• Дарья Смолина. ТИХИЕ РАДОСТИ. НАТАЛЬЯ ТЕНЯКОВА.- ТВ ПАРК, ЯНВАРЬ 1998
  • Влад Васюхин. Юрский Юрского периода. — Фан-клуб, август 1998 
  • А.Злобина, Последний кадр текста. Общая газета, 1998, No 28

Дарья Смолина. ТИХИЕ РАДОСТИ. НАТАЛЬЯ ТЕНЯКОВА.- ТВ ПАРК, ЯНВАРЬ 1998

Мы встретились с Натальей Теняковой в ее большой квартире недалеко от Старого Арбата. Любимое место для приема гостей — огромная центральная комната, окна которой выходят на тополиный парк. На стенах в гостиной много картин. Украшение салона — старинное фортепьяно, заставленное фигурками коров и телят. У Натальи Максимовны — большая семья, и она, как хорошая хозяйка, много времени проводит на кухне, отделанной по последнему слову моды. Во время нашей беседы Тенякова несколько раз прерывалась: выключить вскипевший чайник, сделать поменьше огонь под утятницей, в которой готовилось любимое блюдо мужа.

—     Наталья Максимовна, мой первый вопрос…

—       Только давайте не будем говорить обо мне как о жене Юрского. И о творческих планах тоже не надо, время сейчас, к сожалению, не то.

—      Хорошо, поговорим о другом. Коренная ленинградка, уже давно вы живете и работаете в Москве. Два родных города, две столицы… Сказались ли эти обстоятельства на формировании Теняковой-актрисы и Теняковой-человека?

—       Я до сих пор себя не чувствую в Москве своей. Порой кто-нибудь говорит мне: «Что за словечки вы употребляете, по-московски так не говорят… ». Я очень люблю этот город и привыкла к нему. Но выговор у меня санкт-петербургский.

—       Как встретила вас Москва в том далеком 79-м году?

—       Переезд в другой город был, пожалуй, одним из самых критических моментов в моей жизни. Я очень боялась этого переселения. Ситуация у нас была безвыходная. Юрский по негласному бойкоту местных властей не допускался к сцене, не мог сниматься, не мог давать концертов. Для него, как для обладателя публичной профессии, такая ситуация означала потерю куска хлеба.

Но в Москву мы ехали не на пустое место. Здесь уже ждала работа в Театре имени Моссовета, были знакомые. И все равно я очень боялась потерять моих ленинградских друзей, весь мой мир. И ничего не найти взамен. В Москве мы оказались бездомными. Вынуждены были жить в гостинице. Я плакала, когда представляла, как буду теряться в этом городе (такое со мной не раз приключалось в юности).

Как это бывает обычно, если долго волнуешься, ожидая каких-либо событий в твоей жизни, то ничего страшного в результате не происходит. Мы оба успешно начали работать здесь. Актрисы Театра Моссовета Ия Саввина и Алла Покровская, с которыми я познакомилась в первые же дни моей «московской эпохи», до сих пор остаются моими лучшими подругами.

Кстати, лишь эта наша квартира в четырехэтажном особняке на Арбате стала моим настоящим открытием Москвы. Мы переехали сюда в 87-м году. Это место открыла Дашка, наш дочь. Она перевелась во французскую спецшколу на Старом Арбате и потом перетащила всех нас сюда. 

—       Даша, которой сейчас двадцать четыре года, пошла по стопам мамы с папой и тоже стала актрисой…

—       Само появление на свет Даши произошло при необычных обстоятельствах. В нашей семье, как всегда, все было «не как у людей». Сережа уехал на гастроли, в другой город. Перед его отъездом я сказала: «Не волнуйся, все произойдет через несколько недель».

Он со спокойной душой улетел работать, а меня неожиданно положили в больницу.

