• 

• 

Дина Шварц,  Валентина Ковель «Самое главное в жизни для нее был театр…» — Интервью Людмилы Мартыновой 22 февраля 1997 г.

Из сборника Роза Сирота: книга воспоминаний о режиссере и педагоге.  Санкт-Петербург , Гиперион, 2001.

Д. Ш.: С Розой Абрамовной Сиротой мы познакомились раньше, чем стали работать вместе, потому что она с детства была очень активным человеком. Вернее, мы не познакомились, я ее просто знала как одного из самых активных членов делегатского собрания Ленинградского ТЮЗа, где она играла очень заметную роль. Это была вообще потрясающая организация. А. А. Брянцев привлекал школьников в делегатское собрание. Под руководством Брянцева они выпускали стенную газету, члены делегатского собрания встречали зрителей и выводили в определенном порядке после спектакля, о чем Брянцев сам сообщал зрителям. Представители делегатского собрания выслушивали мнение ребят о спектакле. И вот Роза и другая моя подруга Лидия Ивановна Григорьева были в ТЮЗе очень заметными фигурами. 

Я же их знала еще и потому, что не была сама столь активна. Я представляла другую «толпу любителей». Я была поклонницей артиста Сергея Николаевича Емельянова. Тогда было очень много поклонниц у ТЮЗа, но они были другого «качества», чем теперь. Правда, сейчас, по-моему, их вообще нет. Обычно поклонение артисту кончалось хорошей дружбой с нами. Так было и у меня. Потом Емельянов, Блинов и Колесов ушли из ТЮЗа на Моховой в Новый ТЮЗ, который стал одним из самых ярких театров Ленинграда до войны 1941 года.

Брянцев же продолжал работать на Моховой. У него были свои принципы, очень гуманные. Он считал, что ТЮЗ — театр для детей, что ни одного артиста он никогда не уволит, все будут работать столько, сколько смогут. И он слово сдержал и, даже делегатское собрание он сохранил до конца своих дней.

Роза Абрамовна потом, как известно, поступила в Театральный институт на режиссерский факультет. Я не знаю этого периода ее жизни. Только помню, что когда мы выпустили спектакль «Студенты», было зрительское обсуждение. Спектакль имел очень большой успех, там играли: Лебедев, Гай, Владимиров, Крымов, Лобанов. Успех был огромный, но те, кто выходил на сцену, спектакль ругали, в том числе и Роза. Она вышла на сцену, и я подумала: «Кто это?» Потом вспомнила, что видела ее в ТЮЗе, что это Роза Сирота. Она уже была студентка института, такая строгая, критическая. Я подумала: «Ну, конечно, если бы она была настоящим критиком, она бы хвалила этот спектакль». 

Затем прошло еще какое-то количество лет, и мы встретились в БДТ. Почти одновременно, она пришла, по-моему, через год после прихода Г. А. Товстоногова в театр. Я не помню, какой у нее был первый спектакль. Даже не помню, где они вместе работали. Но я помню, что мы почти сразу же подружились. Очень часто бывали у нее дома, где она жила с мамой и папой. Там была огромная комната, где всегда, по-моему, был накрыт стол для гостей. Собирались все. Там мы встречались с В. Ковель и В. Медведевым. Кого там только не было! Это были веселые, прекрасные вечера, которые иногда тянулись до утра.

И мы не замечали, как бежало время. Роза была в центре, и не потому,, что она была хозяйкой, а потому, что она никого не обделяла своим вниманием, она успевала к каждому подойти, что-то сказать, причем потрясая своей добротой, широтой и знанием про каждого человека, про его жизнь, про его заботы. И всегда на первом плане у нее было желание помочь. В этом я убедилась еще через несколько лет в Феодосии, где мы с дочкой оказались без квартиры. Роза в это время снимала фильм вместе с режиссером Курихиным, рано ушедшим из жизни. Там мы еще раз убедились, какой Роза потрясающий товарищ. Сначала она приютила нас у себя, а затем нашла нам комнату. Она опекала мою дочь, а когда мы уезжали, принимала в нас самое активное участие, готова была отдать все.

