1я часть

2я часть

Опасные времена

После Октябрьской революции жизнь в Гостином дворе остановилась. Магазины были опечатаны, витрины заколочены досками, товары вывезены на специальные распределительные пункты.

«С мая 1918 г. хлебный паёк составляет 1/4 фунта. В июле 1918 г. Петроградский комиссариат продовольствия ввёл «классовый» паёк для различных групп населения. Так к 1-й категории (с наибольшим размером проднормы) были отнесены рабочие тяжёлого физического труда, ко 2-й — остальные рабочие и служащие по найму, к 3-й — лица свободных профессий (журналисты, художники, артисты и др.), к 4-й — нетрудовые элементы. В холодные осенние месяцы 1918-го и зимой 1919-го выдача продуктов по карточкам 4-й, а иногда и 3-й категории прекращалась. Комментируя ситуацию, Зиновьев пообещал со временем перевести буржуев на одну размолотую солому. При этом желающим выехать из города «классовым врагам» запрещено вывозить с собой накопленное (имущество, денежные сбережения, ценности)». Источник

После 1917 года все Романовы с отчеством «Яковлевич» исчезают из справочников (по той же устной семейной легенде «Моисей был также единственным, кто не уехал»)

Вряд ли Моисей Яковлевич испытывал тёплые чувства к новой власти, которая свела на нет все достигнутое им. Но у него на руках – большое семейство : жена и четверо несовершеннолетних детей. Им грозит не только голод, но и идущие по городу облавы на «нетрудовой элемент» — могут «реквизировать» обобрав до нитки, могут «уплотнить», оставив из большой квартиры одну комнату, а могут и лишить избирательных прав — а заодно и всех остальных — и как «лишенца» вообще выселить из города вместе с семьёй, в состав которой включаются совершеннолетние дети…

И он играет по новым правилам: сначала становится членом профсоюза совторгслужащих (источник — заявление Л.Х.Романовой в Райсовет Центрального Городского района 25/03/1930), а когда магазин Якобсона закрывается, идёт в совслужащие.

В архиве Петербургского отделения Народного Комиссариата Рабоче-Крестьянской инспекции Константин Пименов нашёл «Дело Романова Моисея Яковлевича», датированное 1920 годом, а в нем прошение и решение по нему:

Тут Моисей Яковлевич явно набивает себе цену: весь срок работы у Якобсона — даже если считать с 13 лет и включить в него службу в армии, — с трудом тянет на 35 лет, а предложение и построено так, как будто он там служил заведующим 35 лет. Через 10 лет в изменившейся ситуации он будет доказывать, что всю жизнь был трудящимся элементом, выше приказчика по служебной лестнице не поднимался, и никогда больше не будет упоминать должность заведующего.. Навык выживания во враждебной среде, унаследованный от отца-кантониста и отточенный за время гостинодворской службы, при Советской власти пригодится ему не раз.

На прошение наложены благожелательные резолюции на новом канцелярите : «Полагал бы весьма рекомендовать привлечь М.Я.Романова на службу по IV разряду.  6/VIII-1920.» «Допустить на должность пом. контролёра по IV разряду. №2232 6/VIII-1920». Его снабдили «отношением» в отдел распределения рабочей силы, то есть на биржу труда — на том же новоязе с большим количеством заглавных букв:

«Гражданин Моисей Яковлевич РОМАНОВ обратился в Петроградский Отдел Промышленно-Технического Контроля с ходатайством о принятии его на службу на должность Помощника Контролера. Признавая желательным зачислить М.Я.РОМАНОВА на службу Отдел Промышленно-Технического Контроля просит откомандировать его в названный Отдел на должность Помощника Контролёра.»

Нэпман

Моисей Яковлевич мог бы спокойно продвигаться по служебной лестнице Рабкрина (грамотных и опытных кадров новой власти не хватало), но тут случился соблазн: объявили Новую Экономическую Политику. В 1922 году он открыл собственный магазин трикотажа и мануфактуры в Гостином дворе, в помещении №31 — через две арки от того, в котором располагался магазин Гаккеля-Якобсона. По-видимому, ему удалось припрятать какие-то ценности и сбережения — и они превратились в начальный капитал, и старые наработанные связи наверняка облегчили дело.