Родилась Дашка. Такое событие, а никто не знает! Она появилась в четыре вечера. Уже около двенадцати мне стало скучно лежать в палате, и я начала действовать. Мне удалось выйти в темный коридор роддома и беспрепятственно зайти в палату, где лежали младенцы. И среди всех этих пищащих и, казалось бы, совершенно одинаковых существ мне удалось найти мою девочку. Дело в том, что у тогда еще безымянной Даши был маленький дефект. Ее носик был свернут набок. Все няньки и врачи наперебой объясняли мне, что это нормально, что все станет на место, но мне этот самый ее нос не давал покоя. Так вот, я подошла к ее кроватке, потеребила малышку за нос. Мне очень захотелось сообщить миру о радостном событии. Набравшись смелости, я зашла в ординаторскую комнату, находившуюся по соседству, и позвонила оттуда в гостиницу, где остановилась Сережина труппа. Он куда-то вышел, и добрые друзья посоветовали мне перезвонить ему чуть позже.

И вот, сижу в кромешной тьме ординаторской, меня вызывает межгород. Юрский на другом конце провода важным голосом говорит: «Да, с кем меня соединили? Я вас слушаю». На мои «Але», «Але», «Это я» он не реагирует никак. «Да, — говорит он хорошо поставленным голосом, — с кем я говорю, простите?» — «С матерью твоей дочки», — не выдержав, наконец кричу я ему в трубку. Вы представляете, он не поверил! Вся гостиница гуляет и пьет за здоровье новорожденной, а Юрский сидит с важным видом в своем номере и терпеливо выясняет, что за неизвестная особа разыгрывает его по телефону. (Кстати, в то, что это был звонок самой Натальи Теняковой, Сергей Юрьевич не верит до сих пор. Наталья Максимовна объясняет это любимой традицией их семьи разыгрывать друг друга, когда в конце концов никто уже не может понять, что правда, а что — нет. — Д. С.)

И мне хотелось, чтобы вся жизнь Даши была окружена таким же весельем, как и первые часы на этом свете, но чтобы она всегда, тем не менее, сохраняла уважение к себе. Как актриса Даша должна знать себе цену. Я, например, никогда не соглашаюсь на роли, которые мне неинтересны. Сейчас, к несчастью, даже хорошие актеры не могут так перебирать предложения. Но работать только там, где тебе нравится, я считаю основным из принципов хорошего актера.

—       Ваша дочь — уже взрослый, самостоятельный человек. Удалось ли вам сохранить близость и взаимопонимание с ней?

—       Да. Я сама очень любила маму и, к сожалению, слишком рано потеряла ее. Мама умирала у меня на руках. Поэтому я понимаю, насколько важна материнская поддержка. Мы очень близки с Дашей. Она замужем, но мы до сих пор живем вместе. Я очень хочу внука и постоянно уговариваю дочку и ее мужа, Лешу. Но они пока не торопятся. У Даши очень веский аргумент: она появилась на свет, когда мне было двадцать девять лет. Дочь хочет иметь свой дом, сделать карьеру, а уже потом родить ребенка.

—       Часто ли вы шутите дома?

—       Постоянно, все-таки сказывается, что у нас свой маленький «Дом актера». Мы очень любим праздники. На Новый год, например, Даша с папой ходят колядовать, предварительно сочинив «Песню года».

Разучив ее как следует, они отправляются по соседям. Что приятно, никто ни разу не обиделся и не удивился. Наши новогодние традиции очень нравятся другим и всегда ими поддерживаются. Все праздники обязательно сопровождаются играми и шарадами.

—       Я вижу, у вас в доме много игрушек-коровок. Это такая коллекция?

— В общем-то, да. Правда, мое собрание коров слишком стихийно для того, чтобы называться коллекцией. Вы сами видите, что коровы и телята попадаются в моей квартире повсюду, у них нет специально отведенного места. Большая часть из них стоит на фортепьяно в гостиной. А история этого увлечения коровами такова.

