1957 «В поисках радости» — Олег.

Сергей Юрский: «Мне кажется интересным, что Г. Товстоногов и И. Владимиров ассоциировали школьника Олега в пьесе Розова «В поисках радости» не только с тысячью других одаренных детей, но и с Пушкиным как эталоном реально любимой яркой личности, и с Дон Кихотом как литературным эталоном личности, трагически-эксцентричной. Эти ассоциации, никак не подменяя автора, давали широкий простор фантазии исполнителя, основанной на личных наблюдениях и на знакомстве с литературой. Роль Олега была моим дебютом, но уже тогда мне было двадцать два года, моему герою — шестнадцать. Спектакль шел четыре года, и я окончательно вырос из юношеского возраста, но режиссерское решение, связавшее Олега с любимым поэтом и любимым героем, давало, так сказать, движущуюся перспективу. Перечитывание произведений, связанных с личностью Пушкина, заставляло меня искать в роли не инфантильность, а молодость крепнущего духа.» Отсюда

1962 «Горе от ума» — Чацкий.

Сергей Юрский: «Эраст Гарин играл Чацкого в знаменитом спектакле Вс. Мейерхольда «Горе уму». Однажды после спектакля «Горе от ума» Гарин распахнул дверь нашей гримерной. — Хвалить не буду. Но мне понравилось, — сказал он своим характерным, немного квакающим голосом. — Интересно, черт вас возьми. Качалов играл Д Чацком Грибоедова, мне Мейерхольд сказал, что в Чацком надо играть Кюхлю, и я сыграл Кюхлю. У вас, по-моему, еще не все получается, но я понял, что вы хотите: вы Пушкина играете в Чацком. Интересно, что еще тут откроется, но ведь ясно же — откроется. Черт возьми, до чего же это интересно!» Отсюда

А.Пушкин/М.Цветаева Бесы 

• 1987 отрывок из концерта в честь Аркадия Райкина https://vimeo.com/396347842 
• 1999 «Пушкин и другие». Выступление Сергея Юрского на сцене Донецкого музыкально-драматического театр им. Артёма. 1 отделение https://vimeo.com/396348264
• 2016 Культурно-просветительский центр «Дубрава» имени протоиерея Александра Меня https://vimeo.com/399435383

Сцена из «Фауста» 

• 1999 «Пушкин и другие». Выступление Сергея Юрского на сцене Донецкого музыкально-драматического театр им. Артёма. 1 отделение https://vimeo.com/396348264

Евгений Онегин

• Сон Татьяны 1998 https://vimeo.com/403251403
• Финал 2 главы 2013 концерт «Знакомое незнакомое»в Центральном Доме Актёра (Канал «Культура») https://vimeo.com/403495553
• 6-я глава (дуэль) — 2013 концерт «Знакомое незнакомое»в Центральном Доме Актёра (Канал «Культура») https://vimeo.com/403491352
• Финал 2 главы  1999 «Пушкин и другие». Выступление Сергея Юрского на сцене Донецкого музыкально-драматического театр им. Артёма. https://vimeo.com/470374482
• Сон Татьяны, Дуэль, Финал. 2011 Фестиваль «Феникс», Смоленск. https://vimeo.com/400451916

Домик в Коломне

• 2014, 16 ноября «Жест».https://vimeo.com/403315832

А.Пушкин/Э.Парни К друзьям

• 2009, 20 сентября. Меланхолическое кабаре
• 2014, 16 ноября «Жест» https://vimeo.com/403315832
• 2017? https://vimeo.com/399739128

1972 LP Читает Сергей Юрский. Литературно-драматические записи. Граф Нулин.

1986 LP Пушкин. Булгаков. — Евгений Онегин (гл.6, дуэль). Няне. Бесы (переводы на французский М. Цветаева) https://vimeo.com/494869940.

2006   Аудиотеатр Сергея Юрского.

• Выстрел (из «Повестей Белкина») 
• Моя родословная
• 26 мая 1828 года (Дар напрасный…)
• Брожу ли я вдоль улиц шумных…
• Дорожные жалобы
• Бесы (Мчатся тучи…)
• Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы
• Пора мой друг, пора…
• Однажды, странствуя среди долины дикой   

2006 Audiobook / 2007 MP3 Аудиобиблиотека школьника Александр Сергеевич Пушкин. Стихотворения. С.Юрский (запись 1978 года)

• Роза
• Пробуждение
• О, вы, которые любили…
• Портрет
• Соловей и роза
• Рассудок и любовь
• Пускай увенчанный любовью красоты…
• Не пой, красавица, при мне…
• Что в имени тебе моем…

(Запись 1978 года полностью http://staroeradio.ru/audio/37298

«ПУШКИН ШИРОК И ЩЕДР» «ЛИТЕРАТУРНАЯ РОССИЯ», №. 27, 4 ИЮНЯ 1971 г. 