С помощью экономиста Елены Беляевой мы попытались разобраться в финансовой стороне предпринимательской деятельности Моисея Яковлевича, основываясь на цифрах, фигурирующих в его переписке с налогоговой комиссией в 1930 году. Трудно ручаться за точность интерпретации финансовой документации столетней давности, но похоже на то, что товарооборот магазина был примерно 100 тысяч рублей в год (ставка налога была 10.8% с оборота, и он платил порядка 12-13 тысяч в год ). Прибыль составляла порядка 1000 рублей в месяц, при том, что зарплаты в это время были от 100 до 300 рублей. Небольшой, но крепкий мелкий бизнес — в стабильные времена…

Он купил дочке рояль в честь окончания Консерватории, — тот самый «коричневый Tresselt», который будет сопровождать его внука большую часть жизни — и перейдёт к пра-правнукам. Скорее всего, это случилось летом 1923 года — Консерватория давала среднее музыкальное образование за шесть лет и высшее — за десять, Евгения Михайловна, по-видимому, ограничилась средним, так как в списке налогоплательщиков 1925 года про род её занятий сказано «выступает на сцене». Инструмент был не из дорогих, но добротный — такие рояли до сих пор встречаются на аукционах в Европе и США — недорого, но в рабочем состоянии. Их делали на фабрике Tresselt в Петербурге с 1909 до 1914 по 6500 в год (по тем временам — массовое производство). Рояль был «со вторых рук» — фабрика закрылась с началом Первой Мировой войны — возможно, первым владельцем был кто-то из уехавших или высланных.

Моисей Яковлевич избежал уплотнения и сохранил отдельную квартиру. Подробности раскрывает «Список граждан, достигших 18 летнего возраста, а также правлений, контор и агентств всяческих обществ, компаний и товариществ, занимающих жилые помещения, квартиры, а равно гаражи, сараи, амбары….по Надеждинской 30/32 и прилегающим домам на 1 полугодие 1925/26 года», предназначенный для фининспектора.

Согласно этому списку, в четырёхкомнатной квартире №22 общей площадью 13 квадратных сажень (около 60 кв.метров) проживают Моисей Янкелевич (в графе «Занятие» указана «торговля» и в следующей графе дан адрес в Гостином дворе №31), Лея Хаимовна («продавщица» — там же»), Ревекка Михайловна («на иждивении родителей»), Евгения Михайловна («живет совместно с родителями, выступает на сцене») и Николаева Мария Константиновна («прислуга»). Якова и Анны нет в списке, поскольку они ещё не достиг 18летнего возраста.

В отличие от «трудящихся», чья квартплата рассчитывается из тарифа 10-30 коп. за единицу площади, и не превышает нескольких рублей, с Романовых берут квартплату из расчёта 2р.50 коп за кв м жилой площади — 95 рублей в месяц (в тогдашнем масштабе цен это — месячная зарплата служащего). Жилищной конторе такой жилец выгоден, и до поры до времени его не трогают.

В какое-то время между 1926м и 1930 годом в квартире появился ещё один жилец , Юрий Сергеевич Юрский (они с Евгенией Михайловной зарегистрировали брак в 1930м, но на свидетельстве о рождении Сергея Юрского в 1935м году стоит пометка, что Юрий Михайлович проживает по этому адресу уже 8 лет — получается, с 1927ого). В адресной книге 1928 года Театр-клуб уже существует, но руководят им другие люди, а в 1930 там «худож. руков. Юрский Ю.С»., а «зав. муз. ч. Романова Е.М.«

Но музыка, опять же, играла недолго — несмотря на явные экономические достижения, в конце 1927 года власть взяла курс на сворачивание НЭП, и таких людей, как Моисей Яковлевич, ждала нелёгкая судьба.

ПОВТОРНОЕ НАЛОГООБЛОЖЕНИЕ

Два дела из найденных Константином Пименовым в архивах, относятся к 1928-31 годам. Одно из них — Моисея Яковлевича, другое — его супруги Леи Хаимовны, но в конечном итоге они были объединены в одно. Эта подшивка пожелтевших бумаг — история случайного спасения семьи Романовых, имущество которой (включая принадлежавшее взрослым детям — а значит, и коричневый рояль) уже было описано, и они в любой момент могли оказаться выселены из города.