Однажды я получила телеграмму на имя «товарища Теленова Н. М.». На почте просто перепутали фамилию. Юрский посмотрел на имя адресата, потом на меня. Задумался и сказал: «А что, пожалуй, похожа…». С тех пор он и начал дарить мне коров и телят, и не только игрушки, но и чашки с их изображениями, брелки — все что хотите. Идея очень понравилась нашим друзьям, «мычащих животных» мне начали привозить отовсюду.

—       У вас такая большая квартира, не трудно ли поддерживать в ней порядок?

—       Что касается домашнего хозяйства, то здесь я далеко не образец для подражания. Мне очень нравится быт, семейные хлопоты, но у меня не развита привычка постоянно заниматься всем этим.

Моя мама не приучила меня к «женским» обязанностям, и, выходя замуж, я не умела делать абсолютно ничего. Мне приходилось буквально ломать себя, заставлять готовить, заниматься уборкой. К счастью, Даша гораздо более организованна. Я попыталась научить ее всему с детства, ей не так тяжело быть домашней хозяйкой, как мне.

Правда, теперь я хорошо готовлю, судя по откликам моих друзей. Они считают, что особенно мне удаются борщ, винегрет и мясо. К тесту я не прикасаюсь. Для нашего любимого новогоднего праздника мне обычно приходится готовить много. Часто мне помогает Даша и мои подруги-актрисы.

Сергей всегда удивляется и возмущается: «Зачем вы столько готовите, кто это будет есть?». Никак он не может понять, что первого января наши столы будут ломиться от яств, а мы, женщины, сможем как следует отдохнуть и насладиться праздником. И Соуссу, кстати, достанется побольше лакомств…

—       Соуссу?

—       Объясняю, Соусс — это наш любимый огромный рыжий кот. Он заменил нашего старого любимца Осипа. Осип несколько лет назад умер, дожив до двадцати двух лет. Это было уникальное животное, полноправный член нашей семьи. Даша выросла вместе с ним. Мы настолько привыкли к Осипу за эти годы, что просто не представляли себе наш дом без кота. Конечно, Соусс (ему два года) пока еще не такой умный и солидный. Но я верю, что любой кот приносит в дом счастье и покой.

—       Такое странное кошачье имя?..

—       Когда он был маленьким, он был огненно-красным, с огромными ушами. Цвет почти такой же, как у острого томатного соуса. Теперь, правда, он подрос, стал классическим рыжим котом. Вся наша семья балует его.

—       Вы хозяйка актерского дома и, по вашему собственному признанию, все у вас «немножко не так, как у людей». Вы оптимист или склонны к унынию?

—       Я не оптимист. Скорее я реально оцениваю происходящее… Вот, например, знаете, о каком принце я мечтала? Не о красавце на белом коне. Моей мечтой было встретить сильного и умного мужчину. А самое главное — чтобы он умел меня рассмешить. Я человек очень смешливый, и мне доставляют искреннее удовольствие хорошие шутки.

В общем, могу сказать, что мечта юности сбылась: и дома, и на работе комические ситуации возникают регулярно. У Юрского прекрасное чувство юмора, но он сам, рассказывая анекдот или разыгрывая кого-нибудь, никогда не засмеется первым. Один эпизод из нашей совместной работы закалил меня на всю жизнь.

Мы выступали в Архангельске со спектаклем «Царь Эдип». («Лиса и виноград» — ТЖ) Я и Сергей на сцене. Оба в античных костюмах, очень романтичный и трагический эпизод. У меня шикарная высоченная прическа, наклеены огромные золотые ресницы. Юрский в короткой тунике, тоже сильно загримированный. Кульминационный момент спектакля.

