Лиза. Ксей Ксеич, не надо!

Маэстро (выпивая и закусывая у стола). А что, Лиза, Валентина Корнеевна, она, собственно, где она?

Хозяин (в трубку). Шакыр? Что у тебя там? А Шакур? Куда уехал?

Лиза. Валентина Корнеевна прилегла.

Хозяин. Я ему голову оторву.

Маэстро. Прилегла? Ну и чудненько. (Выпивает и закусывает.) Вот и чудненько.

Вбегает Федор Федорович.

Помощник. Ксей Ксеич, гвоздец!

Хозяин (себе). А ну, без паники! (В трубку.) Это не тебе, ты как раз паникуй, но про себя… молча. (Помощнику.) Что у тебя?

Помощник. Полный гвоздец. У нас вдруг все счета пустые. А Краковяк не отвечает нигде. Гвоздец!

Хозяин. Макс, не в службу, а в дружбу, налей ему. Видишь, как руки трясутся?

Маэстро. Да ради бога. (Наливает.)

Хозяин (в трубку). Шакыр, десять минут тебе доехать до аэропорта… я сказал, десять минут…

Помощник. Ой‑ой‑ой! Во дела! (Выпивает.)

Лиза бьет себя кулаками по голове, рыдает.

Маэстро. Кстати, угрей‑то привезли или нет?

Хозяин. Угри, кажется, все выскользнули. (Быстро уходит.)

Вбегает Валерик. В руках коробка с ксероксом.

Валерик. Ай‑ай‑ай‑ай‑ай! Лиза, велели ксерокс забрать. Куда его? Куда его? Ой‑ой‑ой‑ой‑ой! Какая водочка! Можно полрюмочки? (Выпивает.) Уй‑уйуй‑уй‑уй! Хорошо пошла! (Закусывает.) А рыбочка! Какая рыбочка!

Помощник (Маэстро). Максим Альбертович, вот… всей душой… всей фиброй души понимаю – не время! А другого ведь не будет. Ведь все! Ведь никогда! Ведь навсегда!

Входит Жена Маэстро. Потягивается.

Жена Маэстро. Хорошо поспала! О! А светто горит! Так что, будем продолжать или пошло оно все в задницу?

Маэстро (жуя). Пошло оно все в задницу.

Валерик. Ой‑ой‑ой‑ой‑ой! Как советую, Валентина Корнеевна! Как хорошо‑то! (Притоптывает ногой от удовольствия.) Уй‑уй‑уй‑уй‑уй! Рекомендую.

Лиза. Невозможно видеть, невозможно смотреть. Невозможно думать о том, что произошло! Краковяк! Краковяк!

Валерик. Фед Федыч, я насчет ксерокса… Намекают, чтобы завтра… понимаете, завтра… тут чисто было… чтоб нас тут как не было… любыми средствами. Там ребята все разносят… всю технику, мебель офисную, обшивки, обивки… Я только, чтоб не покрали что… только спросить… вот ксерокс… если пропадет… Так я его лучше домой, правда? Всегда можно взять, и для вас удобнее…

Помощник (плачущим голосом). Ворюга! Отойди, ворюга! Не мешай, дай поговорить!

Валерик. Фед Федыч, я ведь, как удобнее… чтоб под рукой у вас все было… один звонок, и все на месте!

Помощник. В угол сядь и помолчи, ворюга! Дай тишину! (К Маэстро.) Извините, за все извините, великий вы человек! Вот, при жене вашей говорю – великие вы люди. Счастье мне, что могу так близко соприкососну… сопроко… соснувшись…

Маэстро. Вот что, Федя, объясни‑ка мне, что происходит?

Помощник. Все объясню, вот, перед Валентиной Корнеевной, как перед иконой…

Маэстро. Погоди, погоди‑ка со святынями, ты мне дело‑то растолкуй. Кого искать поехали? Какие там счета опустели? Какие перспективы?

