Георгий Меликянц. Наталья Тенякова: Мы с мамой целый год скрывали от папы, что я в театральном — Известия, 3.07.2004

У народной артистки России Натальи Тяняковой 3 июля день рождения. Обозреватель «Известий» Георгий Меликянц пытался отыскать хоть одно интервью с ней. Не нашел. Она и сама не помнит, было ли. Получается, что предлагаемое интервью чуть ли не первое в ее жизни. Во всяком случае, за много-много лет. К переговорам пришлось подключить ее супруга Сергея Юрского. Он ее и уговорил. 

«Юрскому шили диссидентство»

— Начнем с анкетных данных. Где родились, где крестились? Где учились?

 — Родилась в Ленинграде, там же училась, там же еще школьницей мечтала о театре. Там же с первого захода поступила в театральный институт. На курс к замечательному педагогу, профессору Борису Вольфовичу Зону. В институте переиграла множество ролей, таких разных, что и сейчас удивляюсь.

— После десяти лет, что вы были «актрисой Товстоногова», вы переезжаете в Москву. Вдруг. Ленинград, хоть и числился в 70-х областным городом, все-таки театральной периферией не был.

 — Так ведь мы переехали не по собственной воле. Юрский стал неугоден ленинградским партийным властям, хоть человек он совершенно беспартийный. Его запретили на телевидении, «не рекомендовали» снимать в кино…

— И главный режиссер БДТ Товстоногов ничего не мог поделать?

 — Не смог. Юрский ушел из театра колесить по стране с концертной программой. Я же оставалась в БДТ: вдруг ситуация переменится? Но в конце концов мы поняли: в Ленинграде нам не жить, у Юрского запрет на профессию. 

— А за что к нему так?

 — Это осталось тайной. Передавали шепотом, что он дружит с Солженицыным, что провожал Эткинда в эмиграцию и при этом произнес речь… Короче, шили ему диссидентство, хотя дружбу с Солженицыным он не скрывал, а Эткинда не провожал — не был в Ленинграде. И мы стали искать, где оскорбленному есть чувству уголок. Нас хотел взять Ефремов. Было известно, что худсовет МХАТа имени Чехова проголосовал «за», но Ефремова вызвали в Министерство культуры и популярно объяснили: во МХАТе Юрский служить не может. У Ефремова случился стресс. Зато Театр имени Моссовета не принадлежал Министерству культуры. И Юрского пригласили туда поставить спектакль для Плятта — «Тему с вариациями». Это было удачное решение, и через год в Москву выбрались я и наша маленькая тогда Даша. 

— Каково было вам переезжать: ведущее положение в БДТ. ..

 — Нельзя, однако, долго жить на два дома. Но главное, я решилась на это больше из солидарности и протеста. Даже сменила фамилию, стала по паспорту Юрская. Моя девичья фамилия Тенякова сделалась отныне моей сценической фамилией. А еще я боялась Москвы, шумной, беспорядочной после степенного Питера, где я выросла в центре, на тихой улице Пушкинской, впадающей в Невский проспект, возле старого памятника Пушкину. Но оказалось все не так страшно, нас приветливо встретили, выяснилось, что у нас в Москве много друзей. Вот только обменять квартиру не удавалось: никто не уезжал из Москвы в Ленинград. Театр Моссовета нам и тут помог: дали квартирку на Большой Дорогомиловской. Сейчас мы по обмену живем в Гагаринском переулке, среди арбатских двориков, все замечательно.

«Ефремов меня уговорил-таки»

— В Театре Моссовета я впервые увидел вас в спектакле режиссера Генриетты Яновской «Вдовий пароход». Там в коммуналке военного времени живут пять женщин. Пять вдов. Все обострено до предела, но именно ваша «злыдня» Паня, в своем горе отгородившаяся от всех и от всего, дает вдруг такой урок человечности! Из всего, что я видел о войне, Паня кажется мне наиболее достоверной.