Я открываю рот, чтобы произнести свою реплику, и вдруг вижу, что нас уже не двое на сцене. Я вижу… мужика. Классического русского мужика, который пересекает сцену. Он одет в ватник, кирзовые сапоги, на голове у него старая шапка- ушанка, с развязанными и торчащими в разные стороны «ушами». Мужик несет наперевес двухметровую доску. И вот, на фоне античных декораций, это создание доходит до середины сцены. Притом идет он медленно, размеренно, задумавшись о чем-то своем. Эти секунды его прохода показались мне самыми долгими в жизни. Мужик в конце концов останавливается. Ни мы, ни зрители не произносим ни звука. Сначала он разворачивается со своей доской направо и смотрит на нас. Медленно разглядывает. Затем в его глазах мелькает смятение, он разворачивается всем корпусом налево, все так же держа эту проклятую доску в руках, и фиксируется на зрителях. Он оценивает ситуацию, какая-то мысль проносится в его голове. Мужик… плюет, прямо себе под ноги, произносит громким, хорошо поставленным голосом «…мать» — и удаляется со сцены.

Вы представляете, что было потом? Помощник режиссера должен был бежать к техникам с криками «Занавес, занавес!», но он падает в обморок и лежит в пыльном реквизите. Нам нужно продолжать играть, никак не реагируя на то, что произошло. Вот здесь Юрский и проявил свои уникальные способности великого юмориста. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Я в состоянии, близком к инфарктному, но тоже готова продолжать спектакль. Подвели зрители. После нескольких минут абсолютной тишины зал взорвался. Зрители не смеялись, они стонали от восторга. Некоторые попадали между рядов, такого я не видела еще никогда и, надеюсь, не увижу больше.

—       А что может заставить вас плакать неожиданно, без серьезных причин?

—       Недавно я опять, уже в который раз, плакала над фильмом «Золушка». Впервые я его видела в моем далеком детстве и вот пересмотрела… в тридцать второй раз. Когда я вижу это название в программе, я специально откладываю все мои дела и в назначенный час усаживаюсь перед телевизором. И плачу. Уж очень фильм светлый, сказочный, так не похожий на реальную жизнь.

Влад Васюхин. Юрский Юрского периода. — Фан-клуб, август 1998 

«Опять весна. Я все шатаюсь 
По расшатавшейся стране,
Я прежних призраков пугаюсь, 
Смелей грешу, спокойней каюсь.
И море по колено мне».
Сергей Юрский

У Сергея Юрского есть странная привычка: «Я все считаю… ступеньки на лестнице, фонари на дороге, количество станций на пути». Не говоря уже о сыгранных ролях и поставленных спектаклях. Единственное, чему счет он уже прекратил, — это ритмы уныния. Не потому, что сбился со счета, а потому, что понял: уныние — это грех.

Отправляясь к знаменитому артисту, я не придумал ничего лучшего, как бросить в сумку книжку Натальи Медведевой с рассказом, в названии которого значилась фамилия Юрского, и посреди разговора извлечь ее, точно фокусник: читали? Юрский не читал.

«Это не о вас! Хотя и о вас тоже. Это о юноше, который вам подражал. О Юрском в кавычках. Вот, слушайте: «Толечка играл Юрского. Он разговаривал его голосом. Он делал ртом, как Юрский, будто во рту горячая картофелина, поэтому звук слегка глухой». Или вот еще: «Юрский всем нравился. Пусть и полный рот картошки, он все-таки замечателен. А с Дорониной когда — это шедевр… Вообще, Доронина должна быть замужем за Юрским».

Юрский посмеялся.

Сергей Юрьевич никогда не был мужем Татьяны Васильевны Дорониной, хотя после спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, а она — Софью, зрителям хотелось верить в обратное. Нет же, в те далекие годы его сердцем владела другая «звезда» Ленинградского большого драматического театра —Зинаида Шарко. Она была старше на шесть лет, имела сына, но разве это помеха, чтобы влюбиться в талантливую и красивую женщину, которую знал и обожал весь Ленинград! Его тоже знали и боготворили.

