«Полёты с ангелом» З. Сагалова – Шагал, Шмерц, Сандрар, Дядя Исроэл, Бадхен, Луначарский. Постановка С.Ю. Юрского. Театр имени М. Н. Ермоловой и «Арт–партнер — XXI» 

Видеозапись спектакля (2016)

Первый акт https://vimeo.com/398016295

Второй акт https://vimeo.com/398017119

На этой странице:

  • Листовки и программки спектакля
  • Фотографии Нины Аловерт
  • Сергей Юрский о премьере спектакля «Полеты с ангелом. Шагал». – «Правда24», 24 июня 2013 года
  • «На сцене вновь появится личность». – Григорий Заславский в диалоге с Сергеем Юрским в «Вестях ФМ», 26 мая 2013 года
  • Мария Седых. «О, bella!» – «Итоги»  №21 / 885, 27 мая 2013 года
  • Эмилия Деменцова (Наталья Сажина). НАД.  Театрон, 04 июня 2013
  • Эдуард Маркович. Параллельные прямые Сергея Юрского. Полёты с ангелом. Шагал. — Live Journal, 02/04/2014
  • Нина Аловерт. «По лестнице, уходящей в вечность. Записки зрителя». – «Русский Базар» №40 (1015), 2015 год

Листовки и программки спектакля

Фотографии Нины Аловерт

Сергей Юрский о премьере спектакля «Полеты с ангелом. Шагал». – «Правда24», 24 июня 2013 года

«На сцене вновь появится личность». – Григорий Заславский в диалоге с Сергеем Юрским в «Вестях FM», 26 мая 2013 года

Заславский: В студии Григорий Заславский, добрый день. И я с удовольствием представляю нашего сегодняшнего гостя — это Народный артист России Сергей Юрский. Сергей Юрьевич, здравствуйте, приветствую вас в студии «Вестей ФМ».

Юрский: Здравствуйте, Григорий. Рад вас видеть.

Заславский: И я тоже вас рад. Вы знаете, есть у меня знакомый режиссер, который однажды написал или сказал в интервью, что ему уже не интересно поставить просто хороший спектакль, и страшно обиделся, когда я где-то в какой-то своей заметке дурацкой написал, что не надо бояться, поставьте просто хороший спектакль, не бойтесь. А про вас я скажу так, что для вас, как мне кажется, действительно не интересно поставить просто хороший спектакль, в вашей биографии просто хорошие спектакли, они есть, естественно, все, но для вас очень важно в каждом следующем спектакле сделать еще какой-то очень важный сущностный и осмысленный шаг в сторону каких-то вот… вскрытия каких-то вам важных мыслей и соображений. И вот эта вот история, которая посвящена Шагалу, мне кажется, тоже плод каких-то очень важных и долгих размышлений. Спектакль называется «Полеты с ангелом» и рассказывает о не то что последних днях, как я понимаю, а о последних минутах жизни великого русского художника Марка Шагала. И, конечно же, мне интересно, почему вы… Во-первых, эта пьеса совершенно какого-то незнакомого автора, и о Шагале как о всяком великом человеке наверняка написана не одна пьеса, а вы выбрали эту.

Юрский: А я не знаю, написаны о Шагале пьесы? Как-то я… Ну, я не занимался специально Шагалом, я занимался специально пьесами и театром, и эта пьеса меня очень увлекла, она, по-моему, замечательная. Нет, о Шагале я больше не знаю. Пишут сейчас все о Фрейде, вот тут десятки пьес.

Заславский: О Дали тоже.

Юрский: А Шагал — нет. Но дело же не в том, конкретно о ком пишут. Дело в том, что немножко возвращается попытка предъявить на сцене личность. Когда-то была мода, потом она исчерпалась, писать о Пушкине, о Белинском, о Лермонтове, конечно, о декабристах, о каждом из декабристов.

Заславский: Обо всех вместе, о каждом в отдельности, да-да-да.

