Ольга Скорочкина. БЕСПОКОЙНАЯ СТАРОСТЬ Петербургский Театральный Журнал №20, 2000

А. Николаи. «Железный класс». Театрально-концертное агентство «Арт-партнер XXI». 
Режиссер Николай Чиндяйкин, художник Лариса Ломакина

На беглый взгляд афиша «Железного класса» чудес не предвещала. Театрально-концертное агентство «Премьера» — ясно, что не театр, а прокатная контора в духе новейшего театрального времени, — взялась прокатить с ветерком пьесу Альдо Николаи, с его репутацией отменно бульварного драматурга. Как и положено для антрепризы — трогательная, хорошо сделанная пьеса (мелодрама плюс репризный юмор — чего же боле?), звездные имена: Сергей Юрский, Николай Волков, Ольга Волкова. Что с того, что звезды эти зажглись совсем в другую театральную эпоху? Их свет не угас, у них все в порядке, они — «железные люди» (подобно своим героям), любимые публикой во все времена. 

Между тем «Железный класс» — шкатулка с секретом. Там не единственное дно. Драгоценностей — не мерено. Есть на что посмотреть, на что откликнуться, о чем заплакать и от чего рассмеяться. 

Кажется, театрально-концертное агентство не оценило спектакль. Обошлось без помпы, «мировых премьер» в духе Питера Штайна и т. п. Впрочем, рекламная «раскрученность» была бы «Железному классу» не к лицу. В том, как он поставлен и сыгран, есть спокойное достоинство мастеровых (его, кстати, можно было бы показывать в театральных школах мира как мастер-класс), к счастью, ни намека на антрепризное нуворишество.

Стоит оценить класс режиссуры. Имя Николая Чиндяйкина связано с Омским театром и «Школой драматического искусства» Анатолия Васильева. Они — порука его профессиональной чести и добросовестности. Очень корректная, сосредоточенная и тонкая работа: Чиндяйкин, кажется, определил тональность, прошел партитуру, наладил драматическое движение, выстроил связи — и ушел за кулисы. Умер в актерах. Было в ком умирать…

Изящно сделана программка спектакля (художница Лариса Ломакина) — в небе плывут белые облака и три фигурки, тоже похожие на облака, две мужских и одна женская. У женской в руках кошечка, ну чистая Пульхерия Ивановна! Одна на всех, с прививкой клоунады. Ольга Волкова, собственно, играет свою старую-старую маску: девочки-клоуна, «радуги зимой», только девочки-радуги «старосветской», постаревшей. Она в этом спектакле стоит «на подаче». Центральные игроки — Юрский и Волков, их встреча — волнующий сюжет спектакля. Событие, которое невозможно не оценить. При сегодняшнем столпотворении звезд на афишах — Господи, кто с кем только не встречается (это тема специального исследования, если не фельетона: Татьяна Васильева, меняющая партнеров как перчатки, мордатый Николай Фоменко рядом с изможденной Людмилой Гурченко, Гедиминас Таранда как стареющий балетный принц «на поддержках» у драматических артисток…), — в общем, когда на афишах расцветают атомные «звездные» смеси и антрепризные ансамбли сколачиваются по принципу «низачем и нипочему», художественный смысл встречи Юрского и Волкова особенно внятен, значим и т. д. 

Эта встреча вносит в спектакль дополнительный отзвук, придает ему историческую память и объем. «Железный класс» — детище 1999 года, но не только. Спектакль еще и «блудный сын» шестидесятых: он отбрасывает тень совсем в другую театральную эпоху. Словно невидимые Каменные гости — Эфрос и Товстоногов — застыли где-то в кулисах. Их присутствие, равно как и присутствие легендарного прошлого Сергея Юрского и Николая Волкова, несомненно и волнующе, и тут нет никакой мистики. Просто когда Юрский и Волков выходят на сцену — у них за спиной выстраивается невидимый ряд, который называется старомодными словами: ансамбль, театр, школа, метод, художественное направление… Золотой век театра Товстоногова и театра Эфроса — вот что у каждого за плечами. Их герои — старики Бокка и Палья — то и дело повторяют: «Нас было много… Хорошее было время…».

В шестидесятые между Москвой и Ленинградом существовала тайная перекличка, или необъявленная дуэль, — у Товстоногова и Эфроса даже авторы на афише совпадали: Розов и Радзинский, Чехов и Горький, и даже — предфинальные, уже в восьмидесятых, «На дне»… Оба не оставили после себя школ, стройных актерских систем, но художественные направления остались, как остались и уже принадлежат истории театра образы мира и человека, воплощенные в их спектаклях. Остались актеры, в которых они воплотили свое понимание «человека играющего»: при всей разности методов и систем, этот человек в их спектаклях был мерой всех вещей. Поэтому когда их актеры сегодня выходят на сцену, за ними — не просто осколки и тени прошедшего времени, но — «миры-ы-ы»…

В статье «Прощание» памяти Эфроса Юрский написал о его актерах: «Теперь они совсем сами. Или с другими. Навсегда без него… В своих спектаклях Эфрос научил их быть особенными. Научил навсегда или только в магии своих созданий?».