Помощник. Вот я и говорю! Почему преклоняюсь? Потому что вас все это не касается. Тлен, тлен, тлен! Об вас все это суетное как на святом огне очищается. Они суетятся, а вам не надо, ничего не надо!

Маэстро (беспокойно). То есть как это – ничего не надо? Федор Федорович, а если без излишней лирики?

Помощник (не слушая). К вам плохое не пристанет. Обгорит и съежится. Ни о чем не беспокойтесь! Об вас всё, как об стенку горох!

Жена Маэстро (мужу). Макс, что он мелет? Он пьян, что ли?

Помощник (взревел). Н‑н‑н‑е‑е‑е‑т! Никогда не подумайте! Вот! (Вынимает тетрадку из внутреннего кармана.) Мое второе «я», моя альма‑матер! Никому никогда не показывал. На дне души лежало, в самом нижнем ящике… сейфа. Вот… для вас… взгляните только.

Маэстро (беря нерешительно). Стихи, что ли?

Помощник. Киносценарий моей жизни. Тут и стихи, тут и… всё! Я такого повидал, что на всех хватит. Нужен кинорежиссер, и нужно все это заснять. Как есть! Как жизнь. Она меня имела, но и я ее имел. Тут… (стучит пальцем по тетрадке в руках Маэстро) тут… увидите… все жилы лопнут, такое будет кино.

Жена Маэстро. Максим Альбертович не занимается кинематографом.

Помощник. Вашей великой жене надо засняться в роли моей тетки.

Жена Маэстро. Что происходит, Макс?

Помощник. Это такой боевик будет, все Сталоне и Шварценегеры хавальники заткнут. Моя тетка – не родная, врать не буду, – моя двоюродная тетка Нюра это… ну, в общем, прочитайте. Что она видела в жизни, этого даже я не видел. А я видел все.

Маэстро (вставая). Хорошо, я посмотрю… позвоню… поговорю с Рязановым, с кем там еще… хорошо… Но где Алексей Алексеевич? И что Краковяк?

Помощник (он все стучит пальцем по тетрадке). Там про всех, про них… про всех!

Валерик. Я тогда пока пойду… Я думал, ксерокс тут мешает… Я его пока…

Помощник. Сядь, Валера. Я не побрезгую тебя придушить.

Лиза (вытирая слезы). Не слушайте их. Они говорят сами не знают что. Я вас сейчас отправлю в гостиницу.

Маэстро. Нет, нет, минуточку! Ми‑ну‑точ‑ку! Где Алексей Алексеевич, нам надо все оговорить. Гостиница гостиницей, но есть контракт, есть устная договоренность. Есть «Культура из рук в руки», наконец!

Вбегает Хозяин с телефонной трубкой у уха.

Хозяин (бормочет, набирая номер). Есть культура… все есть… прямо из рук в руки… только вот Краковяка нету… нигде…

Маэстро. Алеша, надо поговорить.

Хозяин (в трубку). Гафур? Что значит, кто говорит? Я говорю. Не узнал? (Тяжело дышит.) Теперь узнал?.. (Голос страшный.) Что?..

Жена Маэстро (встает). Лиза, вы говорили, есть машина до гостиницы?

Хозяин. А ну, не шевелиться! Тихо сидеть… по диванам!

Жена Маэстро (задохнулась). Это… вы это мне?

Хозяин. Молчать! Ни звука! (В трубку, мягко.) Нет, это я не тебе, Гафурчик. Ты говори.

Жена Маэстро. Макс, сумку мою принеси. Она там, где накрыт стол.

Маэстро. Помолчи! Тебе же сказали, помолчи!

Валерик (шепотом). Я пойду пока… (Выходит.)

Помощник (к Жене Маэстро). Может, рюмочку пока, под огурчик?

Маэстро. Ша! Тихо все! (Напряженно ждет, глядя на Хозяина.)