Юрский: Но даже не мода, а зов сердца и возможность через это высказаться нашей пьесой. А чтобы творческая личность была в центре на сцене, это с тех пор выпало на многие десятилетия, потому что пошло развенчание великих людей, обратились (ну, такие периоды бывают и в литературе, и в жизни), обратились к простым людям и начали их копать изнутри, показывать такие пороки в людях, какие они хитрые, коварные, какие у них проблемы с любовью, как они разрушили что-то, как они созидали что-то, ну, обычные люди. А вот теперь, сейчас, приближаясь к премьере пьесы Зиновия Сагалова, Зиновия Владимировича, под названием «Полеты с ангелом», я оглянулся и вдруг увидел, что я играл, мне повезло, много очень великих людей на сцене и на экране, очень великих. И думаю, что это слово «повезло», при том, что и моды на них не было, а, однако, вот так мне случилось. Когда есть фигура…

Заславский: Извините, я вот сейчас на вас так смотрю, и вдруг начал мысленно… Потому что вы, когда говорили о декабристах, я, естественно, подумал в этот момент про Эйдельмана — человек, который так много писал о декабристах. А у Эйдельмана была такая почти что идея фикс: вычислять, в каком количестве рукопожатий он от того, другого, третьего, и от Пушкина в частности. Выяснялось, что не так уж много людей, не так уж много рук его отделяет от Александра Сергеевича Пушкина.

Юрский: Три-четыре…

Заславский: И я сейчас, глядя на вас и на ваши руки, вдруг подумал, что вы через одного человека от Михоэлса — это точно, через одного человека от Михаила Чехова — это точно, да и от многих других людей тоже.

Юрский: Да и от Шагала. Шагал — вообще наш современник, просто современник.

Мария Седых. «О, bella!» – «Итоги» №21, 27 мая 2013 года

На сцене Театра Ермоловой прошла премьера спектакля Сергея Юрского «Полеты с ангелом». Продюсер Леонид Роберман

После спектакля Сергея Юрского «Полеты с ангелом» очень трудно не заговорить сразу высоким штилем. Стихами, даже такими свободными, как написана пьеса Зиновия Сагалова, не умею. А от пафосных рулад удерживают пролитые в финале слезы, сдержать которые не смогла. Прошибло. Собственно, здесь можно было бы поставить точку. Плачущий рецензент — что тот комиссар. Но со слова «точка» спектакль-то как раз только начинается. «Ты хочешь, чтоб я сам поставил точку?» — спрашивает старик, сидящий лицом к мольберту. Мы не видим, что за картина в подрамнике, но узнаем за его спиной сгрудившиеся на заднике домики Витебска, а в музыкантах — уличных клезмеров. Да-да, перед нами — Марк Шагал. Кажется, физически ощущаешь, насколько он погружен в себя. Я бы назвала это эффектом Юрского — умение так сосредоточить на мгновение внимание зала и держать паузу ради того, чтобы мы почувствовали себя здесь и сейчас. Обычно такие мгновения приберегают к кульминации или к финалу. Но режиссеру Юрскому очень важно завладеть публикой сразу. Иначе расслабленная, пришедшая из буфета, она многое прослушает, не уловит жанр. Он не может ее упустить, потому огонь принимает на себя актер Юрский. В спектакле у него множество ролей — от поэта Сандрара до министра Луначарского. Но главная роль — Марк Шагал. Гений играет гения, великий рассказывает про великого? Не играет и не рассказывает. Собеседуют. Один художник, проживающий долгую жизнь в искусстве, с другим, дожившим почти до ста лет. Не надо сопоставлять масштабы, но можно почувствовать близость. Отсюда откровение и пронзительность финала, когда в ответ на заданный в начале вопрос герой взбирается по лестнице туда, где свободно и счастливо летали персонажи его знаменитых полотен, и замирает, воздев руки к небесам.