Но самое главное в жизни для нее был театр. Ни до нее, ни после я не видела человека, который бы каждый день приходил в театр. Это был один из законов нашего тогдашнего существования, бытия в БДТ — быть все время в театре. Г. А. Товстоногов говорил: «Мне не важно, когда вы приходите в театр, но когда я снимаю трубку, вы должны быть на месте». И он даже не удивлялся, когда Роза смотрела свои и чужие спектакли, принимая активное участие в жизни каждого текущего спектакля. Никогда такого режиссера, который бы ежедневно был в театре, жил его жизнью, не было. И это притом, что нас всегда волновало состояние текущего репертуара, но следить за этим ведь очень скучно. Каждый день смотреть одно и то же, да еще делать замечания, да еще, чтобы они попадали в точку, да еще, чтобы артисты, играющие по 50-100 спектаклей, прислушивались к твоему мнению. Так вот Роза Абрамовна этим занималась потрясающе. Замены ей в этом не было и не будет никогда.

Она была поистине режиссером-педагогом в самом лучшем, высшем смысле этого слова. Роза Абрамовна умела быть замечательным помощником Г. А. Товстоногову, помогая ему при совместной работе над спектаклями. Вы знаете, что Георгий Александрович был редкостным человеком, ему нужны были люди, которым бы он верил, советовался, слушал, иногда спорил. Он не мог работать без людей, которым доверял. Роза была первой, правой его рукой. «Идиот» был первым спектаклем в 1957 году. 

Мы пришли в 1956. В «Идиоте», с кем бы она ни работала, отдавала артисту все: знания, опыт, интуицию, все свое время! Откуда она его находила? Роза ходила часами с И. М. Смоктуновским по Фонтанке, вразумляя его. Смоктуновский пришел в театр очень неуверенный и сказал Товстоногову: «Ой, что Вы, я не смогу, никогда не сыграю. Я думал, что вы эпизод какой- нибудь дадите». Вот так было. Ну и надо было вселить в него веру в свои силы. Надо сказать, что это долго не получалось. Несколько раз он сам писал заявление «прошу меня освободить». 

И с Розой у него начались конфликты, в результате она даже сказала, что больше ничего не может ему дать и, наверное, надо менять актера. Георгий Александрович к ней прислушался и уже решил дать роль другому артисту. Потом он предложил: «Давайте я сегодня вечером поработаю с ним, посмотрим еще раз. А вдруг?» В этот вечер все и решилось. Я была на этой репетиции, которая длилась четыре часа при напряженнейшей работе. Георгий Александрович занялся его психофизическим состоянием. Вот только это и помогло. Он взял два стула, на один поставил портрет Настасьи Филипповны, на другой посадил Смоктуновского и сказал: «Вы будете сидеть на этом стуле, хотите, двигайтесь вместе со стулом ближе, дальше, не вставая, пока не заплачете от лица Настасьи Филипповны». Текст один и тот же был: «… в этом лице страдания много, особенно вот эти две точки возле глаз». И вдруг, вдруг знаменитая рука, ноги пошли куда-то и все эти внешние действия стали совпадать с внутренним состоянием. И это, глядя на портрет Н. Ольхиной в репетиционном помещении, где только подготовительная работа, которую провела Роза Абрамовна!

Сергей Юрский и другие писали, что Товстоногов хотел снять Смоктуновского с роли, а Роза защищала. Никакого конфликта не было. Роза первая поставила этот вопрос. Это был очень сложный период и у Смоктуновского, и у театра. Иннокентий Михайлович об этом знал. И не то, что Товстоногов его защищал, «я в него верю…». Нет, он тоже поверил Розе, и они решили его заменить. Но в результате четырехчасовая репетиция всколыхнула то, что было накоплено изнутри с Розой Абрамовной. Дальше уже все пошло, еще репетировали полтора месяца, и родился гениальный Мышкин великого Смоктуновского!

Безусловно, Роза сыграла огромную роль в подготовке этого спектакля, так как она помогала и другим артистам, особое внимание уделяя молодым актрисам, играющим сестер Епанчиных. О. Казико очень нравилось репетировать с Розой. Она замечательно играла Епанчину. И В. Стржельчик плодотворно работал с Сиротой. Роза Абрамовна умела выстроить роль, у нее была богатейшая интуиция.

