Транскрипт
1993 «Пятое колесо» в программе «Антреприза» ВГРК
Режиссер Наталия Урвачева.
Журналист Ирина Михайлова
Несколько разговоров с СЮ в разные месяцы 1993 года
Кадры репетиции оркестра из фильма «Чернов» и съемок «Орнифля»»
Москва, январь
03.40
Юрский: Пессимизм меня гложет. Он не мешает мне смеяться и желать играть комедию на сцене и на экране. Мрачность – не то слово. Но есть чувство, что перспектива движения вперёд хуже, чем стояние на месте. И это скверное чувство. И, однако, я не могу от него избавиться.
Когда мой друг Отар Иоселиани говорит, — живя теперь уже там, то в Париже, то в Берлине, там снимая свои великолепные по-прежнему фильмы, на мой взгляд великолепные, — когда он с экрана телевидения для нас, для живущих здесь, в России, говорит: «Наш эксперимент по созданию справедливого общества провалился. С треском. И это очень жаль», — я его понимаю…
Нас всех, не актёров только, а всех людей, которые живут на этой части планеты, ставят в положение людей, которые сами ничего не стоят. Потому зарплата вот такая (показыват пальцами чуть-чуть). Но богатые люди, хорошие богатые люди, такие оборотистые, такие ловкие, такие трудящиеся, всё знающие, нам, плохим лентяем, кидают со своего стола иногда большие суммы…
Столько людей хвастаются с экрана своим быстрым, ловким обогащением, хотя мы прекрасно понимаем, что в каждом случае не договаривается, может быть, несколько фраз, но в них-то всё и дело. Откуда всё-таки всё берётся?…
<Читает по книге> «Не единожды в жизни — пишет Эжен Ионеско — не единожды в жизни меня поражала резкая перемена в том, что можно было бы назвать общественным мнением. Его быстрая эволюция, сила его заразительности, сравнимая с подлинной эпидемией.
Присутствуешь при постепенной мутации мышления. Люди перестают разделять ваше мнение, с ними больше невозможно договориться, создаётся впечатление, что обращаешься к чудовищам.»
06.40
С.- Петербург, сентябрь
Съёмки на Фонтанке
Мой район Ленинграда — Караванная улица (это ее петербургское название, она называлась улица Толмачёва), идущая от Невского проспекта напротив Дворца пионеров до цирка. Вот это мой район.
А оттуда прямой путь по улице Рубинштейна к Пяти углам — это школа.
А от школы недалеко и до БДТ.
Так получилось, что вот этот треугольник самого центра города и стал моей почти сорокалетней жизнью. Раз-два-три.
07.40
Съемка в цирке
СЮ: Запах. Почему же запах остался? Опилок-то нет… Резиновый манеж.
Это запах, который сладковатый, прогорклый одновременно, запах цирковых опилок манежа, он в меня въелся на всю жизнь. За кулисами цирка в Москве я прожил 6 лет подряд, а когда-то вот на этом манеже я впервые ощутил себя как в стихии родной.
Отец был художественным руководителем вот этого цирка. Отец всегда стоял, он был ростом выше меня. Довольно много выше, с небольшой бородкой, с усиками. И вот его место. Место его было то, на котором Вы сидите, но он его не занимал никогда. Он стоял, смотрел большую часть программы.
И конечно, была директорская ложа около оркестра. В этой самой ложе, судя по рассказам, я и видел Куприна, вернувшегося тогда в страну в состоянии довольно тяжкой болезни. Но мне напоминали, что отец повёл меня и сказал: «Сынка, ничего ж не поймёшь, ничего, вот запомни, я тебе три раза повторю, чтобы у тебя в голове осталось — ты видел Куприна.»
В эту ложу приходили очень многие знаменитые люди, потому что цирк был всегда любим, но ещё и очень моден.
Как это строго. Как это грозно. Как это непримиримо. И как это в результате, действительно, профессия. А театральный актёр это полу-профессия, полу-качество, полу-влюблённость. И если чего нам не хватает театральным, то это вот этого большего процента профессии. Поэтому моё цирковое детство даёт такое уважение вот к парню, который на нас смотрит, потому что я знаю, как он вкалывает. Каждый день.