Лиза (беззвучно плача и отрицательно мотая головой). Ксей Ксеич… Ксей Ксеич… теперь уже… теперь уже… я еще когда в первый раз свет погас… Когда он ни по какому телефону не отвечал…

Хозяин (в трубку). Все? Все сказал?.. Когда был?.. Где? В аэропорту, в VIPе? Где? Подожди, Гафур… А Шакыр? Ему жить нельзя после этого, ты это понимаешь?

Лиза. Ксей Ксеич! Они ни при чем. Я не понимала тогда, но я же чувствовала! Я сердцем… по голосу почувствовала… Это был не Краковяк!

Хозяин (в трубку). Подожди, Гафур. (Лизе.) Что ты сказала? Что?

Жена Маэстро (на ходу, брезгливо передергивая плечами). Гафур… Шакыр…

Хозяин (Лизе). Что ты сказала?

Лиза. Краковяка четыре дня как нет здесь. В Прагу контейнеры отправляли… вот тогда.

Маэстро. Что за чепуха! Я привез гуманитарную помощь – четыре миллиона одноразовых шприцев для детских прививок. «Культура из рук в руки» оформляла все лично через господина Краковяка.

Хозяин (в трубку). Гафур, держи пока Шакыра, и оба ни с места. Я позвоню. (Максу.) Шприцы шли с тобой или отдельно?

Жена Маэстро. Хам говнючий, ты почему так разговариваешь? Ты почему на «ты»?

Маэстро. Ва‑а‑а‑ля! Мы перешли! Мы перешли!

Хозяин. Шприцы передавали… где?

Маэстро. В Санкт‑Петербурге, во Дворце… молодежи…

Хозяин. Ты сам там был?

Маэстро. А как же! И Краковяк выходил… на сцену.

Лиза. Не‑е‑е‑е‑т! Не‑е‑е‑е‑т! Его там не было!

Помощник (отстраненно, но звучно). Что ж ты так воешь, Елизавета?! Такое тут проясняется, а ты воешь как белуга.

Хозяин. А ну, Лиза, подойди. Поближе подойди. Вот и сумочка твоя с тобой, как всегда. Вот ты и к сердечку ее прижимаешь, как всегда. А там у тебя в сумочке фотография лежит, как всегда. Ее‑то ты и прижимаешь к сердечку вместе с сумочкой.

Лиза (в слезах). Ксей Ксеич! Ксей Ксеич!

Хозяин. Дай сюда!

Лиза (прижимая сумку). Это мое женское, мое тайное… Откуда вы знаете? Никто… никогда… не посмеет…

Хозяин. Федя, подержи ее.

Помощник (подходит к Лизе). Что‑то я не пойму. Что‑то я не врубаюсь.

Хозяин (вскрывая сумку). А вас, Федор Федорович, врубаться и не приглашают. Вы тут лицо стопроцентно обслуживающее.

Помощник. Так это что же все – краковяковы дела?

Хозяин (подходит к Жене Маэстро и показывает ей фотографию). Это кто?

Жена Маэстро. Ах! (Глаза широко открылись, брови к потолку, прикусила палец.) Боже! Как? (Закрыла лицо руками.) Боже! Это провокация!

Маэстро. Валюша, что? Что? (Угрожающе). Валюша!

Хозяин (подходит к Маэстро, показывает фотографию). Это кто?

Маэстро. Я.

Хозяин. А рядом кто?

Маэстро. Это Копенгаген…

Хозяин. Я спрашиваю, рядом с тобой кто?

Маэстро. Это… господин Израэльсон, новый адвокат европейского отделения моего фонда «Культура из рук в руки». (К жене.) Валюша, откуда ты его знаешь? Я ведь вас не знакомил.

Жена Маэстро. Я не знаю никакого Израэльсона.

Маэстро. А почему ты сказала «провокация»?

Лиза. Отдайте фотографию. Вы не смеете!

Маэстро (Лизе). А как она к тебе попала?