Позже она меня потрясла, когда мы ставили «Беспокойную старость». В этой работе Роза Абрамовна сыграла исключительную роль. Она была из тех людей, которым дай ставить телефонную книгу, — и поставят. Мы взяли «Беспокойную старость» по легкомыслию, не перечитав ее. А Георгий Александрович уехал к началу работы, сказав: «Розочка, Вы проведите первые репетиции, а я подъеду». Мы прочитали пьесу на репетиции. Ужас. Пьеса написана в 1937 году, со сценарием ничего общего. Юрский говорит: «Для меня большая честь, что мне дали играть эту роль, но это невозможно играть, это же антиинтеллигентный человек». Было огромное отчаяние. Куда мы влезли? Мы ведь объявили, что ставим пьесу к определенной дате. 

Ранее Роза никогда не принимала участие в инсценировках, говоря: «Это не мое». Все, что ей давали, она старалась оправдать, найти действие, человеческий смысл, природу этого произведения. Но тут она пришла ко мне с выписками из произведений Тимирязева со словами: «Ведь он лучше пишет, чем Рахманов. Дина, может быть, Вы возьмете эти записки, сценарий фильма, «Горе от ума», в конце концов, и сделаете что-нибудь». Я ей говорю: «Надо дождаться возвращения Георгия Александровича и тогда принять решение». Роза спрашивает: «Что мне пока делать?» Я говорю: «Может быть, репетировать те сцены, где содержится что-то человеческое». 

Роза попросила придти к ней на репетицию. Я пришла. Она потрясающе стала показывать этюды с С. Юрским и Э. Поповой. Вот такие там были заняты артисты. Они стали входить в канву будущего спектакля, еще не имея нового текста. Тут приехал Товстоногов, мы ему все обрисовали. Но это только Георгий Александрович мог взять пьесу, не перечитав ее, да еще я сама предложила это название. Подумала, что Роза будет работать над ней, Юрский занят в спектакле, значит все будет хорошо. Роза Абрамовна сказала: «Что за ужас мы взяли, у Рахманова написано «кр., кр., кр.» А у Тимирязева такие поэтические слова про красный цвет, что это животворящий цвет природы». И мы стали переделывать все, и я билась головой о стену. Роза же сказала: «Я не буду». Я ей говорю: «Вы начали, Вы принесли труды Тимирязева, так что вместе и должны все делать». 

Стали собирать из различных источников, собирать все воедино, читали артистам по актам, что-то вырисовывалось. Пьеса становилась лучше, интеллигентней. За основу мы взяли сценарий, где у Рахманова было много соавторов: Хейфец, Зархи, Любашевский. Пьесу же Рахманов писал один. Я была потрясена, как мужественно Роза преодолевала все трудности. Все больше и больше увлекались будущим спектаклем, и он получился один из лучших. Но все же мы не драматурги, и четвертый акт мы не смогли преодолеть. Уговаривали автора переписать, но он нам ответил, что «это его классика»,и что он «переделает только две фразы». Какие две фразы? Мы столько туда вложили, я даже из «Горя от ума» взяла «Свечей побольше, фонарей». Юрский кричал это как профессор Полежаев. Роза была в восторге от этой работы. 

И в результате дружная работа Георгия Александровича, Розы, моя, актеров: Юрского, Поповой, Басилашвили, Волкова, Кузнецова. Свежие тексты дали хороший результат. У автора пьеса кончалась лозунгами, у нас же — разговором Полежаева с Лениным: «Как же — мы не знакомы. Надо послать книгу». Спектакль состоялся. Розина интуиция, ее темперамент, отношение к жизни, — все соединилось в спектакле.

Вот Вам Валя Ковель расскажет, как они работали над спектаклем «Цена» А. Миллера. Роза не пропускала ни одного спектакля, и я помню, как однажды она смотрела спектакль и ей не понравилась игра Юрского и Стржельчика. На следующий день, когда они пришли на спектакль, Роза Абрамовна встретила их в гардеробе и сказала: «Вы уволены из театра, я сейчас пойду к Георгию Александровичу добиваться, чтобы он это оформил. Вы так плохо играли, что я не могу вас допустить на спектакль». Они стоят, улыбаются, им нравится, что их так по-матерински отчитывают. При этом они стоят в пальто, а Роза в костюмчике и повторяет: «Вы уволены, вы уволены». На улице был мороз. 