Ведущая: А когда пересилило желание стать актёром драматическим?
Юрский: Классу к восьмому.
Ведущая: А почему, если столько ниточек с цирком связывало?
Юрский: Опять же, под влиянием отца, потому что отец был театральным режиссёром и театр был его любовью, его призванием, а цирк возник во время ссылки. Он был сослан в тридцать пятом году. У него была не очень строгая ссылка. Я уже младенцем был с ним там, не помню этого, естественно, но знаю. И место, в которое ему позволили пойти (работать- ред), — не идеологическое место, — был цирк. Он стал цирковым режиссёром. Он полюбил на всю жизнь цирк, но всё-таки театр был его призванием. Он был человеком очень литературного склада, высоким знатоком литературы. Рядом была мама моя, музыкант. Поэтому такое отклонение в более филологическое, более интеллигентное, оно стало несколько смещать в сторону.
12.25
Кадры из телеспектакля «Большая кошачья сказка», титры: Театр одержал вверх, но стремление к эксцентрике и клоунаде осталось.
15.30
Ведущая: Когда вы вспоминаете Ленинград, что самое неприятное и грустное, жестокое, может быть?
Юрский: Что самое неприятное, самое жестокое? Смерть во всех её видах. В прямом — похороны, прощание навсегда, уход. А здесь у меня так много людей, и прежде всего мои родители…. И не только они, мои друзья, мои родные, мои учителя. Но и другая смерть в более уже символическом духе — крушение дружбы, крушение человека, иногда так тебе кажется, что какой-то человек переменился, стал другим, крушение надежд. Всё это у меня связано и с Ленинградом.
Ведущая: Я думала, что самая неприятная история — это история ваших взаимоотношений с властями. Или как бы это всё …
Юрский: Мне кажется, я забыл об этом. И чтобы закончить эту тему, я хочу сказать, что я познакомился с Григорием Васильевичем Романовым в этот год, девяносто третий, зимой.
Ведущая: Где?
Юрский: В троллейбусе, в Москве. Я не узнал его. Я не знаю, узнал ли он меня, но, судя по всему, узнал, потому что, когда мы разговорились с этим смутно знакомым мне человеком о том, кто, где сейчас, как поживаете, вопросы задавал он. Работаю ли я в этом театре или в том, а как БДТ, а как наши коллеги…
Ведущая: Он первый начал?
Юрский: Он, да, да. А как искусство поживает вообще? Потом мы простились. Он сказал, и не буду повторять, потому что я не хочу частный разговор выносить на… Ну, во всяком случае, я его не узнал, хотя чувствовал, что этот человек мне знаком, и чем-то был когда-то чужд. Когда он выходил, когда захлопнулась дверь, я понял, что это был тот самый человек, с которым мы никогда не были знакомы, но по воле которого в течение очень многих лет следовал по отношению ко многим людям, ко мне в том числе, жёсткий запрет.
Было всё это. К чему я рассказываю? Чтобы как-то закончить эту тему, потому что она для меня действительно ушла в небытие. Вот я встретился с этим человеком. Вот я его не узнал. А если бы я его узнал, сказал ли бы, вскочил ли бы я с места в этом троллейбусе и в присутствии ещё десяти сонных людей, стал ли бы говорить, как же так? Уж теперь я вам… Нет. Упрекайте меня, но я думаю, я постфактум размышлял, и думаю, нет, я бы не вскочил, потому что мы не были знакомы.
19.00
Кадры прохода Ромеро-Барышникова из «Фиеста» Текст за кадром о судьбе этого телеспектакля и роли Романова в судьбе СЮ
20.15
Ведущая: Это грустные впечатления, а самые радостные?
Юрский: На них сосредоточимся. Видите, как вы меня вывели на брюзжание. Но я всячески хочу сказать, что это не занимает моих мыслей. Это не занимает моего времени сейчас. Это прошло, просто сейчас вы возбудили это в связи с присутствием здесь в этом городе.
А самый счастливые — всё остальное.
БДТ. Любовь. Женщины, которые были мне близки, и которые были замечательными женщинами, и наконец обретение Наташи Теняковой.