Лиза (к Хозяину). Отдайте фотографию!

Хозяин. Кончай нытье. Чего ты хочешь? Израэльсона хочешь? Тебе же сказали, что это Израэльсон. Хочешь на него любоваться? Так эта рожа через сутки на всех заборах будет висеть – разыскивается особо опасный, облапошивший в особо крупных размерах…

Маэстро, Жена Маэстро, Помощник, Лиза (вместе и указывая пальцами друг на друга). Это ПРОВОКАЦИЯ!

Ведущий (входит). Алексей Алексеевич, там говорят… все выносить…

Хозяин (рассеянно). Ну и выносите… раз говорят…

Рабочие разносят мебель.

Хозяин. А с этим (тычет пальцем в фотографию) Израэльсоном что у вас были за переговоры? Вы когда с ними встречались?

Маэстро. О‑о! Не помню… Давно… Той зимой…

Хозяин. Зимой? А почему здесь на деревьях листья? (Тычет в фото.)

Маэстро. У‑у! Значит, это было весной… или летом…

Хозяин. А почему тут дата стоит 15 октября сего года, значит, месяц назад?

Маэстро. Э‑э! Just a moment! Пошел ты знаешь куда? В такой тональности со мной не разговаривают! Обратись к моему адвокату.

Хозяин. Но ведь это и есть твой адвокат!

Маэстро. Вот к нему и обратись! Я не собираюсь это комментировать. (Жене.) А почему ты так вскрикнула, когда увидела фотографию?

Хозяин (к Маэстро). Значит, месяц назад вы с ним создали дочернюю фирму, на которую перекачивались деньги фонда?

Жена Маэстро. Что?

Лиза. Что?

Маэстро. Что?

Помощник. Спокойно! Спокойно. Спокойненько!!!

Маэстро (жене). А что ты так вскинулась, когда увидела фотографию?

Помощник. Ну‑ну‑ну! Маэстро! Что позволено быку, то позволено и жене Цезаря!

Хозяин (показывая фотографию Жене Маэстро). Кто это?

Жена Маэстро (отстраняясь, как от привидения). Нет, нет! Боже мой, нет!

Хозяин. Кто это?

Жена Маэстро. Мой муж.

Хозяин (орет). А рядом?

Маэстро (орет на Хозяина). Тихо!

Хозяин (шепотом). Кто это?

Жена Маэстро. Збигнев. Збигнев Бржелковский, секретарь посольства Польши.

Хозяин. И вы с ним создали дочернюю фирму, через которую перекачивались на ваше имя деньги фонда?

Все (показывая друг на друга). Это ПРОВОКАЦИЯ!

Маэстро (выхватив фотографию у Хозяина, показывает ее Помощнику). Это кто?

Помощник. Вы.

Маэстро. Без вас знаю. А рядом?

Помощник. Краковяк.

Хозяин (Лизе). Значит, все это время ты продолжала с ним встречаться и давала данные на меня?

Лиза. Клянусь! Вот на чем угодно… Когда у нас с вами началось, у нас с ним все кончилось.

Хозяин. Врешь! Давала ему на меня наводку?

Лиза. Наоборот. Я вам давала на него наводку.

Маэстро. Это Краковяк? Это???

Помощник. Маэстро, не обращайте… никакого внимания. Вас не должно касаться… плюйте на нас, маэстро!

Маэстро. Я много подарил и буду дарить и дарить дальше! Давать культуру непосредственно из рук в руки… Но мы договорились о каких‑то компенсациях… Как же без этого? И все должно было идти через человека по фамилии Краковяк. А теперь выясняется, что Израэльсон и Краковяк… и этот Бржелковский одно лицо?! (Своей жене.) Что у тебя было с этим поляком?

Жена Маэстро. Опомнись! Он не поляк, а мошенник! Ты же видишь теперь.

