- Елена Миненко.Поколение Ю. «Петербургский театральный журнал» Январь 2003 г.
- Екатерина Тумина. Сергей Юрский: «Я ничего не беру, я даю». — Столичная, 2003
- Анастасия ЛЕЩИК. Полосатая зебра Сергея Юрского. — 2003. Название газеты и дата выпуска утеряны.
- Александр Вознесенский. Диалогичная проза актера. Независимая газета. 2003. 7 марта
- Мария Седых. Ход мысли. Итоги №32, 12.08.2013
Елена Миненко. Поколение Ю. — «Петербургский театральный журнал» №31, 2003 г.
В какой-то точке наши жизни пересеклись.
Мы встретились.
С. ЮРСКИЙ. «Кто держит паузу»
В вас наши гены. Валяйте, гуляйте… но помните это.
С. ЮРСКИЙ. «Игра в жизнь»
Поколение Х, поколение Z, generation P, хиппи, яппи, шестидесятники и восьмидесятники (собственно, «мое поколение», как пел мой ровесник К. Кинчев), поколение, которое «выбрало пепси»… Новая книга С. Юрского «Игра в жизнь» оказалась у меня в руках именно тогда, когда мы в редакции задумались о проблеме поколений — в жизни, театре, литературе. Как я обрадовалась, когда Марина Тимашева сформулировала в своем разговоре с Олегом Лоевским мою давнюю тайную уверенность: поколение — это отсчет по вертикали, а не по горизонтали. В пространстве культуры работают другие законы и важны другие даты, факты, фигуры, которые и формируют культурную биографию человека.
Мой сын родился в 1980 году, через два года после того, как С. Юрский «перестал быть артистом Большого драматического театра имени Горького, в котором проработал двадцать лет». Это значит, что он не видел Генриха, Илико, Виктора Франка, профессора Полежаева, Мольера. Это значит, что артист Юрский довольно долго был для него только голосом — Пушкина, Пастернака, Зощенко, Шукшина и даже Ги де Мопассана (он и до сих пор блестяще читает «под Юрского», усвоив в детстве его «партитуру пауз и интонаций»). Совсем еще маленький, он кричал: «Мама, скорее, Юрского показывают», — даже если Юрский просто читал закадровый текст в мультфильме по рисункам Пушкина. Потом были роли в кино, концертные программы, «Игроки», «Стулья» — наше с сыном поколение («Подумаешь, девятнадцать лет! Разве это разница?») выбрало Юрского…
Когда я читаю в книге С. Юрского: «Слишком давно мы знакомы, дорогой мой читатель…» и «Привет тебе, бредущий рядом!» — я точно знаю, что автор обращается ко мне. «Бреду рядом» с 1977 года — с маленькой глянцевой черно-белой книжечкой в руках. Как ни странно, именно с книжки «Кто держит паузу» началась моя любовь к театру, к кино — и к Юрскому. Именно эта книжка положила начало моей театрально-киношной библиотеке. Он подарил мне и Пушкина, имя которого с «Графа Нулина» (в нашем классе все читали его, как Юрский) стало для меня, по Блоку, «веселым». А как помогла мне главка «Стулья», когда я стояла перед моими учениками на уроке литературы — сама себе актер, режиссер, сценограф!
Будучи «по склонности эксцентриком», в своих мемуарных книгах Юрский серьезен, вдумчив, иногда даже моралистичен (есть это в «Игре в жизнь»!), хотя, конечно же, прекрасно видит смешное, забавное, знает цену детали, ценит игру со словом. Он вообще слово, литературу очень чувствует, выбор материала для чтецких программ показателен и мне невероятно близок — литературная родина у нас общая. Многие авторы не только для сына, но и для меня «озвучены» (часто совершенно по-новому) Юрским. Недаром Иосиф Бродский, которого он, по-моему, читает лучше всех, кроме самого Бродского, посвятил ему стихотворение «Театральное».
Очень точно, вкусно Юрский передает впечатление от человека — для меня лучше него о Раневской, например, не написал никто. Помню, как хохотал сын, когда я ему читала один эпизод: Юрский рассказывает Раневской о своей концертной программе — Цветаева (Раневская: «Марина…»), Мандельштам (Раневская: «Ося…»), Шекспир… Пауза. Юрский в ужасе ждет: «Виля…». Раневская понимает, и оба смеются. Целая глава в книге о Товстоногове, но мое любимое — вот это: «Прогуливались мы по городу (Хельсинки. — Е. М.), и я пожаловался Г. А., что не могу решиться, что купить — альбом с картинками Сальвадора Дали или хорошие кальсоны. С одной стороны, интерес к сюрреализму, а с другой — минус двадцать на улице. Гога посмеялся, полистал альбом и категорически посоветовал кальсоны. Прошло время. Товстоногов ставил спектакль в Финляндии. По возвращении вручил мне тот самый альбомчик Дали: „Помню, вам хотелось это иметь. Возьмите и убедитесь, что совет я вам тогда дал правильный“».