К Волкову она пришла один раз в гримуборную, и он спросил: «Ну как, Розочка?» Она плюнула и молча, ничего не сказав, ушла. Артистам нравилось такое отношение, они понимали, что Роза Абрамовна с ними, что их работа ей не безразлична. Актеры — это же дети! С каждым она работала так — любя и будучи строгой в отношении творчества. 

Правда, два артиста не контактировали с ней: Е. Лебедев и Т. Доронина. Но тут свои причины были. Но все остальные… Сейчас Зинаида Шарко написала свои воспоминания, где очень много хорошего пишет о Розе. Но был конфликт при работе над спектаклем А. Володина «Пять вечеров». Роза Абрамовна не совсем правильно разработала образ Тамары, и Георгий Александрович вмешался, в основном, по этой линии. Роза обижалась, конечно, но все равно это был совместный труд.

Ее уход из театра я восприняла лично как трагедию, потому что знала, такого человека нет и не будет. Только она — Роза могла находиться в театре с утра до вечера и следить за всеми спектаклями. Артисты для нее были подопечными, за которых она несла ответственность, отдавая им все силы, талант свой, темперамент, ум и время. Все отдала. И я думала: «Как же так? Что она делает?» 

И ведь много появилось людей, которые говорили: «Что — Товстоногов? Вот Сирота!» Несмотря на то, что «Горе от ума» он ставил, когда ее не было в театре. Все равно говорили. Роза Абрамовна спорила с этим, возмущалась, но и ей захотелось ставить самой. Хотя она клялась мне, что этого не хочет. Я не знаю, какие у нее еще были причины. Ведь они очень по-человечески дружили с Георгием Александровичем, когда она пришла в театр. Потом отдалились. 

Я ей говорила: «Роза, не копите там у себя, внутри, идите к Товстоногову, как я это делаю, поговорите и решите все вопросы. У меня тоже бывают к нему претензии, проблемы. Я иду к нему, мы запираем дверь и вдвоем все решаем». Нет, она этого не хотела, высказывала все мне. Я никогда в жизни не передавала никому, но Роза говорила артистам, они передавали Георгию Александровичу. Отношения стали портиться, хотя когда они вместе работали, ничто не имело значения, кроме творчества. 

И вот она ушла в Ленинградский театр им. Ленинского комсомола. Поставила там пьесу А. Арбузова «Выбор» с Олегом Далем. Очень увлеклась этим артистом, приходила к нам в театр и говорила: «Вы все его мизинца не стоите». Был у нее такой период увлечения Далем. Он действительно хороший артист. Но не  вышло из нее режиссера-постановщика, и тот авторитет, и вес, и влияние на театральный процесс, который был в БДТ, все равно был выше. Она не понимала, что режиссеров тогда было много, а вот таких людей, как Роза Абрамовна, их всегда было мало, а сейчас вообще нет. И что это уникально, уникально. 

Роза уходила из БДТ дважды. Первый раз с 1962 по 1966 гг. В эти годы работала на телевидении, преподавала в Театральном институте и ставила спектакли в других театрах. Затем вернулась в БДТ и работала у нас до 1972 года.

Дальше была Москва, по-моему, все было зря, но она и там очень хорошо работала, многим очень помогала, актеры мне рассказывали. Но все это уже было не то. Хотя и у нас уже было не так. Не знаю, не знаю, она очень нужна была театру. Характер у нее был сложный, непростой. Я считаю, она рано заболела, у ее мамы была та же болезнь. Мне кажется, что скрытые ею недовольства, камни за пазухой, неумение выплеснуть из себя то, что накопилось, — все это и привело к преждевременной болезни и к уходу из жизни.

Этого я уж никак не ожидала. В один из приездов в Ленинград, Роза пришла ко мне с цветами, фруктами и мы так хорошо поговорили, вспомнили все хорошее. Я ей напомнила, как с ней любили работать П. Луспекаев, И. Смоктуновский, В. Стржельчик. 