Кадры из телеспектакля «Большая кошачья сказка»: СЮ и НТ
23.04
Рождение дочери. Мои друзья в БДТ, многих из которых я сохранил. Работа с Товстоноговым в спектаклях. Зрители. Зрители ленинградские.
23.30
Концерт – «Хобби» А.Володина.
26:44
Москва, 3 октября.
27.06
Репетиция спектакля «Стулья»
СЮ: Давай. Вот с финала. И вот этот переход : «Ты бы мог быть, если бы ты не спорил со всеми.»
НТ: Тогда давай вот с этого места.
— Может быть, я человек способный, как ты говоришь, может быть, у меня даже есть талант, но у меня нет у меня нет лёгкости. Я вполне смирился со своей нынешней должностью. Я всегда был честен. Я всегда был на высоте положения. Может быть, этим можно удовлетвориться? Может быть, этого достаточно?
— Нет. Нет. Не для тебя. Ты не как другие. Ты выше всех. И всё-таки было бы лучше, если бы ты как все мог ладить со всеми. А ты же всегда со всеми спорил. Со всеми и друзьями, и со всеми директорами, со всеми маршалами, со своим братом.
— Не моя вина, Семирамида. Ты помнишь, что он себе позволил? А что он себе позволил? Пришёл как-то вечером и говорит: «Меня кусает блоха. Я зашёл к вам в надежде, что она останется у вас.»
— Ну, и что? Надо было пропустить это мимо ушей. Хорошо с Карлом. Почему ты поссорился с Карлом? Тоже по его вине?
— Ты меня разозлишь. Фу, разозлишь ты меня. Конечно, его вина. Пришёл как-то вечером и говорит: «Желаю вам удачи. Сказал бы вам словечко, которое приносит удачу, но я его не скажу. Я его задумаю.» И при этом смеялся как лошадь.
-Ну, и что? Нельзя в этой жизни быть таким чувствительным.»
29.20
Юрский: Вот два существа, которые есть каждый человек: с путаницей в мозгах, с забытыми вещами, которые кажется, если вспомнишь, то всё поймёшь, с мечтами, которые не сбылись, со словами, которые должны были высказаться и не высказались, с обидами, которые наполняют человека и которые неизвестно, куда выплеснуть.
И ещё, что мне хотелось бы акцентировать, — с чем-то твёрдым, на чём человек всё-таки стоит. В данном случае это любовь, которая их связывала, оказывается, в течение всей бесконечно длинной жизни.
Для меня не абсурд привлекателен в Ионеско. Мне кажется, пропагандисты абсурда — их сейчас не мало, я сталкиваюсь с этим… Когда я спрашиваю: «А что это значит?» — мне говорят: «Хм, что это значит? Это искусство, Сергей Юрьевич. Это нельзя спрашивать, что это значит. Это абсурд, это сюрреализм». И я возненавидел абсурд и сюрреализм.
Смысл Ионеско для меня не в пропаганде абсурда, дескать всё абсурд. А в борьбе с абсурдом. Да, всё абсурд, но почему, почему рассыпалось цельное.
30.45
Кадры из фильма «Чернов»
32.00
Юрский: Варваризация людей и общества. Иногда мне кажется, что мы накануне каннибализма. В газетных сводках наших лихих газет…Скажем, в «Московском комсомольце.» Я сейчас не о газете говорю, а о фактах, которые… Происходящее каждый день настолько чудовищно, и настолько это каждодневно и спокойно излагается, что возникает чувство, что идёт варваризация. Варвары, нелюди. Это становится ежедневностью, и не только у нас.
33.00
Ведущая: А в это самое время в Москве, когда мы беседовали с Юрским, было объявлено чрезвычайное положение.
<Интервьюируют разных людей>
— Вы слышали о событиях, произошедших в Москве в последнюю минуту?
— Ничего не знаете?
— Вы добирались на машине до театра?
— На машине.
— Спокойно?
— Спокойно.
— Вы знаете о том, что произошло сегодня вечером в Москве?
— Я в путче был в Москве 19 августа девяносто первого года, — не первый раз. Ну что теперь делать? В театры не ходить?