«В январе 1928 года был приказ Госучреждениям не продавать товар частным предприятиям, так что дело мое стало убыточным за неимением нужного товара и я был вынужден ликвидировать дело как можно скорее, чтобы иметь возможность заплатить все налоги. Ликвидируя спешно дело я продавал товар почти по себестоимости и таким образом я закрыл свое предприятие, заплатил все налоги и 14 мая 1928 года сдал патент на торговлю«

К делу приложено постановление налоговой комиссии от 21 июля 1928 года, согласившейся снять с него налог за июнь-сентябрь — доказательство того, что он выполнил все обязательства перед государством.

Постановление Ленинградской Областной Комиссии по местному налогообложению от 18 июля 1928г. Рассмотрев заявление гр.Романова М.Я. о перерасчете целквартналога на 27-28 г. в виду закрытия им торговли и сдачи патента 15/V с.г. и принимая во внимание, что как усматривается из акта обследования на месте 22/V агента п/н Романов по прекращении торговли выбрал 21/V патент на личные занятия I разряда и в настоящее время содержит мотальную мастерскую в д. 30-32 по Надеждинской ул., комиссия постановляет: Заявление Романова удовлетворить и оклад налога в размере 79р.90к. в месяц за июнь-сентябрь 28г. сложить.

Моисей Яковлевич знал, что ему ни в коем случае нельзя оказаться в положении нетрудового элемента — это наказуемо лишением избирательных прав, а там и выселением из квартиры. Через шесть дней после сдачи патента на магазин он уже обзавелся гораздо более безопасным на тот момент (и дешёвым) патентом «кустаря-одиночки». Чтобы он там не мотал в своей срочно организованной мастерской — шерсть? пряжу? — это помогло ему через год обзавестись «охранной грамотой» на квартиру:

Но государство ведёт себя как бандит с большой дороги, — и через два года задним числом его облагают дополнительным налогом за давно закрытый магазин. Вот изложение событий самим Моисеем Яковлевичем:

Отказ финотдела, который М.Я. приложил к заявлению:

Мы с Еленой Беляевой попытались подсчитать, какую разницу в обложении налогом требовали с с Моисея Яковлевича, — что было нелегко ввиду не сильно грамотных отписок налоговой комиссии и весьма приблизительном владении арифметикой. Речь шла о нескольких тысячах рублей — которых у него, скорее всего, не было, и после закрытия магазина просто неоткуда было взять. Опись имущества ещё ДО предъявления финансовых претензий говорит о том, что властям это было прекрасно известно и отъем ВСЕГО входил в план.

ЛИШЕНКА ЛЕЯ ХАИМОВНА

В те годы, когда у Моисея Яковлевича был магазин в Гостином, Лея Хаимовна занималась домашним хозяйством (то есть с точки зрения власти, бывшая иждивенкой, а иждивенцы были лишены избирательных прав и могли подвергнуться высылке — опять же, со всей семьёй включая совершеннолетних детей). 23 мая 1928, через восемь дней после закрытия магазина Моисея Яковлевича она устраивается на работу в швейную артель, которая позже становится 2ой швейной фабрикой, и начинает борьбу за восстановление в избирательных правах.

В октябре 1930 Лея Хаимовна получает отказ, а в ноябре требует переслать ее заявление и бумаги в Москву, в Центризбирком Всероссийского ВЦИК. Пока в Москве разбираются, ее дела принимают совсем плохой оборот благодаря кафкианским законам: «лишенцы» не имеют права на работу:

« В связи с лишением меня избирательных прав я в 1930г. была снята с работы, но по постановлению Арбитражной Комиссии при Ленинградском производсоюзе от 26го Апреля 1930г. была восстановлена на работу. В настоящее время вновь поставлен вопрос о снятии меня с работы, как лишенки, но как исполнительную работницу меня временно оставили на работе до выяснения результата моего ходатайства о восстановлении меня в избирательных правах.» (из заявления Л.Х.Романовой в Райсовет Смольнинского района 2 июля 1931 года)

Во ВЦИК направляет своё заявление с просьбой о пересмотре дела Моисей Яковлевич. И совершенно неожиданно в Москве у них находится заступник. Мне не удалось узнать, кто он — и даже он это был или она, и вполне возможно, что это чистая случайность и М.Я. никогда не слышал об этом человеке, но так же возможно, что каким-то образом был связан через новое место работы… Как бы то ни было, вот письмо, остановившее асфальтовый каток, направлявшийся на семейство Романовых:

В конце декабря 1930 года ВЦИК запросил у ленинградских товарищей материалы обоих дел, и через несколько месяцев они были закрыты. Моисей Яковлевич с семьёй ( и роялем) остался в квартире на Надеждинской, и пять лет спустя Евгения принесла туда из роддома сына, которого назвали Сергеем.