Я уже говорила, но повторю еще раз. Мне кажется, что ей внушали, что она не хуже Товстоногова и может сама ставить спектакли. Отсюда и ранняя болезнь, хотя была и наследственность. Я жалею, что не смогла убедить ее в том, что нельзя копить претензии в себе, надо открыто говорить с Георгием Александровичем, но она ему не высказывала, хотя для этого были все основания. Говори она это ему, а не мне, не артистам, часть из которых передаст ему, и все бы было иначе. И только в Москве, мне кажется, она поняла, что она не постановщик, а разработчик спектакля и педагог, правая рука режиссера, участник этого процесса, который очень важен.

В. К.: Роза и для Георгия Александровича очень нужна была. Она ему разминала актеров, подавала уже готовый материал, из которого он делал спектакль.

Д. Ш.: Не всегда, не всегда. Я против того, чтобы делали такое противопоставление, которое и Розу очень подбило. Я ей говорила об этом в глаза при жизни. Вы не должны забывать, что Георгий Александрович тоже очень хорошо работал с актером. И не надо говорить, что это все без него, что вы, мол, с актерами, а он делает декорации, свет и все организует. Это не так было. Это не так! «Горе от ума» и другие спектакли он делал без Розы и прекрасных актерских работ там было предостаточно. Так что не в этом дело, но и она тоже очень хорошо работала с актерами. 

И в работе они никогда не ссорились, а Роза Абрамовна обижалась, когда ей говорили: «Вот, кто настоящий Товстоногов». Так что, Валя, это не правда, что она все делала. В «Пяти вечерах» он справедливо был недоволен Шарко (то, что показала Роза). Все остальные играли замечательно.

В. К.: Ну и что, она сразу же переделывала.

Д. Ш.: Георгий Александрович сам переделывал при мне. Он сам с Мышкиным работал, со Стржельчиком, помнишь?

В. К.: Конечно, конечно, я ничего не говорю.

Д. Ш.: Доронина просила, чтобы только он с ней работал, но это исключение. Лебедев и Доронина. Эти двое не могли найти общий язык по разным причинам. Но Доронина как раз не понимала, что для нее Товстоногов, как для актрисы. Тоже были конфликты. А для многих Роза была незаменима. Вот то, что Немченко сыграла младшую сестру в спектакле «Старшая сестра», замечательно, это огромная заслуга Розы. И то, что другие маленькие роли артисты играли очень хорошо, это тоже Розиными стараниями. Про «Беспокойную старость» я уже говорила. Я была потрясена!

В. К.: Я не знаю, как это сказать, но когда говорил Товстоногов актеру: «Вы делаете это так, а это не так». Тут не было никаких амбиций. Принималось и выполнялось. Его побаивались в хорошем смысле слова. Но когда Роза делала замечания артистам высокого звания, часто это вызывало сопротивление. Я это видела и знала.

Д. Ш.: Нет, я как раз говорю обратное, они были счастливы. Стржельчик, Юрский, Луспекаев, Смоктуновский, когда она говорила им иногда очень жестокие, страшные слова, были довольны.

В. К.: Правильно, но ты же говоришь про Доронину!

Д. Ш.: А Доронина ее не признала.

В. К.: И еще были актеры, которые не выслушивали Розины замечания и наставления, к сожалению, это было, и Розе становилось неприятно.

Д Ш. : Были, конечно, и даже со Смоктуновским у нее был страшный эпизод в Свердловске. Гастроли начинались в Челябинске.

Л. М.: С «Идиотом»?

дш. : И с «Идиотом» в том числе. У нас был большой репертуар, мы и билеты сами продавали. Успех в Челябинске был такой потрясающий! Критики из Свердловска приехали и заранее написали рецензии. Мы привезли спектакли: «Когда цветет акация», «Шестой этаж», «Идиот». Весь репертуар первых лет. «Сеньор Марио пишет комедию». Зрителей было полно. Приехали в Свердловск. Смоктуновскому, избалованному успехом, все стали говорить: «Гений, гений!» Он вдруг стал играть такую патологию, что Роза Абрамовна ему сказала: «Иннокентий Михайлович, Вы портите всю гениальную работу, Вы не имеете права играть такую патологию». Она резко ему это сказала, на что он ответил: «Ну, хорошо, завтра я Вам сыграю Мышкина-физкультурника». И он стал маршировать по сцене, говорить текст демонстративно. Был ужасный провал, в антракте ко мне подходили и спрашивали: «Что такое?»