— На улице идёт война, а у нас идёт концерт, да?
— Как я буду работать? Также, как и всегда. Нет, это, конечно, это правильно. Зритель пришёл…
— Ну вот, когда сейчас ехали нет- ощущения тревожного нет?
— Лотки какие-то торгуют, народ спокоен, молодёжь ходит покуривает.
34.00
Юрский: Я попробую просто формулировку дать сегодняшней минуты, этой минуты.
Совесть — это количество внутренних непреодолимых запретов. Я не могу это преступить. Слишком много запретов — это человек в футляре, да, получится, кажется. На мой взгляд нет. Потому что запреты — это просто ориентиры. Север там, и он там. Юг — там. Есть стороны света, есть время. Есть определённое количество констант.
И внутри то же самое. Этот космос существует и внутри человека. Он может быть религиозным, он может быть безрелигиозным. Не берусь сейчас судить, откуда это берётся всё, но это запреты. Когда я говорю о варваризации, то (они- ред) смещаются. Запрет говорит: «Сколько можно себя мучить, стоит ли об этом думать? Что значит, я не могу этого сделать, потому что мне совесть не позволяет? Может, и нужно сделать? Отбросим, отбросим, отбросим. И в результате получается свободный человек, скажут одни. А я скажу — варвар.
35:30
Стрельба на улицах Атака на телецентр Останкино. Интервью с Альбертом Филозовым…. С людьми на улицах
38.55
Юрский: Очень неловко говорить такую мизантропическую фразу: я разочаровался в человечестве. Кто ты такой, чтобы заботиться о том, разочаровался ты, или не разочаровался. Ты просто частичка этого человечества малюсенькая. Сиди тихо. И, однако, на то нам дан этот странный аппарат (показывает на голову) мыслительный, чтобы оторваться и посмотреть на все, на себя тоже, и на все.
Я не хочу повторяться, но мера разочарований — в коллективном предательстве, в отсутствии памяти, в совершении чудовищных поступков людьми, группами людей, классами, нациями и, наконец, целыми гигантскими общностями людей… Но была надежда, что это уменьшается. Что со временем цивилизация делает все более приемлемым.
Ведущая: Это, так сказать, глобальный такой посыл, а если его сузить, то Вы говорите, что демократия в России нереальна.
Юрский: Мой вывод на сегодняшний день, а сегодняшний день очень тревожный. И на сегодняшний день у меня вывод, что с демократией у нас пока просто ничего не получилось.
40.35
Москва, Останкино, в ночь с 3 на 4 октября
Москва, 4 Октября
42:00
Юрский: Я в толпе по призыву человека, которому я доверяю, Гайдара, я пришел в толпу. Я увидел толпу, которая собралась – зачем? Крикнул человек – надо спасать. Спасать даже непонятно, кого, но надо спасать – и безоружные люди в очень большом количестве, совсем не пьяные и не требующие оружия пришли, чтобы встать стеной, видимо, пока не подойдут те, кто профессиональные и кто вооружены. Это поступок и это готовность.
Ведущая: Вы живете, как сказал Лев Анненский, с ощущением катастрофы внутри.
Юрский: Да…
Ведущая: И сейчас это ощущение не…
Юрский: Оно не разрядилось, потому что это еще не глобальная катастрофа, это трагедия дня.
Кадры из «Чернова»
Ведущая: Ощущение реальности происходящего зачастую пропадает, прячется за спокойствием и умиротворённостью. Катастрофа, вошедшая в жизнь, перестаёт пугать. Но если ощущение катастрофы не проходит, и своим чувством тревоги ты доверяешь всё происходящее вокруг? Расставаясь Сергеем Юрьевичем Юрским, мы спросили у него: «Когда же всё-таки ему было лучше, раньше или теперь?» И он ответил нам:
45.15
Юрский: Я бы предложил нам всем, отвечая на этот каждый день встающий вопрос: «Когда было лучше, раньше и сейчас?» Отвечать каждый день, делая, может быть, усилия — лучше было сейчас.»
Кадры из «Чернова»
Транскрипт — Маша Ионина
Сергей Юрский 