—Стремление чтеца превратить свой вечер во встречу не только с произведениями поэта, но и с самим поэтом — вполне естественно. Естественно это и для меня. Даже обязательно. Но я не стараюсь «играть» на эстраде Пушкина, создавать иллюзию присутствия поэта.

Я стремлюсь создать иллюзию, будто пушкинская поэзия рождается здесь, в присутствии слушателей. Для этого мне надо представить себе душевное состояние, даже физические движения поэта, когда он писал произносимые мной строки. Мне легко фантазировать, потому что я очень пристрастен к Пушкину, он мне необыкновенно интересен. Я поздно пришел к поэзии и оттого плохо воспринимаю отдельные небольшие стихотворения. В них я ощущаю слово и его красоту, но не улавливаю самого поэта. Из коротких стихов я читаю только «Осень». Я беру вещи подлиннее… «Онегина», «Графа Нулина».

Мне кажется, что сон Татьяны и именины Пушкин писал ночью, иногда подходя к окну и прижимаясь лбом к стеклу… «Графа Нулина», одну из самых «легкомысленных» его вещей, Пушкин писал, когда ему было грустно… Последнее подсказано не только моей интуицией:            я бы мог это доказать текстуально.

Я увлекался пушкиноведением, но сейчас отбросил научные книги: почувствовал, что в какой-то момент они стали мне мешать. Беру только поэзию Пушкина… и свою фантазию. Подробное знание фактов биографии приближает ко мне Пушкина-человека и затрудняет общение с Пушкиным-поэтом. Для общения с поэзией Пушкина мне очень важно сохранить за собой право на фантазию. Без фантазии нет любви, а значит, нет и творчества. Пушкиноведение приобщало к фактам биографии конкретного человека. Во мне поселился ученый-цензор, который одергивал меня: «Пушкин так не мог…» Надо было либо посадить на златую цепь мое воображение, либо «уволить цензора». Я предпочел последнее.

1977 Стулья (из книги «Кто держит паузу)»

Все началось с Пушкина.

«Графа Нулина» я выучил еще в институте — на спор, за один вечер, чтобы доказать, какая у меня память. Прочтя его всего один раз на занятиях по сценречи и не стяжав с ним большого успеха, я перестал думать о нем, так как вообще испытывал неприязнь к художественному чтению. Но, на мое счастье, текст отложился где-то в глубинах сознания и пролежал там семь лет.

Получив роль Чацкого, готовясь к активным осенним репетициям, во время летнего отпуска я поехал в Пушкинские горы — напитаться усадебной атмосферой начала прошлого века. Святогорский монастырь и могила Пушкина, которая видна из окна номера маленькой сельской гостиницы, пятикилометровый путь до Михайловского сперва лесом, потом полем, через деревню Бугрово и опять лесом — уже по приусадебной территории. Скрипучий Михайловский дом, в то время еще не осажденный таким количеством экскурсантов, как теперь. Только что реставрированный и открытый дом Осиповых в Тригорском — светлый, просторный, на высоком холме. «Онегинские» скамейки, так хорошо известные по рисунку Серова. Шум старых, еще при-пушкинских деревьев, перестук дятлов, тишина. Все это настраивало на какой-то особый, расслабленный, совсем не рабочий лад. Роль не училась, а мысли не рождались. Взятый с собой специально для прочтения «на натуре» «Онегин», ни разу не открытый со школьных времен, и здесь как-то не открывался. Я сидел на берегу Сороти, тыкал палкой в песок и смотрел на воду. Дважды встречал в лесу высокого однорукого человека. Человек шел быстрым шагом, поглядывал по сторонам. Потом резко сворачивал стропы, подбирал брошенную кем-то бумажку, окурок, нес к ближайшей урне, выбрасывал и стремительно шел дальше. Я догадался, что это Гейченко — директор заповедника, человек, о котором рассказывали легенды. В день моего отъезда мы познакомились. Его деятельный настрой, сочная красивая речь, необыкновенно обаятельный тембр голоса и, главное, иронический блеск глаз и веселость — произвели на меня необыкновенное действие. С меня слетела несколько чопорная уважительность к классическим местам, и вдруг все стало нравиться радостно и по-живому. Я впервые открыл 87 «Онегина» и попросил Семена Степановича что-нибудь написать на книге. Он написал: «Приезжайте в Михайловское, не забывайте его» — и подписался совсем в онегинском размере: «Хранитель пушкинской деревни».

