Стенограмма программы «Ночной полет» Эфир от 24.12.02 

В студии: Сергей ЮРСКИЙ, народный артист России
Ведущий: Андрей МАКСИМОВ

А. МАКСИМОВ: Только что вышел спектакль «Нули» во МХАТе, где Вы играете главную роль. Там замечательные актерские работы. Мне очень понравилось, как работают Ильин и Брусникин. Это абсолютно такая публицистическая вещь, современная, хотя она и про Чехословакию. Почему Вам показалось важно именно во МХАТе участвовать в таком очень современном спектакле?

С. ЮРСКИЙ: Ответ простой. Это не документ, а социальная драматургия. Это шлейф и опора на Горького, конечно, «На дне», о чем говорит сам автор. Но, на мой взгляд, еще и на Брехта. Здесь зондовые вещи, прямые выходы разговора со зрителем, как бы сказанные с импровизационным духом. Это театр, который говорит о сегодняшнем дне. Для меня это единственная такая пьеса. Я не знаю, где был бы разговор в таком масштабе на 40 персонажей и на 40 лет времени, и про сегодняшний день с самыми щекотливыми проблемами: как жить при свободе и каково при свободе. Такая пьеса единственная. Мне кажется, это как раз в традициях МХАТа говорить о сегодняшнем дне и говорить о вещах социальных, а не о вещах орнаментальных, к которым сейчас слишком склонен театр. Красивые орнаменты по поводу. А здесь прямой разговор. Кроме того, я могу утверждать, что здесь хорошие роли, это одна из лучших ролей, которые мне пришлось играть. 

А. МАКСИМОВ: Вам кажется, что это дело театра впрямую говорить о сегодняшнем дне?

С. ЮРСКИЙ:Абсолютно. 

А. МАКСИМОВ: Есть «Тот самый Мюнхгаузен» Горина, тоже, на самом деле, про нашу жизнь. Но как-то по-другому. Или Чацкий.

С. ЮРСКИЙ:Чацкий — это аллюзионный театр. А то, что была пьеса Горького, великого русского драматурга, «На дне» в то время. Подумайте о тех, кому плохо, вы, сидящие в зале, ходящие в зал за довольно крупные деньги. Вспомним о наших братьях, которые никогда не были в театре. И посмотрим их точки зрения на сегодняшний день. Посмотрим на тех, кто делает там, внизу. И мне кажется, что это благородный и прекрасный порыв.

Звонок: Есть ли в Вашей жизни то, чего Вы боитесь, чем гордитесь и о чем мечтаете?

С. ЮРСКИЙ:У меня времени не хватит ответить. Все, что я скажу, будет весьма приблизительно. 

А. МАКСИМОВ: Тогда вернемся к спектаклю. О нем уже есть какие-то отклики. Вас удовлетворяют отклики зрительские и критические?

С. ЮРСКИЙ:Зрительский отклик только начался. Мы сыграли четыре раза: дважды для коллег и критики, дважды — для зрителей. 

А. МАКСИМОВ: Это разные были спектакли?

