Литературная Газета, 6 января 1998.

Все мы теперь остались без Вас. Ваши зрители, Ваши читатели, Ваши коллеги, Ваши актеры, Ваши ученики, люди, попавшие однажды под обаяние Вашего гения и с тех пор числящие себя в пастве Вашего прихода независимо от расстояний и национальных границ, к этим последним принадлежу и я. И все мы, все мы остались теперь без Вас.

XX век жаден. Он не хочет делиться славой с XXI. Он уходит, забирая с собой самых лучших, самых великих, самых нужных.

Я знал Вас почти 40 лет — всю мою актерскую жизнь. Последние 10 лет я знал Вас лично. И это мое счастье. Я смотрел Ваши спектакли в Милане, в Париже, в Москве и в Ленинграде. В зале всегда было много иностранцев, я и сам был иностранцем. Но наушников не было. Не было перевода. Вы свято верили в силу музыки слова, музыки диалога. Вы — может быть, последний — не угождали публике упрощением, Вы требовали от зрителей взлета СВЕРХПОНИМАНИЯ. Вы — может быть, единственный — умели достигать этого сверхпонимания. Ваша режиссура была еще искусством композиторским и дирижерским. И Вы создали множество незабываемых опусов словесной музыки. Именно в этом — первоначальном — смысле я обращаюсь к Вам через непереходимую грань:

МАЭСТРО!

Когда Вы раскручивали гигантский волчок Театра Европы, когда Вы строили свой Студио-Театр, когда Вы инициировали и осуществляли свои удивительные международные театральные фестивали в Милане, Вы казались волшебником

Просперо из шекспировской “Бури”. Он всем владеет, и ему все легко — казалось стороннему глазу. Но я бывал участником этих праздников и видел все чуть ближе. Знаю, догадываюсь, какую борьбу вели Вы с людской инертностью, равнодушием, бескультурьем, непониманием, жадностью, завистью. Я был свидетелем Вашей речи, которая длилась два с половиной часа и никак не могла закончиться. И чем дальше лилась эта проповедь о Театре, тем более одиноким Вы становились. Потому что слушатели устали. Они не могли дотянуться до Вашего безудержного взлета, они не могли соответствовать Вашей неутомимости. Так бывало и на репетициях. Про это (мне кажется) была поставлена “Эльмира, или Театральная Страсть”, в которой Вы сами так невероятно сыграли Художника, зовущего за собой в АБСОЛЮТ. Да, Вы знали в Вашей жизни и большую славу, и большую любовь, и большую власть. Но Вы знали (мне кажется) и великое одиночество. И теперь, когда земная жизнь оборвалась, я обращаюсь к Вам через непереходимую грань:

РЫЦАРЬ!

Я помню праздник 40-летия “Пикколо Театро”. А через 10 лет, в 97-м, я уже оформил визу в Италию, чтобы участвовать в закрытии программы в честь 50-летия театра по Вашему приглашению. Я уже выучил речь и стих по-итальянски. Что случилось, почему финал был отменен, я не знаю. Но я помню тревожные голоса в телефонной трубке и чувство тревоги за Вас. Я тогда собирался написать Вам письмо, или статью, или записку, или хоть телеграмму о том, как громадно Ваше влияние, о том, что название Вашей книги — ‘Театр для людей” — мой девиз, о том, что мы — нас очень много, — мы с Вами. Почему же не написал? Потому что Вы не читаете по-русски, а я не знаю итальянского, а писать по-французски мне довольно трудно, а времени совсем не было, а переводчицы в этот момент не было рядом… не написал потому, что мы забываем сделать в жизни самое главное. Когда- то, в 90-м году, в Москве я записал одну фразу из нашего с Вами разговора: “Своим Фаустом я, пожалуй, хотел показать ДОЛГ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ”. И теперь, когда уже слишком поздно, я обращаюсь к Вам через непереходимую грань:

ДЖОРДЖО!

Простите! Прощайте! Светлая память!

Сергей ЮРСКИЙ

МОСКВА

5 января 1998 года