Сергей Юрский: «Голос Гердта был камертоном». Записал Игорь СЕМИЦВЕТОВ(Игорь Шевелев) ОГОНЕК № 39 сентябрь 1996

 Думаю про Зиновия Ефимовича Гердта. Сам лежу больной и знаю, что и он заболел. Хочу послать ему привет в виде воспоминания о том, что связыва­ет меня с ним прежде, чем его со мной, поскольку познакомились мы гораздо позже, чем я стал его поклонником.

Это не начало. Начало — теперь. В начале было Слово. Так сложились обстоятельства Гердта, что он со зрите­лями общался словом, скрываясь. Так получилось, но, может, где-то ему каза­лось, что так и должно быть, дескать, хромота, человек должен прятаться, а что может удивить — так это голос. Голос  конферансье  в  спектакле «Необыкновенный концерт», когда он влюбил в себя всех нас. Голос Гердта был камертоном.

Играл он полного пошляка и идиота, абсолютно отрицательного героя, в котором было безумное обаяние. Отку­да? Гердт не пародировал. Пародия быстро выдыхается, утомляет, это воз­душный шарик, который сразу сдувает­ся. А здесь было высокохудожественное явление. Спектакль длился очень долго, и каждый последующий выход конфе­рансье хотелось слушать еще и еще, и чтобы это не кончалось.

Был голос. Было хорошо произнесен­ное слово. Причем он играл косноязыч­ного человека, а слышалось, что сам актер прекрасно владеет русским язы­ком и абсолютно свободен в нем. Вот этот артистизм, обаяние актерской двойственности было первым, что влю­било в Зиновия Гердта. Тогда он объез­дил все страны, но нам-то это было неизвестно, он был закрыт для нас.

А дальше лично для меня возникло второе чудо, когда они с Евгением Вес­ником продублировали фильм «Поли­цейские и воры». Один из любимых фильмов моей актерской юности. Исполнение — именно исполнение! — Гердтом голоса артиста Тото в роли старого профессионального юра. Я не знаю, успел ли Тото услышать и оце­нить, как говорил Гердт, но это действи­тельно было конгениально его исполне­нию. Речь, исполненная Гердтом, была на равных роли великого итальянского артиста в прекрасном неореалистиче­ском фильме. Не могу не сказать, что и Весник был фантастичен во второй роли, дублируя Альдо Фабрици.

Итак, голос. А дальше обвалом про­изошло наше знакомство на съемках «Золотого теленка». Меня Швейцер про­бовал долго. Не знаю, сколько он пробо­вал Гердта, по-моему, у него тоже были всякие сомнения, но, на мой взгляд, выбрал он всех в этом фильме идеаль­но. И мы это чувствовали.

Я с изумлением смотрел на Гердта, к которому все «прилипало». Костюм Паниковского — прилип. Все движения — тоже. Мне казалось, ему даже не пришлось учить роль. Как у Ильфа и Петрова, так у него текст шел совершенно свободно.

Тогда я узнал Гердта в общении. Узнал, что у него есть аура, в которую попадают определенные люди. Если вам приятен этот круг, вы можете пере­езжать за Гердтом из города в город, и везде аура Гердта будет собирать подобных людей. Я узнал одесский круг Зиновия Гердта. Доктора Великанова, знакомых доктора Великанова, других друзей Гердта. Потом я встречался с ними в иные свои приезды, уже без Зиновия Ефимовича, и все равно ощущал его полное присутствие. Все разговоры о нем, его стиль, воспоми­нания о том, что, как и по какому пово­ду он на этом вот месте говорил — все это сохраняется крепко-крепко.

А потом Гердт заболел. В тот самый момент, когда мы сняли сцену смерти Паниковского и должны были еще многое доснимать, Зяма заболел. Заболел тяжело, попал в Ленинграде в больницу.

Я пришел его навестить. Он читал стихи Пастернака. Читал сестрам, вра­чам и себе. Тогда он сказал мне: «Знаете, я всегда любил Пастернака, очень любил. Но здесь, во время болезни, во время стояния «на грани», я почувство­вал, что это не просто любовь, — я абсо­лютно нуждаюсь в нем. Это основа меня». И он прочитал несколько стихот­ворений. Я больше никогда не слышал подобного уровня чтения даже от него самого. Он не просто замечательно, он — существенно прочитал эти стихи.

А дальше… Ну что дальше? Дальше и вы сами все знаете. Дальше Зяма стал любимым всеми актером. Он много сыграл в театре, в кино, на телеэкране. Сейчас он стал ведущим «Чай-клуба», а до этого участвовал во многих меро­приятиях, общался напрямую со зрите­лями, обрел поклонников во всем мире. Но это знают все, десятки людей это подтвердят.

Я же в дни его юбилея, очень солид­ного по возрасту, когда принято гово­рить: «Но он все еще молод!» — я с удо­вольствием скажу и эти слова, но более подчеркну то мужество, с которым он десятилетиями несет свой большой труд, свою неутомимость, свой неугаса­ющий интерес к зрителям, к смотрению того, что делают другие, к поискам дру­гих, — все это вызывает у меня величай­шее восхищение.

И я хочу пожелать моему дорогому Зиновию Ефимовичу сохранения мужества, сохранения сил и сказать: для меня моя любовь к слову определе­на небольшим количеством людей. И один из них — Зиновий Ефимович, который через комедию, через паро­дию дал мне ощущение силы слова. Потом я посмотрел, как он умеет дви­гаться, и полюбил его во плоти — «в теле». Я очень рад, что стал свидетелем того, как эти два понятия соединились в замечательном актерском и театраль­но-общественном явлении, которое называется — Зиновий Гердт.