Собственно полет, фантазия, грезы или видения и есть жанр этого спектакля. Способ игры и чувствования перпендикулярны моде и мейнстриму. Вместо ненормативной лексики — стих и соответствующий ему ритм постановки. Вместо жестокости — поэзия. Не потому, что не чувствуют горечи своего века. А потому, что скрипач на крыше не перестал играть и для кого-то все еще звучит его музыка. Надо услышать, как Юрский — Шагал выговаривает, повторяя много раз, когда совсем невмочь: О, bella! Белла — имя возлюбленной, жены и музы. Они оба знают чувства изгнанника, хотя Юрский всего-то в Москву переехал. Потому беспощадно фарсовыми красками рисуют большевичку Лушку (Людмила Дребнева). Знают и про то, почему нельзя вернуться туда, где был счастлив. Когда Марк кается перед матерью (ее играет Наталья Тенякова), что не приехал в Витебск на ее могилу, она рассказывает сыну про навсегда исчезнувший тот его город, кажется, будто они говорят о сгинувшем БДТ. Впрочем, покаяние — лейтмотив постановки. «Я дерзнул перевернуть сотворенный тобой мир» — покаяние-вызов художника милостью Божьей. Покаяние-нежность перед Беллой, которую тонко играет Анна Гарнова. А еще в спектакле-фантазии есть персонаж «Сожженная картина» (Людмила Дребнева), персонаж трагический, свидетель обвинения. Ее монолог обращен к нераскаявшимся. Предупреждение об опасности.

У Ангела (Анна Гарнова) в этом спектакле нет крыльев. На голове вязаная шапочка с помпоном, шерстяной свитер, штаны закатаны до колен. Почему? «А потому» — так со сцены отвечает Шагал на глупые вопросы. И Юрский так отвечает.


Наталья Сажина. НАД. — Театрон, 4июня 2013

Источник

«Люди уменьшаются в размерах / По мере удаления от нас», –  это урок о перспективе, а не о роли личности в истории.  Марк Шагал один из тех, кто опроверг этот урок, опровергло его и время.

  Наше в том числе:  те, кто на виду, мельчают и мельчат. Картины Шагала противоречат правилам перспективы. Да и у нас в словарях появился – бесперспективняк…  В театре им. Ермоловой, однако, предлагают зрителям весьма обнадеживающую перспективу – полета с ангелом.  Ничего суицидального и мистического. Только свет и тень.»Полеты с ангелом. Шагал»  спектакль Сергея Юрского по пьесе Зиновия Сагалова – премьера под занавес сезона, занавес в которой опускается под овацию зала.

  Может показаться, что «Полеты с ангелом. Шагал»  –  дань модному ныне на ТВ жанру байопиков, биографических драм, как свидетельствуют рейтинги, привечаемых публикой.  В библиографии Зиновия Сагалова, автора пьесы, много произведений о героях с «говорящими фамилиями». Среди них Чайковский, Кафка, Дункан, Репин, Михоэлс…  Но, говоря о Шагале, Сагалов не прибег к переводу с языка «ЖЗЛ» на язык театральный, а нашел новую, особую под стать «особости» своего героя, форму. Автор отталкивается не от сухой фактуры (впрочем, ей не противоречит), но от ключевых для художника образов и символов. В строфах пьесы (написана она белым стихом) «видны» приметы и призраки картин Шагала, и фрагменты малоизвестных его стихов.  «Полеты с ангелом. Шагал» не столько на тему Шагала, сколько по темам его творчества.  На сцене –единственный холст на подрамнике, который так и не будет развернут к залу. Это и не нужно, в вечер спектакля на сцене театра им. Ермоловой только «живые» картины, освободившиеся от рам, говорящие больше, чем таблички с их названиями. 

  В пьесе всего два действующих лица – Художник и Ангел. В гамме спектакля куда больше красок. Палитру держит в руках режиссер и исполнитель главной роли Сергей Юрский.  Хотя, исполнитель по отношению к Юрскому слово неверное. Он давно уже творец, о какой бы роли не шла речь. Не Шагал на сцене, но Актер, ведущий диалог «как художник с художником». Впрочем,  Сергей Юрский – актер многоликий, и  в спектакле «не одну играет роль». Он и Шагал от мала до велика, и старый фотограф Шмерц, под началом которого художник учился дорисовывать и ретушировать фотопортреты, и парижский поэт Сандрар, и суетливый сват – бадхен, и  набожный дядя Исроэл, и даже Луначарский, назвавший Шагала «Гофманом околовитебских трущоб».  Многоликость формальна – ни притворства, но и не перевоплощения. На сцене каждое мгновение – Юрский, обращающийся от имени своих персонажей не к залу, к себе. На сцене – творческий поиск в режиме реального времени.  Отдельных зрителей подобный прием завораживает.