Как-то раз после спектакля, сутулый от усталости, он ехал в ленинградском метро. Девушка, стоявшая на эскалаторе впереди, сказала своему парню: «Смотри, сзади нас— карикатура на Юрского!» Услышать это 32-летнему любимцу публики было и обидно, и лестно.

Его первая жена Зинаида Шарко стала узнаваемой после володинских «Пяти вечеров». Юрский очень хотел сыграть в этом спектакле, но ее партнером назначили Ефима Копеляна. Чуть позже — в «Божественной комедии» — режиссер соединил их: Юрский играл Адама, а Шарко — Еву. Им не надо было изображать любовь, они и так любили. Центром спектакля был их танцевальный дуэт. Танец Юрскому давался легко —он от природы удивительно пластичен. Тогда, в начале 60-х, Юрский просто поразил всех своим умением двигаться, сыграв снежного человека в странной картине Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда».

Карьеру в кино Сергей Юрьевич начал в 1959 году, в фильме «Достигаев и другие», но там 24-летний дебютант оказался в числе «других», а здесь — впервые главная роль. Чистый, наивный, душевный дикарь, немного людоед — такое определение дал ему режиссер — попадал в современную Москву и сталкивался со всеми издержками цивилизации и советского быта. Претенденты на такую выигрышную роль дышали друг другу в затылок. Рязанов же сам приехал в Ленинград «нанимать» Юрского, о театральных триумфах которого был наслышан. И первое, что его удивило — гримерка, где стены, дверь и сводчатые потолки оказались испещрены автографами. Эту комнату Юрский делил с Олегом Басилашвили и Анатолием Гаричевым. Здесь оставили росписи великие Лоуренс Оливье, Марк Шагал, Жан-Поль Сартр… А вот нынешняя гримерка Юрского в Театре имени Моссовета пуста и неуютна. Он почему-то так и не обжил ее за двадцать лет.

Новаторский «Человек ниоткуда» имел ограниченный прокат, а вскоре и вовсе оказался задвинут «на полку». Но за исполнителем главной роли укрепилась репутация эксцентричного, острохарактерного актера. И Юрский блестяще подтвердил ее через несколько лет, сыграв свою самую популярную кинороль — Остапа Бендера в «Золотом теленке»…

Стать актером Юрский захотел рано, к 14 годам, хотя кажется, он так и родился — с галстуком-бабочкой на шее. Когда много лет назад Сергей Юрьевич провожал на заграничные гастроли Михаила Барышникова, своего друга, тот пообещал привезти ему «бабочку». Не привез, поскольку сам не вернулся обратно, но не забыл — прислал ее позже. Второй такой, как снег на голову, подарок Юрский получил не так давно: из США прилетел «Пейзаж с наводнением» — посмертная книга Иосифа Бродского, и он обнаружил в ней стихотворение «Театральное» с посвящением ему, Юрскому. «Это был привет с Того Света. И я написал ответ на Тот Свет. Я описываю жуткий спектакль, и в финале, когда все кончается, такие строчки: «Царица отравила мужа. Сейчас начнется царский ужин. Несут. Тяжел фазана вес. Спектакль окончен. Занавес».

Кстати, сочиняет Юрский уже давно, лет с тридцати. Его проза опубликована отдельными книжками, а стихи до недавнего времени он прятал. «Это даже не письма. Это гораздо интимнее, — признается он в предисловии к своему прошлогоднему сборнику «Жест». — Стихи возникали изредка, непредсказуемо и почти бессознательно. Женщины, которым они посвящены, не знали о них. Почему? Потому что это не серенады».

До занятий актерством и писательством Юрский грезил цирком: «Я чувствовал — у меня нет физической силы, сноровки и данных, чтобы быть акробатом или воздушным гимнастом. Ими я всегда восхищался, безумно завидовал, но даже не пытался подражать. А что пытался? Жонглирование, фокусы, клоунада, верховая езда. Не скажу, что был очень спортивен, но — дитя цирка! — на голове я стою до сих пор, хотя врачи и не разрешают».