Несколько лет назад Юрский сыграл с Ольгой Яковлевой в спектакле «Король умирает». Там встреча представителей двух театров была нервной, острой. Юрский, словно железный рыцарь, был закован в доспехи условно-масочного театра, Яковлева играла отдельно. От ее знаменитых нервных вибраций дрожал воздух. Сбивчивые ритмы и синкопированное дыхание, мужественно протянутая на прощание маленькая рука, казалось, были адресованы не Королю-Юрскому, а кому-то другому, невидимому…

Теперь вот он встретился в спектакле с Николаем Волковым. Полная азарта, тайного огня, невидимой борьбы, очевидной партнерской уступчивости, деликатности, драматического напряжения и парадоксальных ходов встреча. Они играют неоднородно, диссонансно — при этом их сценический дуэт оставляет впечатление гармонии. Гармонии несовместимостей.

С. Юрский (Бокка), Н. Волков (Палья).
Фото М. Гутермана

Молодые артисты театра им. Комиссаржевской (где проходили петербургские гастроли москвичей) морщились в антракте: плохая дикция. О варвары! Сценическая речь этих артистов давно описана в книгах о театре, их «неправильности» и речевые «огрехи» — музыка сфер! То, что Юрский говорит, будто грецкие орехи во рту перекатывает, было известно в дни его юности. Но фразировка! Но ритмы! Но интонирование! Сколько ума и души, эксцентрики и парадоксов, смысловых открытий стоит за такими речевыми эскападами и «неправильностями»!.. Мямлящий, проглатывающий целые слова и периоды Волков еще со времен Подколесина и Дон Жуана переговаривался с небесами, вот и сегодня в его речи столько сердечной аритмии, а за вяловатыми — впроброс! — движениями столько страсти!.. Варварам, с их правильной дикцией, и не снилось. 

Если кто ждал мелодрамы, старости в жалком одеянии, слезливых старичков на скамеечке — не дождется! Старость — как тема, как время года в человеческой жизни, конечно же, сыграна. Но — как одна из тем. Среди других — жизнь и смерть, достоинство и унижение, одиночество и взаимодействие с Другим… «Пятым действием драмы /Дышит воздух осенний…» Они играют «пятое действие» по Бродскому. Пьеса для них — подстрочник, черновик. 

Пианист Натан Перельман заметил: «Рояль — благодатнейший инструмент для симулянтов. К их услугам большие шумовые возможности, угодливая педаль и, к сожалению, незащищенность аудитории». Так же и с мелодрамой. Особенно если там речь идет о последнем времени года.

Юрский и Волков ни разу не нажали на «угодливую педаль», не спекульнули на теме, подобно нищим в переходе. Их сегодняшнее «соло для часов с боем» — скорее школа клоунов. Академия смеха.

Белый и рыжий клоуны. Юрский, разумеется, рыжий, яростный, ртутный, как сейчас принято выражаться — интерактивный. Он рвется на авансцену, задирает коллегу, яростно наступает. Не всегда и заметишь, как его эксцентрика, будто невзначай, будто нечаянно, пронзает сердце точными и острыми ударами… Волков — белый клоун… Тихий философ — он все время как бы удаляется в глубину сцены. Готов раствориться, исчезнуть в темноте, растаять, как дым в осеннем воздухе…

На этом спектакле вспоминаешь, сколько стариков сыграл Юрский в молодости: профессора Полежаева, Илико, хитро смотрящего на мир единственным глазом и видящего все… Сегодня он играет с дерзкой эксцентриадой, на грани циркового трюка: так ведет своего персонажа к инфаркту, и это не выглядит некорректно.

Они играют с безупречной простотой и легкостью — но не скользят по поверхности. Банальности пьесы заостряют или просто обходят. Эстрадную репризность юмора оставляют для других. Сами же — играют жанрами, как цирковыми шариками, добывая юмор чистейшей породы.

Невозможно забыть, как они жалуются друг другу: «У меня сноха отнимает карамель!» — «Какое хорошее было время!.. Атомная бомба…» Как угрожают друг другу: «Давай прекратим наше знакомство!» (так мой любимый учитель перед самой смертью пугал свою жену: «Что вы будете делать, если я от вас уйду?»). И все — с непереносимо детским отчаянием и нешуточной страстью.

Они играют в высшей степени смешно, но без побрякушек так называемого комизма. Душещипательную интонацию пьесы они переводят в мужественный мажор: зачем бы еще собираться вместе большим артистам?..

Король умирает? Да здравствует король!

Ты хочешь найти свою деревню? Чтобы никто тебя не нашел? Чтобы нас считали погибшими? Бежим, брат! Туда, где песок желтый и море голубое! Где староста качал тебя ребенком на ноге! Он вспомнит! Он обязательно вспомнит! Кто-то должен про нас помнить!

В сущности, они играют страшно простой и мучительно трудный сюжет: как каждый обретает себя в бесстрашной и беспомощной открытости другому, в сердечном взаимодействии с другим. Как писал мой учитель: «Только в со-бытии с „Ты“, в душевно-духовном взаимодействии с другим „Я“, ты можешь обрести подлинную человечность»*.

* Костелянец Б. О. Свобода и зло: Самоочищение зла силой. СПб.: Гиперион, 1999. С.46.

Декабрь 1999 г