  «Плетни и крыши, срубы и заборы и все, что открывалось дальше, за ними, восхищало меня. Что именно – вы можете увидеть на моей картине «Над городом»», – писал Марк Шагал в своих мемуарах.  Ощущение Витебска стало главным в декорациях Марии Рыбасовой. Художественно оформить спектакль о Художнике – это весьма  и весьма. Над сценой – те самые «плетни и крыши», пляшущие избы, накренившиеся дома. Они будут видны на всем протяжении спектакля, даже тогда, когда на заднике сцены возникнет пошатнувшаяся Эйфелева башня и пламя Парижа. Витебск навсегда останется для Шагала местом действия. Город не оставит его даже тогда, когда Шагал оставит город.  Две разделенные части одного дома на сцене будут тяготеть друг к другу, то приближаясь, то отдаляясь. Не сойдутся, не составят дома, полной чаши. У Шагала всегда был город, но не было дома. Если и была чаша, то, которую лучше «мимо пронести». Город в спектакле – один из безмолвных его персонажей. В одной из сцен к Шагалу обратят вопрос о том, почему он не вернулся в город своего детства, когда был с визитом в СССР в 1973 году, туристом вернулся на Родину.  В пьесе не берутся отвечать за Шагала, но ответ очевиден: город умер раньше, чем его сын. Живой в памяти Шагала,  он стерся бы из нее, стал бы фантазией, бредом посети он его вновь.  Разрушенные и выпотрошенные дома, переименованные улицы, где из знакомых лиц только тени. «Теперь ни синагог, ни тех, / Кто в них молился. /Лежат в лесу за городом, в овраге, / И руки простирают к небесам», – говорит Шагалу в спектакле его мать (блистательное исполнение Натальи Теняковой).  Умерший город обязан своей бессмертной славе Шагалу. «Ты помнишь ль меня, мой город…», – писал Шагал.  Город то помнил, то забывал, – у разных властей были свои любимые художники. Официальные, как правило.  Сегодня в городе действует мемориальный музей – как свидетельство смерти и Шагала, и города, и эпохи.

  «Там, где дома стоят кривые/ <…> Деньки я грезил напролет./ А ночью ангел святозарный/ Над крышей пламенел амбарной / И клялся мне, что до высот / Моё он имя вознесет».  Ангел часто встречается в сюжетах картин художника, не кажется  надуманным он и в спектакле.  В диалогах Шагала с  Ангелом звучит множество вопросов, но главный из них касается самоидентификации, самоощущения художника. В сегодняшних энциклопедиях пишут: «русский и французский художник еврейского происхождения», или так – «русский, затем французский художник…». Сагалов в пьесе не стал препарировать это триединство души Шагала. Факты биографии составили коллаж пьесы, а сквозь него проступил и портрет. Портрет еврейского художника, человека русской культуры, обретшего покой на Западе и славу во всем мире.

  В спектакле разыграна импровизированная экскурсия по Лувру. Гид, будто вышедшая из «греческого зала» М.Жванецкого, сыплет «измами» и эпитетами о художнике, от человека  оставляя лишь: «Родился… Жил… Любил… Творил… Страдал… И умер».  Туристы скучно слушают, грохочут ботинками, топчут картины безразличными взглядами, легко меняя один зал на другой.  На сцене – безликая толпа, а по Шагалу – «Толпа всегда погром/ Толпа всегда расправа».  Толпа туристов, примерив буденовки, без труда оборачивается толпой красноармейцев – воспоминания художника обретают на сцене плоть. Все почти как на одноименной картине («Революция»), – хаотично и устрашающе. Здесь не до полетов: одни стоят на руках, другие валяются, третьи наваливаются.  

  На сцене и художник, и худо все вокруг. Но этот рассказ не был бы возможен без его прекрасной (bella) Беллы. В спектакле ее узнаешь еще до того, как звучит ее имя: фиолетовое платье с белым воротничком, сирень  — этот портрет запечатленный многократно («Над городом», «Любовники в сирени», «Венчание» и др.), раз увиденный – не забудется. К ней летят в спектакле стихи вечным лейтмотивом: «Вечер, сад. /Месяц, ты. /Сказка, ласка /Резеды».  К излюбленному Шагалом фиолетовому примешивается в стихах лиловый Пастернака: «… что в грозу лиловы глаза и газоны/ И пахнет сырой резедой горизонт».  Над Беллой в спектакле время не властно: вечно молодая она то и дело спешит в объятья Марка. Но каждый раз на мгновенье. «С любимыми не расставайтесь», но  разлуками движим спектакль.