 — Рассказывали: когда объявили про победу, я впервые захлопала в ладоши, а мне не стукнуло даже годика… «Вдовий пароход» был спектаклем для нас особым. Вся игравшая в нем команда долго после него не расходилась, нам было необходимо задержаться, поговорить, что-то снова обсудить…

— Войны в этом спектакле нет, она за кадром, но, вспоминая его, я всегда думаю: вы же сами не видели войны.

 — Актеру и не обязательно что-то видеть самому — достаточно это вообразить. Я выросла в коммуналке, а в коммуналке время, наверное, навсегда военное…

— Кстати, все же кто были ваши родители?

 — Служащие. Папа — инженер, мама — техник. Ничего общего с театром. 

— Они вас не отговаривали идти в артистки?

 — Мы с мамой целый год скрывали от папы, что я в театральном. Когда он узнал, что я поступила не в педагогический вуз, куда он меня прочил, он не на шутку обиделся и даже перестал разговаривать со мной. И только познакомившись с Зоном и услышав от него, что из меня, наверное, выйдет толк, смирился.

— Однако вернемся к «Моссовету». Там была, в частности, «Гедда Габлер». Неизгладимо: женщина в проеме окна, отрешенный взгляд. Одна во всем мире. «Что ты там делаешь, Гедда?» — «Стою». И вся ее драма, все отношения с окружающими яснее ясного. Одно слово, произнесенное без эмоций, нехотя, как «отстаньте». Слово-ключ к разгадке женщины и ее судьбы. А еще в «Моссовете» была «Печка на колесе»…

 — Замечательный спектакль Бори Щедрина по пьесе Ниночки Семеновой. Такой русский абсурд. На него много ходили, мы его долго играли. У главной героини телятницы Фроси из-за ее шестерых дочерей был постоянный конфликт с мужем. Очень смешная вещь. И трогательная.

— Раневская и Фрося. Женщин, столь далеких друг от друга, кажется, и быть не может.

 — Актер должен играть все, сейчас понятия амплуа в общем-то не существует. Я ведь актриса характерная, меня такой в институте и воспитывали.

— Итак, все удачно складывалось в «Моссовете»? И вдруг — МХАТ имени Чехова. Что произошло? Почему?

 — А Ефремов. Уговорил-таки. Юрский у него уже играл раньше, хотя формально числился в «Моссовете». А меня Ефремов позвал на конкретную роль.

— Какую?

 — На Раневскую.

— От таких ролей не отказываются.

 — Но поставил условие: переход в труппу де-юре.

— И теперь вы актриса МХАТа. Ваша трудовая книжка во МХАТе?

 — Во МХАТе, хотя я еще долго продолжала играть в «Моссовете».

— А трудовая книжка Сергея Юрьевича?

 — В «Моссовете».

— То есть никакой семейственности на производстве? А трудовая книжка вашей дочери Дарьи?

 — Во МХАТе. 

— Так во скольких театрах играют Юрские?

 — Лично я в трех. Прежде всего во МХАТе, но и в «Школе современной пьесы», а теперь и в Театре Вахтангова, в их новом спектакле «Фредерик, или Бульвар преступлений».

— Антреприза? И как вы к ней относитесь?

 — Я всегда была актрисой только репертуарного театра. Антрепризу я наблюдаю со стороны. Бывает, что мне это нравится. Но в антрепризе первоначальный импульс — желание гарантированного успеха, а не выявление накопившихся мыслей и чувств. Возрождение антрепризы в 90-х годах заметно оживило современный театр. Но было бы ужасно, если б потускнели традиции русского репертуарного театра — они-то и создали ему мировую славу.

— А почему вы редко появляетесь в кино?

 — В молодости я сыграла подряд три главные роли — в кинофильмах «Старшая сестра», «Зеленая карета» и «Наши знакомые». Картины были успешные, но сниматься после них я перестала.

— Были причины?

 — Прямых не было. И дело не в том, что не увлекали сценарии. Есть актеры, замечательные и в театре, и в кино, и на эстраде. Мне же сам процесс съемок, атмосфера кинематографии, ритм работы показались чужими.

— Но через много лет вы все-таки снялись в фильме «Любовь и голуби»?