С. ЮРСКИЙ: Разные очень, но кроме первого, когда люди не очень были готовы сыграть с нами в эту игру. А это игра. Три спектакля были выше всяких ожиданий. Я ожидал, что будет нормальная реакция. Думаю, если спектакль удержится, трудно удержаться, слишком много составных вещей, 40 артистов. Это небывалое для сегодняшних дней. Не массовка, а 40 артистов играют роли, это очень трудное сочетание. Массовку можно дрессировать, толпой вышли под ритмы, здесь этого нет. Да, я очень удовлетворен реакцией, но не могу не сказать, что в сегодняшний день, такой морозный, с моими длинными путешествиями по делам по метро, такие пробки в городе, что ездить очень трудно. Метро я никогда не чурался. Метро привело меня к газетам. Вот в газете «Известия» о драматурге Павле Когоуте, авторе этой пьесы, написано так… Он ведь романист, один из самых крупных писателей сегодняшней Чехией, и признанный Европой, очень признанный Россией, потому что в свое время он сделал просто переворот в театре. Рецензент по поводу этого старого человека, приехавшего к нам, пишет: «Переведенный на русский язык роман «Палачка», бывший в большой моде несколько лет назад (тем, кто сумеет его дочитать, впору выдавать премию)»… Так он зачеркнул прозаика Когоута. Двумя строчками ниже он написал про нашу пьесу: «Специально надо рекомендовать молодым драматургам, на его примере (Когоута), они поймут, как не надо писать пьесы». Так он расправился с одним нашим гостем. А с его режиссером — это главный режиссер и директор театра в Пльзене, его зовут Ян Буриан, написал: «Тут и пьесе конец. А если добавить, что ставил ее дотошный старательный и занудный чех, добросовестно утопивший действие в словах, то хороших мхатовских артистов останется только пожалеть». От имени 40 мхатовских артистов и руководства театра я смею заявить, что это переход на личности и оскорбление наших гостей. Наша радость работы с Яном Бурианом, наша радость работы с Павлом Когоутом не зачеркнута этими словами. Но развязность тона (я не говорю: нравится — не нравиться), но позволить так оскорбить их, сегодня я говорю так: вы этим оскорбили нас. Не надо нас жалеть. Мы долго молчали, слушая многочисленные оскорбления критиков. Отныне я от имени актеров говорю. Мы не будем судиться, чтобы не повышать ваш рейтинг, но мы будем публично говорить о том, что мы считаем не просто неправильным, а безнравственным и наглым, на что вы не имеете, господа, права. Добавлю, сегодня же, там же, в метро я с ужасом увидел портрет моего друга Олега Басилашвили и заголовок «Олег Басилашвили попал в реанимацию»… Написано: «только у нас». Дальше наглейшая, бездарная статья разговоров с врачами, которые рассказывали, как и от каких болезней умирают. Вот за это вообще судить можно. И, наконец, гордая надпись «фотография автора», видимо, через стекло. Я позвонил в Питер, я говорил с женой Олега Валерьяновича. Как видите, фотография мутная, она сделана тайком через стекло. Хочу сообщить, что Олег Валерьянович болен, он человек пожилой, не здоровый как все мы. Но, слава богу, все, в общем, нормально. И раздувать всю эту историю есть моральное преступление. Отныне буду пользовать все случаи своего публичного появления, чтобы бороться с этой обнаглевшей частью прессы. 

А. МАКСИМОВ: Лично я с огромным уважением отношусь к газете «Известия», исключая театральный раздел. Потому что, на мой взгляд, там происходят просто безобразные вещи. Это же реклама, человек, написавший это, счастлив…

С. ЮРСКИЙ:Случайно обратил внимание. Именно по причине такого отношения к театру, я эту газету всегда выписывал, а последние полгода эту газету выписывать перестал. 

А. МАКСИМОВ: А Вы считаете, что можно что-то переделать?

С. ЮРСКИЙ:Ничего переделать нельзя. Мало того, я совершенно не убежден, что мы можем спорить. Это мы впустую будем тратить время. И наш спор ничем не разрешиться, потому что я буду продолжать играть спектакль, а этот критик никогда больше не подумает, не вспомнит о нем. Но то, что он оскорбил, перешел на личности, во вех таких случаях я буду везде, где смогу, публично об этом объявлять, как о факте нарушения элементарных правил вежливости и приличия. 

Звонок: Как вложить сейчас в современных наших детей чистую духовность?

С. ЮРСКИЙ:Собственным примером. Большего нам не дано. Этот пример должен быть и в родителях, и по возможности в окружении, и по возможности там, где они проводят большую часть времени. То есть в школе, значит, учитель, в институте, значит, профессор, в театре, значит, актеры, в газете, значит, журналисты. Оснований для оптимизма у меня ни малейших нет. Но в день Рождества, пусть и католического, пусть и лютеранского, но Рождества, миллионов людей не хочется слишком долго портить настроение. 

А. МАКСИМОВ: Ситуация, при которой любой человек по газете может любого создателя спектакля обругать как угодно. Эта ситуация может как-то измениться, и что в такой ситуации делать?

С. ЮРСКИЙ: Нет, не может измениться. Ничего не делать. Я никаких рецептов не даю. Я просто говорю, что та радость, которую мы все, всем громадным коллективом театра, выразили в нашем звонке уже приехавшему в Прагу Яну Буриану, мы крикнули «Привет, наш режиссер!», с которым нам было столь радостно. Для нас оскорбительно, когда газета в таком тоне говорит «пожалеем артистов». Не надо нас жалеть, уважайте нашего гостя.

А. МАКСИМОВ: А почему на вас это так действует, все-таки, как кто-то мне сказал, что статья в газете — это мнение не более чем одного человека?

С. ЮРСКИЙ: Мнение одного человека. На дуэль вызывали за мнение одного человека, а не коллектив. Требуется сатисфакция. Но он публично себе позволяет оскорблять моего друга. А то и друга целого коллектива, не называя даже имени, имя сказано в начале, «этот чех»… Это что такое? Этот еврей, этот татарин… Можно так говорить? 

Звонок: В каком бы фильме Вы еще хотели бы сняться, и стали бы этим вообще заниматься?