Его отец, Юрий Сергеевич Юрский, известный актер и режиссер, был первым учителем Аркадия Райкина — в свое время руководил театральным кружком, где тот занимался еще школьником. Несколько лет Юрий Сергеевич был художественным руководителем московского цирка на Цветном бульваре. «Мы и жили в цирке, в общежитии, — вспоминает Сергей Юрский. — Внизу кричали львы. Рядом гримировался Карандаш — его уборная была около нашей квартиры. Юра Никулин приходил к маме — она занималась с ним музыкой…»

Юрский — псевдоним отца. Выбран он еще в гимназии, когда Юрий Жихарев — он родом из духовного сословия — только задумывался о сцене. В 1935 году Юрского-старшего вместе с женой, Евгенией Михайловной, и младенцем-сыном сослали в Саратов. Вернуться из ссылки позволили через два года.

О детстве Сергей Юрьевич вспоминает так: «Всякое детство — ужас… Я знаю, что такое послевоенной зимой идти вечером по Каретному ряду. И когда выбегает мальчик лет шести и требует: «Дай бутерброд!» А я иду в школу — мы учились в три смены, и моя начиналась в полшестого. И вот в сумерках возникает мальчик. И я, 11-летний, понимаю, к чему дело клонится. Дам я бутерброд или не дам, он все равно заплачет, и выйдет другой, 16-летний, и спросит: «Что маленьких обижаешь?» И будут бить. Просто так. Я это испытал, хотя нас, цирковых, обычно не трогали. Цирк был моей защитой…»

Школу он закончил с золотой медалью. Когда семья переехала в Ленинград, Сергей поступил в университет, на юридический факультет. Юрист из Юрского не получился — он перешел в театральный институт. В БДТ дебютировал еще студентом, в 57-м. В это же время в театр пришли и другие будущие кумиры публики — Смоктуновский, Лебедев, Лавров, Доронина… Популярность пришла сразу. По отзыву Товстоногова, «с самых первых дней Юрский был мастеровит, профессионален. Никакого дилетантства, большая точность во всем».

Играя в БДТ, Сергей Юрьевич заразился режиссурой. В 1976 году он поставил «Фантазии Фарятьева», современную пьесу о любви, где сыграл вместе с двумя своими женами — бывшей и нынешней, Натальей Теняковой.

По паспорту Наталья Максимовна— Юрская. Этот брак для нее второй. Фамилию же мужа она взяла после нескольких лет совместной жизни, в середине 70-х, в знак солидарности — тогда жить в Ленинграде Юрскому стало совсем невмоготу. Давление со стороны властей он испытывал уже несколько лет — актера невзлюбил Григорий Романов, первый человек города, и в 1975 году последовал абсурдный запрет — запрет на работу везде, кроме театра. Сергей Юрьевич стал невыездным. Единственной киностудией, где его еще снимали, был далекий «Азербайджан-фильм». В театре дела шли не лучшим образом.

В 1977 году Юрские (в семье к тому времени уже появилась дочь Даша) с большими трудностями переехали в Москву. «Нас не выпускали, — вспоминает глава семьи, — все становилось опасным, даже домашние разговоры». «В момент переезда я думала, что жизнь моя кончена», — призналась Наталья Максимовна. Но они вместе стали работать в столичном Театре имени Моссовета. «Когда мы с Юрским обо всем договорились, — вспоминает директор театра Лев Лосев, — когда он выписался из Питера и сдал ключи от квартиры, раздался голос со Старой площади: «Стоп! Кто разрешил? Нельзя!» И тогда два старых актера, Плятт и Раневская, в гриме и костюмах из спектакля «Дальше — тишина», нанесли визит человеку, от которого в то время зависело многое. Он и поправил не в меру бдительных чиновников…»

Когда с началом перестройки Юрский станет много и подолгу работать за рубежом (Япония, Франция, Бельгия), он из Парижа привезет такое наблюдение: «Там за кулисами и пошутить не с кем…» В их доме знают толк в юморе. «Семья — это общие шутки, — считает Наталья Максимовна, — юмор спасает. У нас ссоры потухают только в шутках».