Но тут их подстерёг следующий удар судьбы — зачистка города от «чуждых элементов» после убийства Кирова, в процессе которой вскрылось социально-вредное происхождения Юрия Сергеевича Юрского от священника Сергея Жихарева (умершего лет за 10 до революции). После короткой отсидки он с женой и ребёнком был выслан в Саратов.

По-видимому, Моисея Яковлевича в результате уплотнили и квартира стала коммунальной. Когда по очередной милости судьбы в 1937м семья Юрских вернулась в Ленинград, места для них на Надеждинской уже не было. Поскольку Юрий Сергеевич к тому времени стал директором Ленинградского цирка, ему дали комнату в коммунальной квартире неподалёку — на улице Толмачёва / бывшей Караванной. Туда же переехал и рояль Tresselt, а под ним поселились Серёжины игрушки.

МОГИЛЫ НА ЕВРЕЙСКОМ КЛАДБИЩЕ

Моисей Яковлевич умер во время блокады, 4 июня 1942 года и был похоронен на Еврейском кладбище рядом с рано умершим сыном Яковом. В справке о смерти указано его последнее место его работы — зав.пунктом Промгубор.

Промгубор (промыслово-кооперативная артель головных уборов), позже Фабрика головных уборов. По мнению историков моды, артель «Промгубор» до и после Великой Отечественной войны выпускала великолепные женские шляпки. Источник

Когда в 1949 семья Юрских возвратилась из Москвы после увольнения Юрия Сергеевича из Московского цирка и исключения из партии (на этот раз по ним прошлась «борьба с космополитизмом» — но опять же, чудом уцелели), коричневый рояль и Евгения Михайловна, которая с его помощью подрабатывала уроками музыки, спасли семью (Юрия Сергеевича два с половиной года не брали никуда на работу). Когда в доме было совсем голодно, мама отправляла подростка Серёжу пообедать к бабушке на Маяковского / бывшую Надеждинскую. Он знал ее как Елену Васильевну — в те времена такое имя было предпочтительней, чем Лея Хаимовна. Запомнил красивую посуду — возможно, остатки пасхальной.

Лея Хаимовна умерла 28 августа 1961 года, и тоже похоронена на Еврейском кладбище. Рядом — могилы ее двух дочерей — Анны и Ревекки.

В мамину комнату с роялем на Толмачёва/Караванной Сергей Юрский продолжал часто приходить даже тогда, когда уже жил отдельно — между утренней репетицией и вечерним спектаклем в БДТ, откуда пешком — 15 минут ходу по Фонтанке, или же по улице Зодчего Росси, а потом мимо Александринского театра.

Там же в 1970 году отметили его свадьбу с Натальей Теняковой.

Вскоре всерьёз заболевшая мама — а с ней и рояль — перебираются в их квартиру на Московском проспекте у станции метро «Фрунзенская».

Евгения Михайловна умерла 8 июля 1971 года, и ее похоронили там же, где и Юрия Сергеевича — на Богословском, и, наезжая из Москвы, СЮ не оставлял вниманием могилу родителей.

На Еврейском кладбище он, возможно, так никогда и не был…

---

ЭПИЛОГ

Из интервью Дарьи Юрской:

---

Историю Моисея Янкелевича Руманова /Михаила Яковлевича Романова раскопал в архивах Санкт-Петербурга Константин Пименов, а понять ее детали помог раввин Михаила Кориц (благодарный зритель работ Сергея Юрского в 1970е годы) за что им обоим — огромное спасибо. Важным источником информации оказались так же адресные книги Санкт-Петербурга, предоставленные одним из участников СЮР-коллегии, создавшей этот сайт — Юрием Кружновым. Спасибо за консультации Елене Беляковой и Ирине Флиге.

1я часть

2я часть