Хозяин. Непонятно… Час назад я с ним говорил, и он…

Лиза. Не он! Это не он! Голос похож, а он исчез еще неделю назад.

Хозяин (хватает ее за горло). Почему молчала?

Лиза (задыхаясь). Я не знала… Я только сегодня поняла… Я думала, он злится на меня… за тебя… Потому так странно говорит…

Помощник. Стоп! Все на местах! Неделю назад? Спокойно!

Хозяин. Странно говорит, говоришь? Неделю назад, говоришь? (Отшвыривает ее.) Он за эту неделю перекачал бабок зеленое море и две зеленые речки. Ну, сука… Значит, подстава! Когда же он смылся? (К Помощнику.) А ты куда смотрел? Тебе что было поручено?

Помощник. Если вас, Алексей Алексеевич, действительно интересует, куда я смотрел, то узнайте, что я смотрел в корень. Тут вроде все свои… я в смысле тут все люди заинтересованные… Да, а Валера? Куда этот попрыгунчик опять ушустрил? Я ему, кстати, Елизавета Ильинична, не доверяю, возьмите на заметочку. Так. Так, так, так! Посидим чуточку в тишине. Послушаем, как дождь стучит в окошко. Что‑то мы много говорим. И все громко. (Пауза.) Так… Значит, вопрос был, дорогой мой начальник, куда я смотрел? А смотрел я в обе стороны: отсюда туда и оттуда сюда. Потому что было у меня сразу две должности – обеспечение вашей безопасности и обеспечение по вашему приказанию кое‑кому опасности. И пока вы, Алексей Алексеевич, один мною командовали, я разбирался, что к чему. А когда Краковяк вас подмял и стал поверх вас распоряжаться, я маленько путать стал и вины своей тут не вижу.

Маэстро. Знаете, у вас тут пошел какой‑то уголовный разговор. Абсолютно не желаю в это впутываться. Я привез с собой четыре миллиона одноразовых шприцев для детских больниц. Я искал людей, которые могут доставить это по назначению. Я хотел помочь своей стране и найду другие каналы, по которым смогу сделать это. Очень сожалею, что вы оказались не теми людьми, которых я искал, что в вашем лице я не нашел тех… вернее, нашел не тех…

Помощник. Тех, тех! Тех самых, маэстро! Все в порядке. Никакой ошибки. Шприцы маленькие… а контейнеры большие… в них много еще чего поместиться может… Все в порядке!

Хозяин. Ты, Федя, каким‑то не своим голосом говоришь. Как будто даже, это не ты говоришь. Правда, Лиза? Я как бы телевизор смотрю, триллер какойто – там одним голосом говорят, а тут мне другим голосом переводят.

Помощник. А как же вам не переводить, Алексей Алексеевич, если вы по‑иностранному не рубите и по‑русски слушаете, да ни хрена не слышите?

Хозяин. Ты это мне сказал, Федя? Ты мне это сказал? Что ж ты, Федя, совсем себя не жалеешь?

Жена Маэстро. Как шпана разговаривают! Видать, шпана и есть. Вот и съездила на родину. Вот и привезла домой культуру!

Маэстро. Я уезжаю. Валюша, пошли отсюда. (Протягивает руку к трубке.) Позвольте! Мне позвонить нужно.

Хозяин (отводит руку с трубкой). Я сам жду звонка. Очень важного. Сейчас никак – аппарат занят.

Помощник. Смущает меня эта фамилия – Бржелковский.

Жена Маэстро (выкрикивает). Не говорите мне о нем! Боже мой, как это могло случиться?!

Маэстро. Что такое? Какое он имеет к тебе отношение?

Помощник. Вы, Ксей Ксеич, поставили меня рабом к Краковяку. А Краковяк некоторое время назад поставил меня рабом к Збигневу Бржелковскому. А вот Бржелковского последнее задание было – похоронить Краковяка по высшему разряду с биографией и некрологами в центральных газетах.

Лиза. Я не могу больше! Не выдерживаю.