«Отношения между родителями? — переспрашивает Даша. — В моем понимании, трогательные. Представьте: после 25 лет совместной жизни люди со страстью ссорятся из-за каких-то профессиональных проблем! Это совершенно очевидно — они не могут быть друг без друга, но сюсюканья, нежностей, «пусечка-мусечка» — у нас это не привито… Я очень удивилась, узнав, что некоторые папы-мамы называют своих дочерей «доченька». V нас это только иронически может быть. Меня родители звали «Кукус», «Гусев» или просто «Гусь» — в детстве я чудовищно была похожа на гуся. А мама у нас — «Мумми- мама». Вы сказку про Мумми-троллей помните? А у папы в институте было прозвище Живокини».

Несколько лет назад Олег Ефремов «перетянул» Тенякову во МХАТ. Теперь супруги в разных театрах. Значит, на роду так написано: когда-то в молодости цыганка предсказала Теняковой всю ее судьбу, кроме смерти. Наталья Максимовна уверяет, что все сбылось. В том числе, рождение дочери.

Дарья родилась в 1973 году. «Она долгожданный ребенок, — признался Сергей Юрьевич. — Мы с Наташей уже беспокоились, будет ли у нас потомство, но она ждала девочку, ждала Дашу».

24-летняя Дарья Юрская — актриса МХАТа имени Чехова. Несмотря на такой несолидный возраст, уже сыграла несколько главных ролей, в том числе вместе с родителями — в спектакле по пьесе Бергмана «После репетиции». Ее путь на сцену был определен еще в колыбели. Когда Даша родилась, молодой отец гулял с коляской и… репетировал, читая вслух то пушкинский «Домик в Коломне», то шукшинские «Характеры». А когда дочка подросла, он говорил с ней на двух языках — русском и французском, который знает превосходно.

Юрский любит повторять, что девяностые — его время. Сегодня он делает то, что хочет. Даже каламбур появился — по аналогии с фильмом Спилберга: Юрский период.

Он живет азартно, словно открылось второе дыхание. Пишет, играет, ставит, снимается. Еастролирует. Создал «Артель артистов». Его проекты, будь то гоголевские «Игроки» или «Стулья» Ионеско, не остаются незамеченными публикой и критикой, хотя и не все от них в восторге. Последняя работа — режиссерская: всегда злободневный Александр Николаевич Островский «Не было ни гроша, да вдруг алтын».

К «грошам» у Юрского отношение спокойное: «Актеры не должны быть богатыми. Зачем богатому человеку кривляться по вечерам, да еще и публично? Да ему и сказать нечего, богатому».

Юрского, наконец, признали и оставили в покое власть имущие, даже орден привинтили — первую награду за шестьдесят лет. Но жизнь продолжает его испытывать.

Весь позапрошлый год он тяжело болел, перенес серьезную операцию на сердце. «Болезнь поймала меня на лету — между концертами в Сургуте и спектаклем в Киеве». Два с половиной месяца — в больнице. Когда его выписали, люди, звонившие Юрским домой, не скрывали удивления: «Сергей Юрьевич, это вы?» — «А вы думали, это —убитые горем родственники?!» — весело откликался актер. Хотя веселого было мало: здоровье, по его собственной оценке, «довольно поганое». Стала беспокоить нога — тромбофлебит.