Таких «картинок» в книге множество, хочется цитировать, но не буду, чтобы не лишать будущих читателей удовольствия. Как пишет сам автор, «я хочу дать картинку. Максимально живую, насколько способен. Картинка чтобы пред глазами читателя двигалась, чтобы в нее верилось». Здесь еще одно, очень важное для восприятия книги слово — «двигалась». Совершенно в традициях русской литературы Юрский «нанизывает» свои картинки на тему дороги, путешествия. И не важно, что в конце первой главы он пишет: «Точка. Я закончил мое путешествие», — оно продолжается: «…поезд меня убаюкал, и поплыли воспоминания о еще более ранних воспоминаниях, закрутилась паутинная воронка снов о снах». Тема пути («про путь, стало быть. Про пути») дает счастливую возможность возвращаться в прошлое — свое и страны (мой ХХ век!), открывает простор для ассоциаций, она связана с темой встреч и невстреч, и даже глава «Сны» совершенно закономерна, ибо сон — это тоже путешествие в те точки времени и пространства, о которых, по словам Достоевского, «грезит сердце». А читатель в этом путешествии спутник, и он «делает свои повороты и тянет свою нитку»…
Вот Сергей Юрьевич Юрский идет по Фонтанке, своей «малой родине», а я «иду» рядом и внутренне ахаю — это же мой каждодневный путь, это мои адреса: Лештуков мост, БДТ (моя театральная родина), Чернышев мост (на улице Ломоносова я много лет работала), Аничков мост и бывший Дворец пионеров (мое, мое детство), булочная на углу Караванной (Толмачева) и Невского, кинотеатр «Родина» и Цирк, а потом — Моховая, где живет лучший, любимый мой друг и где теперь наш редакционный дом… У нас, оказывается, общая «малая родина»!
Вот Сергей Юрьевич Юрский вспоминает о Викторе Платоновиче Некрасове, о Ефиме Григорьевиче Эткинде (давняя моя «филологическая» страсть), о Фаине Георгиевне Раневской, о Ефиме Копеляне и Михаиле Данилове — любимые, почти родные лица. У нас, оказывается, общие человеческие привязанности. (Никто не может вспомнить, а я почему-то помню очень отчетливо, как в давнем телеспектакле Юрский-Холмс и Данилов-Ватсон приплясывали под песенку: «Но все спокойно в Лондоне, спасибо вам, мистер Холмс! Преступники из логова боятся высунуть нос!»)
Вот Сергей Юрьевич Юрский пишет о том, что черно-белую фотографию любит больше, чем цветную: «К цветной быстро привыкаешь и перестаешь различать, что красиво, а что не очень. Все становится одинаковым, и воображение спит. Видимо, изначально, как северянин, как человек с невских берегов, я ценю блеклые тона», — а я вспоминаю наши редакционные споры по поводу новой концепции обложки журнала: мы сошлись на том, что черно-белая (не цветная) — это именно петербургский стиль…
А сколько еще сближений, совпадений — в мелочах и в главном! Главное-то как раз очень отчетливо в книге артикулировано: Юрский «ни на дольку не отступается от лица», не предает, не отказывается ни от себя, ни от своих ошибок, ни от прошлого — своего и страны. Кому-то может показаться — поучает, а меня — учит. На том языке, который я понимаю.
…Путешествие хорошо и тем, что можно остановиться, когда тебе захочется, ничего никому не объясняя и не оправдываясь. Точка. И все…
И все же как хорошо в пути встретить человека, который тебя понимает, слышит, с которым вы, как у Искандера, «одинаково чувствуете приближение смешного» и грустите об одном и том же, хотя у вас очень разные годы рождения и, вообще-то, принадлежите вы, как уверяют некоторые, совсем к разным поколениям!
Юрский начинает книгу с одного из самых ярких впечатлений детства: «…На ходу, свесившись с подножки, помощник машиниста накидывает жезл на руку дежурного по станции, а тот отдает ему другой, как эстафету, как победный символ права на движение, и начинается новый перегон». Не один другому, а друг другу. Это, по-моему, как раз о поколении и очень точно.