С. ЮРСКИЙ:Я бы снялся в хорошем фильме. Мне понравилась небольшая роль, которую я сыграл после большого перерыва в сериале, который будет называться «Охотник за черепами». Роль академика, профессора-атомщика Якова Губермана. Фильм еще не вышел, его еще не озвучили. Но это небольшая роль, по-моему, в очень занятном достойном сценарии с хорошим для меня составом партнеров. Но это чуть-чуть. В общем, я не занимаюсь кинематографом. Если бы можно было делать что угодно, я бы снял фильм по роману Жаботинского «Пятеро». 

А. МАКСИМОВ: Я читал несколько последних Ваших интервью, и Вы несколько раз говоря о смысле жизни, выбрали такую формулировку «достичь чистого звука». Что это значит?

С. ЮРСКИЙ:Это профессиональное. Это не мистика никакая. Мне кажется, что я посвятил свои 45 лет профессиональной игре на сцене тому, чтобы не только произносить слова и не только изображать что-то, но, как говорит Михаил Чехов, уметь мысленно видеть себя со стороны зала, и слышать себя и партнеров. Я этому учился. Это было очень трудно и очень длительно. Я не научился издавать всегда чистые звуки, я к этому стремлюсь, но я, мне кажется, научился слышать, когда это звучит подлинно, наполнено, адекватно тому, что задумывалось. Перекидываясь через рампу и попадая в зрителя, и заставляя его напрячься. То есть активное восприятие зрителя вызывать. Я могу гордиться тем, что 45 лет я никогда не видел пустых залов там, где я играл. Ни в Москве, ни в Питере, ни заграницей, ни в любом городе России. Никогда. Думаю, что к моим словам и оценкам стоит прислушаться, хотя бы потому, что я очень много раз это дело проверял и записывал.

А. МАКСИМОВ: А Товстоногов вообще обращал на чистый звук?

С. ЮРСКИЙ:Это формулировка, которая пришла позже, когда Георгия Александровича уже не было. Но у него было другое. У него была сфера спектакля, кроме атмосфер, которые переходят, меняются. Общая сфера спектакля, в которой, на мой взгляд, он был высшей точкой, он умел ее создавать. Именно это было его особенностью. Когда разработки делали его помощники, говорили даже, что и не Товстоногов сделал этот спектакль. Товстоногов. Потому что, то, что делало спектакли Товстоногова как бы висящими в воздухе независимо от того, что живые люди ходят ногами и все прочее, это сфера спектакля. У него было это понятие. Создалась сфера или нет…

Звонок: Мне интересно Ваше отношение к тем бандитским сериалам, которые сейчас по всем каналам идут. Как Вы их воспринимаете и смотрите ли их сами?

С. ЮРСКИЙ: Так уж пошло сегодня, что мы говорим очень откровенно и резко. Я смотрю сериалы. Сейчас идут два подряд по НТВ: «Гражданин начальник» с очень хорошим актером Степановым. И первые серии я просто смотрел с наслаждением, думал, как незаурядно это все делается. Но сейчас постепенно меня на этого актера поймали, он уже не так много там и занят, и я его уже манеру знаю, а жестокость все добавляется. И второй сериал идет с Шакуровым, с хорошим очень актером, там тоже жестокость добавляется, добавляется. Я чувствую, что меня это дело втягивает, меря растлевают эти сериалы. Вы вот удерживаетесь, а я вот попался уже на эту удочку. Мера жестокости, мера некрофильства я бы сказал сегодняшнего сериального кинематографа, иногда талантливого, иногда — нет, она крайне опасна. 

А. МАКСИМОВ: Но если Вы попадаетесь, значит, там что-то такое есть, что заставляет Вас смотреть?

С. ЮРСКИЙ:Есть. Потому что острые запахи даже крайне неприятные, они не забываются. Самые отвратительные запахи не забываются. 

А. МАКСИМОВ: Эта мода пройдет или она надолго?

С. ЮРСКИЙ:Я боюсь, что это надолго. Это становится философией нации, это очень опасно. Жестокость и некрофильство, стремление к смакованию гадостности. Уже в XIX веке прозекторская существовала, анатомический театр существовал. Люди, которые интересовались прийти в анатомический театр, кроме студентов-медиков, такие люди были. Вкусы эти существовали. Но литература и театр тем более полагали, что тут надо меру знать. Нынешнее время перешло эти границы. Это опасно. Детабулирование, разрешение всего, позволение себе всего. 

Звонок: Я очень хочу, чтобы Вы под Рождество сказали тост.

С. ЮРСКИЙ:А я Вам сейчас станцую, хотите? А тост фразой, которую сказал поэт: «Пред Рождеством не нужно раздражаться». Ура!