У Товстоногова тоже был конфликт, когда Додин ставил «Кроткую» Достоевского на Малой сцене БДТ. Товстоногов сделал замечание Борисову, хотел, чтобы Борисов сразу взял внимание зала, а потом уже там четыре стены и прочее, как у Станиславского. А Борисов с Додиным решили не обращать никакого внимания на зрителей. Разгорелся большой скандал. Сейчас уже некоторые пишут, что Георгий Александрович хотел запретить спектакль. Ничего похожего не было. Мы повезли «Кроткую» в Москву и сыграли 9 раз, успех был большой. Но конфликт действительно был и замечания Товстоногова игнорировались.

И у Юрского это было, когда он ставил «Фарятьева», имея, как режиссер, совершенно другую методологию, чем Товстоногов. И когда я один раз в буфете сделала замечание Юрскому, он сказал: «Знаете, это замечание мне мог сделать Георгий Александрович, это его замечание». Я ответила, что мы с ним не сговаривались. Он ответил: «Но я другого плана режиссер».

У Розы тоже были, конечно, конфликты, когда она ссорилась, ругалась. Я видела даже крайности, когда она говорила: «Я Вас не пущу на спектакль» и даже «плевалась». Но она имела на это право. Мало кто имеет такое право.

В. К.: В кинофильме «Гамлет» сцену с флейтой, о которой потом много писали, Иннокентий сделал с Розой, приезжая на два-три дня в Ленинград и возвращаясь на съемки с готовым решением роли. (В книге воспоминаний И. Смоктуновского написано, что он занимался с Розой Абрамовной при подготовке к фильму «Гамлет» четыре месяца. — Ред.). Все думали, что он ездил отдохнуть и удивлялись его готовности. Роза потом рассказывала об этом.

Д. Ш.: А мне он говорил, что он сам это делал.

В. К.: Нет, не сам!

Д. Ш.: Иди, проверь.

В. К.: Да, иди проверь.

Д. Ш.: А Козинцева он уничтожал.

В. К.: Да, это было некрасиво.

Д. Ш.: А еще я хочу сказать, что мы были молоды, работали в театре, вокруг нас были прекрасные мужчины.

Л. М.: Лучшие, самые лучшие и талантливые.

Д. Ш.: Красивые мужчины, сами были молоды, много хорошеньких артисток, атмосфера влюбленности, романов была. И Роза Абрамовна мне говорила, что у нее романы. А ведь внешние данные у нее были немножко сложные всегда. Но я вдруг убедилась, что она имеет успех у мужчин, это все правда. У нее какое-то обаяние ума, таланта, интуиции. Успех у мужчин у Розы был. Я ручаюсь за это.

В. К.: Что я могу сказать о Розе? За всю мою театральную жизнь я не видела такого режиссера, режиссера-педагога, который так бы работал с артистами. Просто их нет, и даже сейчас нет. Я не встречала такого. Есть хуже, есть немножко лучше, но такой, как Роза, нет. 

Она была лидером, наверное, на долгие годы, и вряд ли сыщется сейчас еще такой человек по работе с актерами. Первый раз я встретилась с ней на постановке «Традиционного сбора». Это была пьеса В. Розова, а вот на второй пьесе можно остановиться. Это была пьеса Миллера «Цена». Это психологическая пьеса вся сплошь (как мы называли) на вторых планах, с подтекстом везде, да и текста очень много. Несмотря на это, зритель ее принимал и слушал с колоссальным вниманием. Она доходила до всякой публики. И в этом большая заслуга Розы Абрамовны! 

Чему она меня научила? Чему я у нее в этой роли научилась? В нашем деле очень важны, как я называю, моменты молчания между текстом, когда актер не говорит, но присутствует на сцене. Он должен быть в ткани пьесы, не выходить из роли, и не ждать, когда будет его текст. Сейчас я часто вижу, как актеры ждут момента поскорее сказать свой текст. Этот текст у них как островочек посреди моря тихой воды, на который выпрыгивают, говорят свои слова и опять проваливаются неизвестно куда. 