Екатерина Тумина. Сергей Юрский: «Я ничего не беру, я даю». — Столичная, 2003
Сергей Юрский, даже неграмотным известный как Остап Бендер из «Золотого теленка» затеял целую серию своих книг в ярких глянцевых обложках. Две из них — «Все время жара» и «Попытка думать» — вышли в издательстве «Вагриус».
На полке сверху стоит мечта эротомана — альбом «1000 запрещенных фотографий», на полке снизу — увесистое орудие убийства «Калифорнийские интерьеры». Официантки в фартуках с черно-белым изображением поп и ног фотомоделей жмутся к кассе и с благоговением взирают на поседевшего, но все такого же неотразимого великого комбинатора в галстуке-бабочке. В отделанном по последнему дизайнерскому писку Воокафе Сергей Юрский представил новый литературный проект. Вышедшие в его рамках книги «Все время жара» и «Попытка думать» положат начало серии под кодовым издательским названием «Малая проза Сергея Юрского», или «Другой Юрский».
— В первой книжке есть предисловие, написанное мною, и в нем есть призыв к диалогу и обещание, что это будет нечто вроде коллекции. И если у вас есть тяга к коллекции, начинайте покупать эти красивые книжки, — объясняет Сергей Юрьевич смысл затеи. Чтобы заполучить в свой «диалог» как можно больше собеседников, новую серию он решил устроить как чересполосицу: смешная книга — серьезная, для умных — и для умных совсем. Первая, «Все время жара», — смешная: «Шведов, Немцов и Евреинов решили составить русскую партию». Вторую, сборник эссе «Попытка думать», серьезную, автор описывает так: «Там пока что ничего нет ни о театре, ни о моих коллегах, это книга о восприятии искусства, о том, как на него влияет жизнь, и как жизнь влияет на искусство, о началах религии для бездуховного и безрелигиозного человека». Свой авторитет в этих вопросах Сергей Юрьевич утвердил по-актерски непринужденно: «Кто чаще произносил слова “Евгения Онегина”, Пушкин или я? Конечно, я».
Третья книга, которая выйдет к осени, в черновом варианте называется «Мозги на отдыхе» и «Тест на юмор». Четвертая — «сентиментальная». В ней будут собраны портреты людей, которых Сергей Юрьевич «видел и знал», «тех, по которым плачешь»: Плятт, Евстигнеев, Никулин, Раневская и другие.
Пятая книга — о «тоске старшего поколения по социализму, ретро, как сказали бы сейчас молодые. Эта тоска по годам культурного накопления, ибо сейчас наступили года траты». В самом конце серии, может быть, появится «абсолютно серьезный том без единой шутки и страниц эдак на 800». И еще книга, в которой будут собраны фельетоны из рубрики «Спотыкач», которую писатель Юрский ведет в «Новой газете».
«Столичная» поинтересовалась, что автор сам хочет получить от своего нового проекта, и услышала два ответа в одном:
— Это коммерческая тайна.
Нездорово бурный смех в зале.
— Я ничего не хочу получить. Я, как говорит мой герой в пьесе «Провокация», ничего не беру, я даю, запомните это с самого начала. Я хотел бы задать этот вопрос Марье Васильевне (на презентацию пришла вдова Андрея Синявского Мария Васильевна Розанова. — «Столичная».). Марья Васильевна, молодые авторы, приходя к вам в «Синтаксис», они что хотят получить?
— Они хотят посидеть рядом со мной.
Почтительные аплодисменты.
— Я в этом смысле очень свободен, то, что называется словом «слава», мне дала уже другая профессия. Я в этом смысле спокоен. А мои книги — это разговор, в котором я хочу получить ответ в любой форме. Я пишу, меня издают — спасибо, — покупают, переиздают, а я до сих пор не знаю, что означает этот таинственный процесс.
Анастасия ЛЕЩИК. Полосатая зебра Сергея Юрского. — 2003. Название газеты и дата выпуска утеряны.
В литературном клубе “ВООКАФЕ” издательство “Вагриус” представило две новые книги актера, режиссера, поэта Сергея Юрского. “Все время жара” и “Попытка думать” — лишь начало целой серии, автором которой будет неизменно Сергей Юрский. С 1999 года в издательстве вышло три его книги: “Содержимое ящика”, “Почем в Париже картошка”, “Игра в жизнь”.