  Художник-Шагал отображал жизнь красками, художник-Юрский отображает (а не изображает!) жизнь Шагала «красками» Театра. Печально, однако, разглядеть среди этих красок оттенки антрепризы.  Пьесу, которой можно навесить ярлык «эмигрантская» (не потому, что автор ее эмигрант, а потому, что эмиграция и странствия Шагала в ней – главная тема) – отличная основа для гастрольного спектакля. Заявлено, что спектакль посетит Германию, Израиль, США… Кажется, в расчете на этот тур сложный и глубокий моноспектакль Юрского оказался разбавлен сценами-штампами, которые обыкновенно идут на ура у русскоязычной публики всех волн эмиграции: от еврейской свадьбы до мотивов парижского кафе, от ужасов революции до ужасов фашизма. Нет, конечно, темы совсем не антрепризные, но подачу их, расстановку и форму часто хочется назвать по интонации Витебска – местечковыми.  На сцене, впрочем,  всем «места хватит», но искренне обидно, что притчевость и магия, ощущение сокровенности и задушевности, к которому располагает линия Юрского-актера, меркнет  под звуки живого оркестра одинаково скучно играющего что клезмер, что мелодии на манер французских, заземляется многократно опробованными гастролерами «номерами». «Избито» значит проверено.  Спектаклю, обозначенному как полеты о художнике, чьей стихией был воздух, не хватило как раз ощущения полета. Не легкости полета, но свободы в полете от театральных и иных не столько условностей, сколько условий. Артист (а вернее режиссер), как и его герой, кажется, не смог расправить крылья в этом спектакле. Шагал здесь не в полетах, в летах. Это невольно придает спектаклю новый смысл – быть свободным на холсте и на сцене – два разных, по-разному достижимых порога.  Билеты, как и картины, должны продаваться, сцена, как и краски, окупаться. «Полеты с ангелом. Шагал» – спектакль-компромисс, но учитывая всенародную любовь к артисту Сергею Юрскому, понимаешь, что компромисс все же лучше, чем отсутствие Юрского на сцене.

  «Над городом» значит над облаками между небом и землей, в пограничном ничейном пространстве. На свободе. В беседе  с Соломоном Михоэлсом Константин Станиславский как-то заметил: «Птице для полета прежде всего необходимо свободное дыхание, птица набирает воздух в грудную клетку, и начинает летать». Странствия как поиск свободного дыхания – таким рисует пьеса путь Шагала. Свободой впрок не надышаться. Герои его картин парили, в жизни возносился к небу пепел сжигаемых фашистами Катин Шагала. Правый верхний угол декорации кажется обгоревшим, обожженным. Пламени в спектакле довольно. Здесь стараниями Людмилы Дербеневой выведена и громогласная пылающая Революция, сокращенно Люция, а короче Люшка, прозвавшая «мазню» Шагала карикатурами, и «Сожженная картина», исполняющая песню на манер немецкого кабаре 30-х годов о том, как ее, признанную дегенеративной и опасной для арийской нации, осквернили и предали огню. На двери дома на сцене возникает знак коричневой заразы – свастика, перед которой померкнут все краски художника. Ее не закрасить, не стереть, не вытравить, – восстает как феникс из пепла. Человеческого пепла миллионов сожженных и обожженных сердец.  

  Но есть в спектакле и иное пламя – пламя свечей. «Горящие свечи» – так называлась книга воспоминаний Беллы – музы и ангела Шагала (эту роль, как и роль Ангела исполняет Анна Гарнова). Свадебные свечи превратятся в спектакле в поминальные. Второе название пьесы Сагалова «Седьмая свеча»: сцена за сценой в спектакле будут зажигать свечи. Семь – число, которое не может быть случайным. У Шагала есть «Автопортрет с семью пальцами». Седьмая свеча, как и седьмой день творения, будет означать покой. Вечный покой для не обретшего его в жизни художника. 