Хозяин. А? Чего, чего? Ну и как? Задание выполнено?

Помощник. Шепчешь! А как же! Все готово. Такого‑то, такого‑то известный банкир и общественный деятель, кандидат повсюду и председатель всего подъехал на своем SAABе последней модели к дому номер шесть по Колодной, бывшей Пискунова, бывшей Колодной улице, где расположен комплекс, в народе именуемый «Ледышка», а официально – Холодильник номер четыре. Как стало известно, банкир имел намерение получить в холодильнике присланных ему из Калининграда, бывшего Кенигсберга, деликатесных угрей для праздничного стола в честь дорогого гостя, прибывшего в наш город. Два киллера, расположившиеся в проходной холодильника под видом дежурных, расстреляли в упор банкира и его водителя, не дав выйти им из машины. После чего облили машину бензином и подожгли.

Пауза.

Лиза. Этого не может быть! В какой это газете?

Помощник. В завтрашней, Лизочка. Сегодня и говорить бы об этом не стоило, да что‑то я запутался. Бржелковский, которого я в жисть не видел, но от которого распоряжения идут толковые и плата весьма, заметьте, высокая идет без опозданий, так вот Бржелковский вдруг… катком хочет пройтись по моему благодетелю Краковяку. А другой мой благодетель – вы, Ксей Ксеич, – второй день про угрей напоминаете тому же Краковяку. Я и помалкиваю. А тут фотография на свет явилась, еще не легче, и наша великая гостья своим божественным голоском вскрикивает: «Збигнев Бржелковский!» У меня сердце екнуло, но, думаю, мало ли Збигневых Бржелковских, фамилия на Руси частая. Правда, Лизочка? Глянул, а это сам Краковяк. Вот и пришлось обнародовать мои сомнения. Разъясните, люди добрые, а то шуму много будет. (Смотрит на часы.) Через двадцать минут… От «калашниковых» всегда много шуму, даже если они с глушителями. Вы извините, что я с вами так откровенно.

Пауза.

Хозяин. ЭТО ПРОВОКАЦИЯ! (Утирая пот.) Постой, постой. Подожди, ребята. Нокдаун. Считайте медленно до десяти. На пятом счете я поднимусь. Я еще соображаю. Мне бы только глаза сфокусировать. Елизавета Ивановна, вы меня хорошо слышите?

Лиза. Ой, ой! Хорошо, Ксей Ксеич.

Хозяин. Елизавета Ивановна, когда именно вам показалось, что звонящий по телефону Краковяк вовсе не Краковяк?

Лиза. Ой, ой! Прямо не знаю. Пять дней, может… неделю, может, уже…

Хозяин. Федор Федорович, как по‑вашему, сколько дней мы с вами никак не можем никуда дозвониться господину Краковяку?

Помощник. Да… неделя будет.

Хозяин. Так… Именно так. (Тяжело дышит, глотает таблетку.) То, что двенадцати зеленым миллионам приделали ноги, это само собой. Но тут различаю я запах могилы… и, кажется, братской. (Лизе.) Когда ты последний раз с ним говорила?

Лиза. Полчаса назад.

Хозяин. Ты звонила?

Лиза. Нет, он.

Хозяин. Что он сказал?

Лиза. Что поедет на холодильник и оттуда с угрями сразу сюда.

Хозяин (Федору). Все машины на связь!

Звонок телефона.

Хозяин (достал из кармана мобильный телефон. Включил громкую связь). Алло!

Голос. Алло!

Хозяин. Алло!

Голос. Алло! Вы меня слышите? Алексей? У тебя трещит в аппарате.

Хозяин (прикрыв трубку, присутствующим). Это его голос. Ручаюсь! Значит, он здесь! (В трубку.) У меня не в аппарате, у меня все трещит по швам.

Голос (перебивает). Некогда говорить, я из машины. Еду за угрями на четвертый холодильник. Через двадцать минут я там и еще через тридцать у вас.