Автор сам “срежиссировал” серию, выстроил ее концепцию: “Серия моих книг будет похожа на зебру. “Все время жара” — смешная, забавная книга, комедия. “Попытка думать” — не лишенный юмора разговор о серьезном. Третий том хочу назвать “Мозги на отдыхе” или “Тест на юмор”. А четвертый том задумал сентиментальным. Я вижу его как сборник портретов: Юрий Никулин, Фаина Раневская, Евгений Евстигнеев. Сюда же включу главу о моих родителях. Пятая книга предположительно станет «Тоской по социализму». Хочу подчеркнуть, что эти книги я не писал на заказ, в отличие от “Игры в жизнь”. Новая серия — это накопленное за сорок лет моей жизни.
Актерская проза зачастую имеет скандально-сенсационный оттенок. Главный редактор издательства “Вагриус” Алексей Костанян предупредил, что в книгах Юрского читатели не найдут подобной “клубнички”.
Мария Розанова, Асар Эппель, Игорь Виноградов называли книги Юрского высокой литературой. Автор, похоже, был ошеломлен: “Я ничего подобного не ожидал. Я испуган. Мне нужно прийти в себя и перестроить сознание. Я печатаюсь уже сорок лет, но никогда у меня не было контакта с аудиторией, критиками. Я привык не рассчитывать на отклики. В новой серии я ставил цель — наладить контакт, завязать разговор. Кажется, получается!”
На вопрос, не хотел бы он сыграть своих персонажей, Сергей Юрский ответил, что они для него законченные, им же созданные, не требуют дополнительного раскрытия. Однако автор признался, что планирует снять комедию по своему рассказу «Случай с доктором Лекриным». Если идею удастся осуществить, фильм выйдет к Новому году на телеканале «Культура».
Александр Вознесенский. Диалогичная проза актера. Независимая газета. 2003. 7 марта
В минувший понедельник издательство «Вагриус» зазвало журналистов в литературный клуб-кафе «Bookафе» на презентацию новых книг Сергея Юрского «Все время жара» и «Попытка думать».
Редактор книг Елена Шубина представила их как начало большого проекта, который Юрский «сам режиссировал» и суть которого в том, что каждая книга, отвечая достаточно строгому и всегда разному жанру, подает личность автора в самых разнообразных, порой неожиданных проявлениях. Первая, «Все время жара» — книга забавная, «смешная и светлая»; вторая, «Попытка думать» — серьезная, сборник эссе «о том, что происходит в жизни, в театре, каких людей мы потеряли в последние годы». Третья (о ней чуть ниже — словами самого Юрского) готовится к осеннему выходу, будет «и четвертая, и пятая, и шестая, и седьмая»…
Главный редактор «Вагриуса» Алексей Костанян говорил о том, что актерская проза сейчас получает несколько скандальный оттенок, по крайней мере на это рассчитывают издатели и журналисты. «Актерские мемуары склонны разбивать на цитаты не по их художественной значимости, а по степени того, кто с кем «померялся», о ком рассказал и т.д.». Но с прозой Юрского — совсем другая история. Его книга «Игра в жизнь» выходит сейчас в «Вагриусе» уже вторым изданием. «Прочитав ее, — говорит Костанян, — можно понять, отчего Сергей Юрьевич так хорошо пишет прозу. Он прожил и продолжает жить в атмосфере высокого слова; он один из немногих, кто останется в классике нашего искусства как художественный чтец — и это не могло не сказаться на его прозе, которой свойственно это высокое отношение к слову».
Прозаик и переводчик Асар Эппель говорил о своей собственной (и Юрского) связи с Ленинградом, где начинающим писателем прожил семь лет, о ленинградской творческой среде, из которой и он и Юрский родом, и ее отличии от московской (которая тоже — родная!). «Юрский — первоклассный писатель», — резюмировал Эппель.
Игорь Виноградов, старый друг и, кстати, сосед, говорил о многообразии талантов Сергея Юрьевича — артиста, режиссера, поэта, публициста — и диалогичности прозы Юрского.
Эту же тему — диалогичности — подхватил и сам писатель-актер-режиссер, начав, впрочем, с фразы «Я глубоко испуган!». Юрский рассказал, что пишет уже 40 лет, все это время не имел никаких непосредственных контактов ни с критикой, ни с читательской аудиторией и привык к этому. Потому цель выходящих сейчас изданий — изменить что-то в будущем и вступить в этот ожидаемый диалог с читателем, начало которому можно положить уже здесь, на презентации. Диалог в том смысле, что читатель, чтобы понять и прочувствовать, должен настроиться на некую авторскую волну. И актерская профессия в этом смысле — большое подспорье. Потому что «актер — это все-таки шут гороховый, и это правильно! Но кто больше читал, пробовал, произносил строки «Евгения Онегина» — Пушкин или я?.. Под «я» имеется в виду «мы» — то есть, мы, актеры, имеющие преимущество хотя бы в количестве попыток донести слово и проверить, а доходит ли оно?».