На обратном пути в автобусе и в поезде я начал читать «Онегина», и он стал для меня простым-простым, каждая новая строфа желанной — все окрасилось светлой, связующей времена гейченковской интонацией и легло на гейченковский тембр.

Эта краткая встреча была очень важным поворотом в моей творческой жизни — впервые захотелось читать со сцены стихи. Пожалуй, это и был толчок, нужный для работы над Чацким, которого я тщетно искал в уединении и в картинах природы.

(В скобках замечу, что той же осенью я сделал еще одну попытку прямой гальванизации ощущений. Семену Степановичу, с которым мы очень подружились впоследствии, я никогда об этом не рассказывал, но теперь, за давностью лет, — можно. Я приехал в Пушкинские горы в ноябре, в самую распутицу. Гейченко был в отъезде. Некто из моих новых друзей (кто — сохраню в тайне), в нарушение всех музейных правил, дал мне ключ от Тригорского, и я решил провести там ночь в одиночестве. Я сел в подлинное кресло, за подлинный стол, зажег подлинные свечи и открыл подлинные книги. Холод был ужасный. Дом был реконструирован как летний. Руки у меня застыли, и я никак не мог их отогреть. Я пил коньяк и заедал его смерзшимися пирожками. В час ночи выпал первый снег. Я вполне понимал, что все это должно выглядеть романтично и красиво — один, в Тригорском, ночью и первый снег. Но мне было не до романтики. Выбивая дробь зубами и согревая руки беспрерывным трением, я бегал из угла в угол и проклинал свою затею. Пил, пьянел и замерзал. Этот эксперимент не дал ничего, кроме чудовищной простуды. Я еще раз убедился, что натуральные условия не дают толчка фантазии.)

1999 Сергей Юрский, последний из пушкинских могикан. Интервью подготовила Ольга Славникова

Эпоха, к которой я, со всем, что сделано мною в театре, в кино, в литературе, имею честь принадлежать, кончилась. Кончилась 6 июня 1999 года, в день двухсотлетия Пушкина. Все-таки именно Пушкин определял шкалу ценностей нашего времени. И в эти ценности входила та черта, которая разделяла, над чем можно смеяться, а над чем нельзя. Конечно, Пушкин очень многое себе позволял. Люди пушкинской эпохи замахивались на такие вещи — о-о-о… Баловались со смертью, с подземными царствами, даже с бесовщиной — потому что есть Достоевский, есть Соллогуб, есть Булгаков и есть Хармс, который при всем своем модернизме тоже принадлежит к пушкинской эпохе. В этом году с концертами “Пушкин и другие” я объехал фактически весь земной шар. Там помимо перечисленных есть и Бабель, и Бродский, конечно, и один из нынешних наших модернистов Евгений Попов. И вот я чувствую, что ни Пелевина, ни Сорокина тут не могло быть. Не потому что они плохие, а потому, что они не отсюда. И они не одни. То, что они несут, имеется во многих областях: в науке, в морали, во взаимооотношениях людей. Наступила новая культурная эпоха. Я ощущаю это и в России, и в диаспоре, и вообще в мире.

СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ: “ЭПОХА ПУШКИНА УХОДИТ…” -Ирина Карпинос для журнала «Стиль и дом», 1999

— Сергей Юрьевич, вы по-прежнему считаете, что мы сегодня живем на сломе культурных эпох, что эпоха Пушкина заканчивается?