Помощник. Нет! Ни в коем случае. Пусть прямо сюда едет!

Хозяин (отталкивая его). Не вмешиваться! (В трубку.) Краковяк, нас выселяют. Вдруг оказалось, что все наши оплаты не прошли. Счета заморожены.

Голос (перебивает). Привет от меня нашим гостям.

Хозяин. Ты что, издеваешься? Немедленно приезжай сюда, слышишь, немед…

Голос (перебивает). Да ладно, чего там. Угри стоят того.

Помощник. Дайте мне трубку.

Маэстро. Дайте мне трубку.

Лиза. Дайте мне трубку.

Жена Маэстро. Дайте мне трубку.

Хозяин (бегает от них). Где ты находишься? Почему так трещит? Где ты…

Голос (перебивает). Новостей нет?

Хозяин. У нас счета арестованы.

Голос. До встречи. Мы уже у моста на Гусище. На Холодильник – и к вам.

Хозяин. Стой!

Гудки отбоя.

Хозяин. Это он!

Лиза. Это его голос!

Помощник. Это он.

Маэстро. Почему вы мне не дали трубку?

Помощник. Часы пошли. Восемнадцать минут осталось.

Все (указывая друг на друга). ЭТО ПРОВОКАЦИЯ!

Помощник. Что делать‑то будем? До «Ледышки» уже не успеем… Звонить надо туда, но звонить надо надежному, очень надежному человеку… где его взять‑то?

Жена Маэстро. Какая же вы все шваль! Какая мелкота! Копошитесь в каких‑то отбросах. Я грешная женщина. Я знаю это и вам говорю – я грешная женщина. Но мои грехи – это мои поступки, а не я сама. Я могу покаяться, я могу очиститься. Я не желаю быть такой гнилью, как вы!

Помощник. Не осуждайте, Валентина Корнеевна, это тоже лишний грех.

Жена Маэстро. Не осуждаю, а отшвыриваю! Боже, остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Прощайте. Безоговорочно прощайте! Ты со мной, Макс? Кто меня выведет? Кто меня проводит до вокзала?

Валерик (входит и слышит последние реплики). Ой‑ой‑ой! Что творится! Валентина Корнеевна, у меня машина «жигуленок»… если не побрезгуете, то с великим удовольствием…

Маэстро (резко). Что?

Валерик. Нет, нет, ничего… Вокзал‑то рядом, Валентина Корнеевна, два шага.

Жена Маэстро. Дайте руку, мальчик. Вот вы меня и проводите. Нехорошо даме одной по вокзальным хоромам шастать. Дайте руку!

Валерик. Какой я мальчик, разлюбезная? Мне уж сорок скоро. А я все прыгаю…

Помощник. Постой, Валера. Ко мне подойди сперва.

Валерик не двигается.

Ты слышал, чего я говорю? Ко мне подойди. (Гипнотизирует его взглядом.)

Валерик. Чего, Фед Федыч?

Помощник. Иди… иди… еще иди…

Хозяин. Пятнадцать минут осталось, ты думай, что делать!

Помощник. А я и думаю… вот в этот самый момент… (Медленно движется к Ведущему, тот медленно отступает.) И не только думаю, что делать, но уже и делаю то, о чем думать надо было еще неделю назад.

Маэстро. Отлично! Он отлично формулирует. Это самородок! Вот она сила русской провинции!

Помощник. Иди…

Валерик срывается с места и с криком убегает. Помощник с криком за ним.

Маэстро. Что это значит?

Пауза.

Лиза. Мы так хорошо начинали, у нас было так интересно. Вся наша фирма помещалась в одной комнате. Нас было шестеро, и по вечерам мы все вместе ужинали. Рядом с нами открылся маленький ресторан. Он назывался «На горке». У них были картонные коробочки, большие и маленькие. В них можно было класть еду, и еда не остывала. Федор Федорович шел в ресторан за едой, а я накрывала на стол. И мы так радовались, что у нас появились деньги, и мы можем каждый день покупать хорошее вино, пирожные и много фруктов. А Краковяк и Алексей Алексеевич пели под гитару песни, которые они сочиняли в институте…

Телефонная трель.