Далее Сергей Юрский полушутливо обрисовал дальнейшие перспективы своего прозаического проекта. Третий том должен собрать малую прозу («Может быть, назвать его «Мозги на отдыхе» или «Тест на юмор», а?»), четвертая будет снова серьезной, или скорее сентиментальной, туда войдут портреты, воспоминания, «люди, о которых плачешь постоянно, — Никулин, Плятт, Женя Евтигнеев…». Следующим может стать снова смешной сборник — с «новой пьесой Шекспира, новой пьесой Беккета, а то все реже у этих авторов новинки появляются!». Кроме того, Юрский пишет повесть, тему которой формулирует как «тоску о социализме, тоску моего поколения — о годах, которые были для меня годами накопления, потому что сейчас — время траты души».
Дальше Сергей Юрьевич пытался было намекнуть на то, что неплохо бы уже и водки выпить, но разговор как раз подошел к диалогической стадии. Поговорили и о театре, и о литературе, и об упрощении коммуникативных связей, когда и людям, и современному искусству достаточно порой картинки, символа или жеста, чтобы объясниться. Для Юрского же на первом месте все же слово: «Обратно в безъязыкость — это путь в бездну!» Ну а вопрос одного из журналистов, чего он хочет добиться изданием своих книг, Сергей Юрский переадресовал присутствовавшей в кафе (всем на удивление — мы же думали, она в Париже!) Марии Розановой: «Марья Васильевна, что хотят авторы, когда стремятся напечататься в «Синтаксисе»?» — «Да ничего! Просто посидеть рядом со мной!»
После чего, собственно, и перешли к столу. Собравшиеся отдавали честь закускам и винам, Юрский общался с друзьями, посидел рядом с Розановой и, кажется, остался этим доволен.
Да и само «Bookафе» во всех отношениях располагало. По стенам тут висят фотографии Владимира Фридкеса, на полках стоят богатые художественные и фотоальбомы, которые тут же, за суши да сашими, можно полистать. А в туалете (к чему бы?) транслируется сказ Бажова про Данилу-мастера… Находится заведение прямо напротив офиса «Вагриуса». Так что надо думать, тут пройдет еще не одно книжно-культурно-художественное мероприятие столицы.
Мария Седых. Ход мысли. Итоги №32, 12.08.2013
Вышли в свет первые два тома «собрания сочинений» Сергея Юрского
Недавно беседовали с Сергеем Юрским на «Эхе Москвы». Как нынче принято, интерактив — звонки радиослушателей. «Скажите, пожалуйста, а Сергей Юрьевич сейчас в бабочке?» — спрашивает любезный, мужской кстати, голос. Отвязный ведущий немедленно завопил: «Конечно, конечно! Кто б сомневался!» Но гость игру не поддержал. Интересно, что любитель розыгрышей, художественных провокаций, сам назвавший свои мемуары «Игра в жизнь», не поддержал вполне невинную ложь ведущего и даже сообщил радиослушателям, как одет.
Объясняется это, думаю, очень просто. Сергей Юрьевич Юрский никогда не играл и не играет в чужую игру. Во-первых. Во-вторых, чисто рефлекторно он обрывает всякую попытку фамильярности. В-третьих, безусловно, слишком уважает и игру, и партнера, чтобы вот так, походя, надуть человека, который попросту его не видит. Мелковато, не его уровень. Да и нельзя предавать игру. Если игра — всего лишь обман, то чем же он всю жизнь занимается?
Кажется, из проходного эпизода мне удалось извлечь максимум пафоса. Однако в подтверждение вышеизложенных сентенций можно и еще добавить. Заметьте, тех, с кем Юрский одновременно восходил к славе, все звали за глаза Олег, Булат, Белла, Лелик, Женя. А ведь его — никогда, ни боже мой, не то что Серегой, даже Сергеем не называли. Может, потому по сей день и задают вопрос про бабочку?