  В спектакле до полета Шагалу остается всего шаг. Шаг по лестнице в небо, напоминающей ту, что приснилась Иакову, ту, что соединяет Небо и землю. В начале спектакля Шагал буквально падает с нее на сцену, в финале – восходит по ней, чтобы продолжить свой полет. В действительности Шагал умер в лифте, поднимаясь в свою мастерскую. Тоже в каком-то смысле в полете. Как и жил, – в отрыве от земли.

Приземлилась Эмилия Деменцова
Фотографии с сайта театра

Эдуард Маркович. Параллельные прямые Сергея Юрского. Полёты с ангелом. Шагал. — Live Journal, 02/04/2014 (фотографии автора)

Дамы и господа.
Сергей Юрьевич Юрский. Кумир нашей юности. Блистательный актёр. Неподражаемый чтец. Личность. Да просто любимый.
В наши жизни он ворвался Чацким из товстоноговской постановки. Не просто Чацким, а Тем Самым Чацким. Единственным и неповторимым. И начал путешествие по умам и душам. С тех пор линия его жизни всегда была где-то рядом с нашими…

Одна из ярких звёздочек прошлого. Март 1984-го года. «Театральная весна» в Одесском доме актёра. И параллельно — весна настоящая, чувственная. Одесса, море, солнце, счастье, блестящий концерт Юрского. По окончании зашёл в кабинет и протянул Сергею Юрьевичу для подписи его книжку «Кто держит паузу». Стесняясь, ибо книжка в потёртой мягкой обложке была изрядно истрёпана руками всей нашей компании. А автор размашисто надписал: «Рад, что книга не листана, а читана». Мысль очень важная для понимания всего, созданного Юрским.
Глубина, тщательность, скурпулёзность. Старая школа интеллигента.

Прошло тридцать лет. Новая постановка. Ашдод. Первый пункт в гастрольной программе. «Полёты с с ангелом. Шагал.» по пьесе Зиновия Сигалова. Настоящий спектакль, а не очередная антерприза, создаваемая для выкачивания денежек из зрителей в стиле «галопом по Европам». Успешная прошлогодняя премьера в московском театре Ермоловой. Постановка самого Юрского. Он же исполняет 9 ролей. На сцене живой оркестрик. Музыканты не только играют на своих инструментах, но и талантливо перевоплощаются в героев пьесы. Спектакль получился. Это безусловная удача Юрского и его соратников.

Два с половиной часа переплетения судеб художника и артиста. Наивно было бы предположить, что Юрский рассказывает нам только о Шагале. Как любой художник, он всегда говорит о себе. Просто далеко не у всех получается. У Сергея Юрьевича получилось. 

На сцене двое. Шагал и ангел. Неторопливая беседа привычных собеседников. Ведь больше не осталось с кем поговорить. Ни тому, ни другому.
«Стареешь, друг мой…»

Воспоминания заполняют сцену. 
Старый Шагал и юная Белла. Возлюбленная и муза художника.
Любовь. А что важнее?
«Я дверь открыл, и, вдруг, её глаза…»
Увидеть глаза и пропасть навсегда!

Что мог предложить мальчишка — ученик фотографа своей прекрасной возлюбленной, дочери владельца трёх ювелирных магазинов, кроме одного.
«Я ретушировал тебя губами…»
Но этого хватило с избытком до самой смерти Беллы в 1944-ом году. Да и после. Всю свою жизнь Шагал отказывался говорить о ней, как об умершей.
Предупреждения матери (Наталья Тенякова) ничего изменить не могут. Но в уроки живописи вплетаются новые законы. На смену привычной и доступной эвклидовой геометрии приходит геометрия Лобачевского. Параллельные прямые больше не обречены на одиночество. И пусть встреча им обещана лишь в бесконечности, но это даёт право верить и надеяться.

Долой правильную перспективу, забыть школьное : «и люди уменьшаются в размерах по мере удаления от нас…«
На скучном уроке античный бюст так и застынет на рисунке с длинным и несуразным еврейским носом.