Хозяин. Алло.

Голос. Алло.

Хозяин. Краковяк, это ты?

Голос (перебивая). Алло! Вы меня слышите? Алексей? У тебя трещит в аппарате.

Хозяин. Ага… слышите? (Маэстро и Жене Маэстро.) Вы музыканты, слышите?

Голос (перебивая). Некогда говорить, я из машины.

Маэстро. Господи, этот разговор уже был, это уже было!

Голос (идет запись – повтор последнего разговора. Все молча слушают)…Еду за угрями на Четвертый холодильник. Через двадцать минут я там и еще через тридцать у вас. (Пауза.) Привет от меня нашим гостям. (Пауза.) Да ладно, чего там. Угри стоят того. (Пауза.) Новостей нет? (Пауза.) До встречи. Мы уже на Гусище. На Холодильник, и к вам. (Щелчок. Гудки отбоя.)

Помощник вводит Валерика. Тот несет в руках картонную коробку. Под глазом у него большой синяк.

Помощник (Валерику). Поставь. (Валерик ставит коробку.) Открой. (Та же игра.) Покажи. (Та же игра.) Скажи, как я научил.

Валерик. Вот эта пленка.

Помощник. Покажи остальные и скажи, как я учил.

Валерик (делает). Вот эти пленки.

Помощник. Какие пленки, Валерик?

Валерик. Телефонных разговоров Краковяка.

Помощник. А кто тебя научил целую неделю пускать нам эти пленки? Кто тебе составил расписание, когда это делать?

Валерик. Он.

Помощник. А где же он сам, Валерик, как ты думаешь?

Валерик. Я не знаю. Больше ничего не знаю.

Помощник. А как ты думаешь, что мы с тобой за это сделаем, Валерик?

Пауза.

Жена Маэстро. Оставьте в покое мальчишку.

Валерик горько смеется, крутит головой.

Помощник. Что, что?

Хозяин. Федя, брось, остановись. Поздно. У тебя там на Холодильнике правда, что ли, люди ждут?

Помощник. У меня правда. У меня все правда. Только не дождутся мои люди. Никто ж не едет. Значит, тихо будет у Холодильника. Тихо, тихо…

Маэстро. Хорошо говорит, собака! Хорошо!

Хозяин (устало). Давай отбой.

Помощник. Давай, давай. Отбой, отбой.

Маэстро. Какой ритм, а?!

Помощник. Люди старались, готовились, оружие смазывали. Теперь кто‑то должен рассчитаться. Или мы с ними, или они с нами.

Маэстро. Ну, хорошо! Правда, Валюша?

Хозяин. Рассчитаемся, Федя. На это у нас еще хватит. А вот Краковяку хуже. Он такое сделал. Он так нас сделал, что должно… должно ему быть хуже…

Лиза (слезливо). Алеша! Алеша, не плачь!

Хозяин. Что ты, Лиза? Я? Да ты что? Опомнись, Лиза. Мне ничего не жалко. Мне никого не жалко. Потому я и не плачу.

Лиза кидается к нему и покрывает его лицо поцелуями. Он неподвижен.

Валерик. Простите меня. Мне велели…

Помощник. Ой, не говори, ой, молчи… ни одного зву‑у‑ка. Тихо сиди… пока.

Хозяин. Мы сумасшедшие… мы сошли с ума… вопрос – когда? Вопрос – почему все одновременно? Вопрос – где доктор? (Пауза.) Вопрос!

Здесь возможна музыка или заключительная песня в стиле романтических студенческих песен 70‑х годов. Может и ничего не быть, а просто –

Занавес