Чем больше лет отделяет Сергея Юрского от головокружительных, легендарных времен БДТ, тем очевиднее его «особость», «отдельность». После переезда в Москву это стало еще нагляднее. Интересно, что сейчас его числят своим, членом труппы, сразу три московских театра — Моссовета, МХАТ им. Чехова и «Школа современной пьесы». Два — по факту, Моссовет — по закону. Он им всем по-своему верен и от всех по-своему свободен. Та же степень верности-свободы у Юрского и в отношениях со зрителями.
Сохраняется ли она у писателя Юрского с читателями, видно, для него самого вопрос, который он выносит на обложку: «Глядя со сцены в темноту зрительного зала, я всегда пытался представить себе лицо моих зрителей. И за перо когда-то взялся, потому что захотелось обратиться к ним письменно. Подумать вместе. Может быть, и поспоритьЙ Конкретно с каждым, кто захочет вступить в диалогЙ»
Конкретно с каждым писатель Юрский ведет диалог уже почти 40 лет, ведет его в разных жанрах прозы, в стихах, драматургии, эссеистике и даже служит газетным колумнистом.
Две новые книжки, выпущенные недавно издательством «Вагриус», начинают 5-, а возможно, даже и 7-томник. «Собрание сочинений» задумано «полосатым»: нечетные — смешные, четные — серьезные. Так что перед нами сразу две первые «полосы».
Назвать книгу в наших широтах «Все время жара» — сразу обхохочешься. В нее вошли новеллы, написанные в разные годы, по преимуществу в 90-е, когда случилась с нами перемена участи, когда воздух вокруг был напоен пьянящим восторгом и ужасом словно одновременных взлета и падения, когда пространство до отказа заполнили слова. Слова, завезенные и извлеченные из бабушкиных сундуков, соединившись во что-то неудобоваримое типа «мейнстрим дворян» или окающую демократию, совсем перестали что-либо означать.
Новеллы Юрского, построенные на анекдотах, в том старинном, литературном смысле жанра, упоительно смешные и неизбывно грустные, запечатлевают новый ландшафт как естественную природную аномалию. Никакую Россию мы не потеряли, вот она вся, целехонька. Въедливый литературовед (а они со временем посвятят писателю Юрскому диссертации, никуда не денутся) найдет здесь следы Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, великих абсурдистов и кого-нибудь еще. Мне же очень близко сходство с ранним Булгаковым, высокомерно-язвительным и потаенно-лиричным, тоже вынужденным пристально наблюдать смену формаций при неизменности гомо сапиенса. Последний рассказ сборника «Случай с доктором Лекриным» — почти прямая перекличка с профессором Преображенским и Персиковым. Но хотя пересказывать анекдоты глупо, а цитировать за отсутствием реприз трудно, не удержусь от воспроизведения маленького фрагмента, дабы дать почувствовать авторский стиль: «Профессор отбыл в темноту, а молодые медики обустроились в том же кабинете возле больного, поужинали чем бог послал, выпили по две рюмки коньяку, а потом еще по одной и начали строить планы. Мысль колебалась между получением гранта от фонда Сороса на дальнейшие разработки (Международный вариант) и созданием собственной «Клиники Отключения Сознания» в Крыму, где хорошее сочетание высоких скал и качественного алкоголя (Патриотический вариант)». К слову, именно по этой новелле режиссер Сергей Юрский хотел бы снять телефильм.
А вот второй том — «Попытка думать» — цитировать хочется бесконечно. И характеристики новых театральных нравов: «Звезды стали множиться, и каждая стала разбухать. Уже не на работу артиста приходили смотреть зрители, а на самого артиста — звезду. Высшим, а затем и единственным удовольствием стало вручение цветов (тем самым прикосновение к знаменитости) и получение автографа (добыча расписки в прикосновении)». И рассуждения о катарсисе, и размышления о советском кино, «не принятом» на мировую фабрику мифов. Здесь и целомудренное прикосновение к вопросам веры: «Йкогда читаешь Писание, понимаешь, что спор о вере доступен человеку и диалог о вере — это и есть путь к Богу, а принять священника как начальника — это не путь к Богу»; и откровения о Чеховых, великом писателе и великом артистеЙ Многое можно процитировать, запомнить, взять на вооружение. Самое захватывающее здесь — ход мысли, ее сквозное действие. Не преувеличу, если скажу, что эссе «Гедда Габлер и современный терроризм» увлекает не меньше любого детектива и ошеломляет не только выводами и открытиями в философии и психологии ХХ столетия, но и самой логикой рассуждений.
Если добавить, что это эссе написано за двадцать лет до событий 11 сентября, то стоит и в других случаях доверяться прозорливости авторской мысли.
Сергей Юрский 