Ещё не революция, но уже бунт, порождающий кошек с человеческими лицами и парализованных стариков, летающих в небесах (всего лишь хотел сделать подарок дядюшке).

«Излей лазурь души своей на холст…»
Мечта о небе. Постоянная, необузданная и непреодолимая. Ведь именно там, в синей бесконечности, должны встретится параллельные одиночества.
Всё очень просто. Лестница Иакова. Вот же она, совсем рядышком.
Нужно только найти нижнюю ступеньку. Наверняка она там, на крыше, где расселся сумасшедший старик и ужасающе наяривает на старой скрипке.
Всё таки на высоту дома ближе к Богу.

Параллельные линии жизни тянутся далее… Париж. Богема. Нищая и счастливая жизнь среди своих. Гениальные друзья. Модильяни. Блез Сандрар. Сюрреалистический «песнетанец», блестяще исполненный Юрским.

Музыка маленького оркестрика не отстаёт от художника и от времени. А Белла-любовь — там, далеко-далеко, среди летающих коров и коз.

«Четвёртый год пошёл, как ты
флиртуешь с Эйфелевой башней…»
1914-й. Россия закрывает ворота в Европу. Не в первый и далеко не в последний раз.Традиция вне времён и спектаклей. Так и проходит жизнь в ожидании, когда «сбросят кайзера Вильгельма…».
Опускается занавес, разделяющий восток и запад, сцену и зал, художника и Беллу, любовь и любовь.
Конец первого действия.

Но все занавесы имеют свойство рано или поздно подниматься. Снова Шагал наедине с ангелом-хранителем. Не случайно ангела и Беллу играет одна актриса Анна Гарнова. Безусловная актёрская удача.
Старый художник едет в Лувр, изученный до последнего мазка, чтобы представить собственное будущее.
«Как это будет, когда меня не будет?»

И снова сон о матери. Она уже по ту сторону занавеса. Всё изменилось в родном городке вместе с названиями улиц.
«Она теперь Дзержинского у нас…»
На сцену вступает румяная и краснозвёздная Революция. Люция. Люшка, для своих.

И «свои» идут за ней, чеканя шаг.  Но «толпа всегда погром, толпа всегда расправа».
Мелькает зловещая тень наркома Луначарского. Такого же, как когда-то в Париже.
Как там у Бродского?
«Он здесь бывал: еще не в галифе -в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.»
То же «добродушное» пенсне, только взгляд за ним волчий.

Попытка прославить Люшку в родном городе не удалась. Никому не нужны разноцветные коровы и козы, требующие равноправия с людьми.
Изгнание как спасение. Куда? Какая разница. Важно ОТКУДА.
«В Германию, в Париж, в Варшаву.
Мне всё равно, я душу сохранить хочу…»

Ошибочка. Всё не так проосто. Как заметил Станислав Ежи Лец:
«У каждого века своё средневековье».
Война, Рейхстаг, пожар, фашисты… И не стереть коричневую раскоряку с дверей, не закрасить.
«Бессильна краска против паука…»

А картины? Коровы, козы, ангелы? О, они прекрасно горят. Как и рукописи.
Пришло «музыкальное время» брехтовского зонга «сожжённой картины», великолепно исполненного Людмилой Дребнёвой.

Река времени всё дальше уносит наших героев в бирюзовую бесконечность. Параллельные линии всё ближе. Вот же они, на сцене. И ступеньки между ними. Лестница Иакова «стоит на земле, а верх её касается неба».
Шагал уходит в небеса к своему ангелу, коровам, котам, козам и летающей любви. К своей бесконечности.
Оставляя картины и нас.

Маленькие звёздочки, блуждающие меж двух миров, вгрызающихся друг в друга в смертельной схватке»

Чертовски актуально, дамы и господа. Особенно сегодня. А, впрочем, всегда.

Нина Аловерт. «По лестнице, уходящей в вечность. Записки зрителя». – «Русский Базар» №40 (1015), 2015 год

Спектакль «Полеты с ангелом. Шагал» начинается с того момента, когда старый художник пытается подняться по лестнице и падает. И лежит неподвижно на сцене. Появляется ангел в образе веселой задорной современной девушки. Герой жизни начинает вспоминать все прожитое: родной Витебск, свою любовь Беллу, Мать, революцию, эмиграцию, фашизм… Начинается спектакль.