«Когда наш выдающийся кардиолог академик Евгений Иванович Чазов сказал мне, что придется каждое утро заматывать ногу бинтами, я ужаснулся и чуть не заплакал: ведь я актер и должен быть в форме! И тогда он в ответ поднял свою брючину. Я увидел, что нога у него в специальном чулке. Неужели я слабее этого человека? Он старше, а выглядит моложе меня, работает с удовольствием и с большой отдачей! И вот теперь я каждое утро терпеливо перебинтовываю свою ногу. Привык!..

… Юрский любит котов. Каждый вечер он выходит во двор своего арбатского дома и кормит всех брошенных хвостатых и усатых. В 72-м году, после премьеры в БДТ «Ревизора», где Юрский необыкновенно сыграл Осипа, сделав эпизодическую роль одной из главных, ему подарили котенка. Кот Осип стал членом семьи, жил долго и умер пять лет назад. Тогда актер подобрал другого кота и назвал его Соусом. Рыжий Соус на редкость артистичен, имеет независимый характер и обожает свободу — как и его хозяин, который на вопрос о круге своего общения ответил: «Конечно, я нуждаюсь в общении. Но если бы мне сказали, что нужно лишиться чего-нибудь — либо общения, либо одиночества, я бы лучше лишился общения. Остаться без одиночества —  для меня было бы смертельно».

ТЕЛЕВИДЕНИЕ / Телефильм «Евгений Онегин. Читает Сергей Юрский»

А.Злобина. Последний кадр текста. Общая газета, 1998, No 28

 ЭТО ОСНОВНАЯ часть проекта «Пушкиниана на ТВ Центре», режиссером которого выступила Наталья Серова. Восемь глав романа уложились в восемь серий продолжительностью 52 минуты каждая; текст звучит целиком, от первой до последней буквы, и, в сущности, ничего, кроме текста, в фильме нет.

Тем не менее для работы понадобился большой павильон «Мосфильма» и пятьдесят (примерно) декорационных объектов, которые художник Александр Бойм выполнил в стиле лаконичной книжной графики, дающей лишь неявный намек — то ли на обстановку действия, то ли на его атмосферу. Это не декорации в привычном смысле слова — это некие скрепы, оформляющие пространство, в котором существует артист: какая-то легкая деревянная («деревенская») лесенка; какая- то продуваемая площадка с витой колонной; какой-то фрагмент тихого кабинета, где круглятся завитки старинной резьбы и сверкает хрустальными гранями бокал… Впрочем, мы видели всего четыре маленьких отрывка — включая последний кадр, на съемку которого и были приглашены дружественные зрители. А соответственно, не имеем возможности судить ни о фильме, ни о работе Сергея Юрского в целом. Но если океан отражается в калле, то и в этих разрозненных кусочках можно увидеть, почувствовать объединяющий принцип.

Суть его в том, что режиссер, художник, операторы, артист совершенно не думают о себе, не интересуются «новыми прочтениями», не стремятся к эффектам и красотам — для них существует только Пушкин. И благодаря этому возникает ощущение самодостаточности и абсолютной независимости их картины от будущей реакции публики — как независим от нее «Евгений Онегин». И как в пушкинском романе ошеломляет феерическое разнообразие интонаций, их мгновенная и постоянная смена, невероятная гибкость и подвижность — так и чтение Сергея Юрского (даже за эти несколько минут!) поражает пластичностью стремительных переходов: от серьезности к иронии, от эмоционального всплеска к умудренному спокойствию, от легкомысленной легкости к трагической силе. Кстати, Юрский уже исполнял «Онегина» на телевидении тридцать лет назад в Ленинграде: он был тогда молод, кудряв и безудержно темпераментен — но это, конечно, детали, а главное то, что артист действительно всю свою жизнь прожил в присутствии пушкинского романа, в присутствии Пушкина. Мы любим говорить, что так живет вся Россия; в пору близящейся «пушкинской вакханалии» (выражение Юрского) сии речи будут звучать столь часто, что доведут до интоксикации любого нормального человека. И тогда восемь серий «Евгения Онегина» смогут послужить противоядием.