Все мы знали, что такое внутренний монолог, этому нас учили в институте. Но одно дело знать, а другое уметь это делать. Вот Роза учила, как надо сделать. У меня в спектакле зона молчания, особенно во втором акте, очень длительная, когда разговаривают два брата — Вик и Уолтер. Я сижу в стороне и участвую всем своим существом. Но что значит участвовать всем своим существом? Это не значит, что надо изображать на своем лице, как у нас говорят «тонкую французскую игру», мимику. Нет! Зритель должен видеть то, что со мной происходит, притом, что я статично сижу. 

Обычно еще Георгий Александрович говорил, когда актеру нечего делать, он хватается за сигарету или начинает ходить из угла в угол. Тут вот посажена я, и должна слушать каждое слово братьев и реагировать на все это, то есть уметь по-настоящему, по-сценически слушать. Вот этому меня научила Роза! И очень я была довольна, когда нас смотрела какая-то дама, режиссер из-за границы, и после спектакля, когда я зашла к Товстоногову, сказала мне: «Вы очень хорошо слушаете». Это было самым большим комплиментом, потому что это было самое трудное в роли — высидеть шесть минут молчания. Это очень много. Это трудно очень, чтобы было видно мое участие, что это мы втроем, втроем. 

Причем, Георгий Александрович всегда требовал: «Апеллируйте к ней, хотя вы и рассказываете друг другу все свои жизненные дела, трудности, все свои перипетии жизни, но все время к Эстер». «Вот видишь, видишь, я же вот так говорю ему, почему он не понимает?» Но в тексте этого нет, но видно, что они говорят и для меня, и я должна на это как-то реагировать. И вот здесь, я это место всегда помню, вспоминаю Розу и благодарна ей несказанно. Вот за эти ее уроки мне! 

Сейчас я вижу, что то, чему нас учила Роза, у молодежи отсутствует. Этому надо именно научить и следить. Она умела следить за спектаклем по-настоящему, она смотрела за игрой актеров. И, несмотря на чины, звания, ранги, она, если имела мелкие замечания, приходила даже в антракте. Если же что-то не нравилось в игре актера, говорилось после спектакля и вызывало или замечание, или отрицательную эмоцию, или выслушивалось, но она всегда добивалась своего. Поэтому спектакли, за которыми она следила и вела, держались, не распадались долго. Это было самое главное. Актерская игра у нас была на высоте. Спектакль «Цена» шел долгие годы. Когда Роза ушла, стали следить В. Стржельчик и его жена Л. Шувалова. Уроки Розы продолжались.

Но Роза — это что-то! Просто это что-то! Она так помогала многим. Мне рассказывали, что и в Москве, когда Л. Максаковой нужно было сделать какую-то роль, она помогла.

Л. М.: «Анну Каренину».

В. К.: Максакова знала, что такое Роза. Также и другие актеры знали, что она много может им дать. Об этом очень хорошо знал И. Смоктуновский, и когда снимался фильм «Гамлет» Козинцева под Таллинном, Кеша вдруг пропадал дня на два, уезжая в Ленинград. Роза с ним работала, и он возвращался, готовый к съемкам. Здесь нет ничего зазорного, он ездил к своему педагогу. И по его просьбе О. Ефремов пригласил Розу Абрамовну во МХАТ, понимая и ценя ее педагогический дар и преданность театру. 

Я вспоминала и всегда буду вспоминать самым теплым, от души благодарным словом. Вот что я могла сказать про Розочку, про нашу Розу. И так же сказал бы мой муж Вадя Медведев, который так рано ушел из жизни. Он играл в «Цене» и «Традиционном сборе». Для него это был экзамен, так как мы только перешли в БДТ из Александринки. Роза с ним очень много работала и от спектакля к спектаклю Вадим вырастал как актер на глазах. Вот что значит, когда говорят «делают актера». Вот через такие роли и уроки и вырастает актер. Он бы сказал то же самое.

Л. М.: Спасибо.