— Вы меня порадовали в нашу прошлую встречу тем, что очень справедливо выделили проблему, которая для меня сейчас — как гадание Нострадамуса. Мы тогда говорили с вами о 200-летии Пушкина. Значит, нужно признаться себе, угадал я или не угадал. Тогда моя точка зрения на эту тему была достаточно резкая. Независимо от того, какая власть была в нашей стране, мы с вами раньше жили в едином, длящемся культурном пространстве. И в пространстве единой культурной шкалы ценностей. Это пространство появилось при Пушкине, не только в поэзии, но и в науке и религиозной мысли. И, судя по всему, сейчас оно исчезает. Меняется язык, мышление, отношение к искусству, поэзии, да и сама поэзия. И мы представляем собой последних динозавров этого 200-летнего периода. Начинается некая новая эпоха. Бродский, пожалуй, — завершение эпохи Пушкина. Он комично цитирует Александра Сергеевича, полемизирует с ним, но он заинтересован в Пушкине. А сейчас приходят люди, которым все это будет… как Ломоносов или Капнист. Ну, были когда-то такие. Но читать Ломоносова, вдумываться в него?! Упаси Боже. Думаю, так будет и с эпохой Пушкина: было — и прошло. Разваливается мир… До конца он, надеюсь, не развалится, образуется нечто новое. Но для людей моего поколения, и даже для наших детей-внуков это будут развалины мира.

— Но несмотря на это, вы выступаете с гастрольной программой “Пушкин и другие”…

— Вы знаете, то, что становится антиквариатом, иногда теряет ценность, а иногда на время, как у Пушкина описано, при туберкулезе цветет последним цветением. Такого рода вещи становятся эксклюзивными и приобретают ценность. Именно поэтому я согласился, сперва чуть-чуть побаиваясь, а потом уже не боясь, повторить “Онегина”, целиком. Полгода канал “ТВ-Центр” держал павильон на “Мосфильме”, купив его. К каждой серии, к каждой главе делались другие декорации, костюмы. Мы сняли восемь серий “Онегина”, которого я исполняю в одиночку, но играю с реквизитом, костюмами и декорациями в кинопавильоне. Фильм демонстрировался несколько раз, но так получилось, что я практически его не видел.

Эта работа была очень важной для меня. Оправдал ли себя Александр Сергеевич? Абсолютно оправдал. Причем, в трагическом плане. При кажущейся легкости творчества у него есть в “Онегине” и фантастическое предсказание своей смерти с расчетом по дням и часам, и обсуждение собственной загробной жизни, вернее, ее отсутствия. При всем воздушном пушкинском стихе и при всей его простоте, при естественном христианстве Александра Сергеевича — это фантастические противоречия, которые очень возбуждают. Замечательно! Мне пришлось заново учить всего “Онегина”, так как оказалось, что роман забыт. Я уже исполнял его целиком в 1966-м году. Тогда на черно-белом еще телевидении показывали полностью восемь серий. В нынешнюю эпоху я делал все иначе. Постоянно спрашивал себя, от чьего же лица я теперь говорю. В 60-х читал вроде бы от актера, который играет Пушкина, представляет себя Пушкиным. Сейчас у меня другая внешность, другой возраст, другое ощущение. Для себя я шутливо сказал, что читаю от имени дяди, который самых честных правил. Но посмотрев две серии, я понял, что здесь есть некоторые новости. В произнесении долгих часов пушкинского текста человеком, который намного старше Пушкина, есть очень любопытные противоречия. Впрочем, на них только и интересно обращать внимание. “Онегин” состоит из чередования надежды на какой-то смысл жизни и ощущения бессмысленности существования.

…. я изредка встречался с японцами-русистами. У меня есть приятель Терохиро Сосаки, который пишет по-русски интересные исследования о наших проблемах. И он мне принес работу: “Проблема vanite в “Евгении Онегине” Пушкина”. Он разобрал все переводы и смыслы этого понятия (тщеславие, суета, пустота и т.д.), ведь именно со слов “Petri de vanite” Пушкин начинает свой роман. Оказывается, во всех проявлениях мира есть рифма. И то, что “Онегину” нашлась рифма в Японии, для меня было очень обнадеживающим и радостным фактом.

— То есть вы себя все-таки опровергаете: эпоха Пушкина еще не заканчивается?

— Почти бы опроверг и сказал бы вам, что мой приятель Терохиро Сосаки пишет замечательные работы, и у нас с ним совершенно братские чувства по отношению друг к другу. Но я его спрашиваю: “Вернуть вам вашу работу?”. Он отказывается. Я тогда допытываюсь: “Вы на японский ее перевели?”. А он отвечает: “Зачем? Это никому не интересно. Все, что я пишу, интересно только вам единственному.” Так что, с одной стороны, я вам рассказываю, какие бывают радостные соединения, совпадения, связанные с Пушкиным, а с другой стороны — его эпоха все-таки уходит…