Сергей Юрский поставил на сцене  Московском театре им. Ермоловой спектакль о знаменитом художнике по одноименной пьесе Зиновия Сагалова. Вернее было бы сказать, что на основе пьесы Сагалова Юрский создал свой театр, где действующих лиц (а их в пьесе много) играют несколько актеров, где на сцене выступают музыканты, звучит живая музыка.  Где сам Юрский – и Шагал, и его педагог Юдель Пэн, и фотограф, и Луначарский… И только Наталья Тенякова блистательно  играет одну роль – Мать Шагала. Так и должно быть, у матери нет перевоплощений.

Спектакль Юрского – не последовательное изложение жизни  Шагала. Спектакль скорее похож на волшебный фонарь. Режиссер поворачивает его – и высвечивается следующий эпизод из жизни художника. Так память художника выхватывает перед смертью отдельные эпизоды жизни:  диалог матери и Пэна, который, рассматривая рисунки мальчика, говорит, что тот не понимает перспективы. Встреча с Беллой, которая на его картинах будет летать по небу, потому что она и была для Шагала любовью и музой, ангелом. Комсомолка, орущая на художника… эмиграция, Париж, немцы в Париже, мировая слава…. Сам режиссер сказал, что его спектакль – «это фантазия, а не биография, это последние минуты старого человека».

И посреди этих отрывочных воспоминаний, этих вспышек памяти возникает совершенно неожиданная сцена. Шагал и его Мать сидят друг против друга за столом и ведут неторопливый разговор (интонации совершенно обыденные). Мать заинтересованно спрашивает: «Где ты похоронен, сынок? (цитирую по памяти). А на каком языке надпись на твоей могиле? На святом? На русском? »  

Шагал отвечает почти раздраженно: «Да нет же, я похоронен в Париже, и надпись  на могиле – на французском языке». 

Этот театральный абсурдистский прием органично входит в  создаваемый режиссером жанр спектакля, в котором все возможно. Это его болевая точка, заострение темы жизни и смерти.  А смерти нет – это, кажется, говорил ему ангел…

Режиссер поворачивает волшебный фонарь – кафе в Париже… смерть Беллы… И Шагал переоценивает свою жизнь, путешествие в прошлое заканчивается мольбой о прощении: перед матерью, перед Беллой, которую он пережил, перед небом.  Он «дерзнул в своей гордыни» перевернуть мир, который создал Бог. Небо, которое Бог отдал птицам и ангелам, он населил людьми.

 Я привела только небольшие эпизоды из этого волшебного спектакля, который создал Юрский. Я видела спектакль один раз, этого мало, чтобы проникнуть в многоплановый замысел его творца. Поэтому и пишу я не рецензию на спектакль, а только стараюсь дать представление о нем. Эмиграция, любовь, комсомольцы, фашисты, творчество (в спектакле тактично не показаны сами картины художника)… Каждый зритель найдет здесь важную для себя тему. Меня после первого спектакля поразило, прежде всего,  внезапное  возвращение режиссера в образе Шагала к образу Мольера, так поразительно сыгранного им когда-то на сцене БДТ в им же поставленном спектакле.  

…Молодая комсомолка отчитывает Шагала за рисунок зеленой лошади. Шагал сидит напротив нее и без возмущения или протеста внимательно ее слушает, искренне стараясь понять, о чем она говорит. Так слушал Мольер разгневанного Короля: какая-то наивность, вызванная чистотой собственного внутреннего мира, в котором живет художник, которая делает невозможным для него не только сотрудничать с властью, но даже понимать ее.  

«Истинно говорю вам, если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное»…

Спектакль заканчивается тем, что Шагал вновь поднимается по лестнице наверх, увлекая за собой Беллу. Он поднимается все увереннее, увереннее… в иной мир? В свое бессмертие? В царствие небесное?  

В спектаклях Юрского, как правило, нет сформулированных ответов. У зрителя есть заманчивая роль в этом театре – роль соучастника, вовлеченного в беседу с  создателем  этого философского, фантастического мира – Сергеем Юрским.

И что бы вы не нашли для себя в этом спектакле, вы его не забудете…