 — Исключение из правил. Мне понравились сценарий Гуркина, режиссер Меньшов и вся компания. И то, что принцип игры был театральный.

«Он уже не был женат, и я уже не была замужем. И тогда развернулся наш роман»

— Вы играете в поставленных Юрским «Стульях» и «Провокации». Играли и в других его постановках. Не мешает, что вы его жена, а он ваш муж?

 — В театре такая ситуация не редкая. Сколько пьес сыграно на эту тему! Проблема действительно существует. Но тут я вам напоминаю, что на основной сцене МХАТа имени Чехова нам довелось эту проблему разыграть перед тысячами зрителей. Речь о пьесе Бергмана «После репетиции» в постановке Вячеслава Долгачева. Юрский там режиссер, я — его любимая актриса и жена, а наша дочь Дарья играла тоже его актрису и мою дочь. Сложная семейная и театральная драма. И, думаю, мы были, простите за превосходную степень, идеальные исполнители этих ролей, потому что про это мы знаем все. Что же касается моей игры в постановках Юрского, то нам легко работается вместе потому, наверное, что мы быстрее понимаем друг друга.

— Вы вообще верите в везение?

 — Верю, но надеюсь только на себя.

— Тогда согласимся, что вам везло на режиссеров: Товстоногов был великим, во многом равновеликим ему был Ефремов. Кто еще кажется вам наиболее «теняковским» режиссером?

 — Уже сказала: Юрский. 

— Где вы познакомились и как? Он ведь старше вас?

 — Всего на девять лет. Познакомились благодаря одному из моих учителей, Давиду Исааковичу Карасику. Он позвал меня играть на телевидении в «Большой кошачьей сказке» по Чапеку. У Юрского была там главная роль, а я играла его невесту. Он уже имел громкое имя, а я была еще студенткой. И я была замужем, а он женат. Встретились мы снова через годы уже в труппе БДТ. Он уже не был женат, и я уже не была замужем. И тогда развернулся наш роман. Сейчас мы отгуляли и серебряную свадьбу, и жемчужную. Так что познакомились на съемочной площадке, как подобает профессионалам.

— Вы утверждаете, что понимаете друг друга. А не допускаете ли вы в профессии «порадеть родному человечку»?

 — Это с Юрским невозможно. Мы же из товстоноговского театра. Для Георгия Александровича театральное дело было всегда выше личных отношений. И потому мне еще с Гинкасом очень легко, с Яновской, с польским режиссером Эрвином Аксером — они тоже от Товстоногова, мы вроде одной крови.

— А раз так, не появляется желания вернуться, например, в БДТ?

 — Нет. Без Георгия Александровича…

— А в Театр Моссовета не тянет?

 — Ну, совместная работа не исключена. Однако всегда помню строки Шпаликова: «По несчастью или к счастью,/ истина проста:/ никогда не возвращайся/ в прежние места». Объяснить их не берусь, но считаю мудрыми.

«Пессимист — не интеллигент»

— Как вы воспринимаете современность в искусстве? В театре? Когда-то под современностью понималось изображение событий нынешнего дня, людей, живущих рядом.

 — Однако выяснилось, что такой взгляд слишком прямолинеен. Что современность в искусстве — это не копия примелькавшейся картины, а уровень проблем. Это характеры, образ жизни. Любую пьесу можно поставить современно, если современна позиция. И не в последнюю очередь — если сохранен современный родной язык, не засорен словесной липой, этой липой, которую подсовывают, как в ларьке просроченные продукты. Можно ли сыграть пьесу, написанную сленгом? Допускаю сленг, когда он применяется как характеристика персонажа. Но драматург, писатель, артист обязаны знать и показывать принципиальное отличие сленга от чистого источника родной речи. Русский язык — это часть нашей жизни.

— А что, по-вашему, есть интеллигентность? Большие знания? Качество воспитания? Количество навыков?

 — Все. И еще: как этот человек живет. Если только берет — он хищник. Образованность, манеры лишь помогают ему урвать как можно больше. Интеллигент — тот, кто стремится отдать. Отдать от своих знаний, от душевных качеств, от собственного благополучия. А еще интеллигенту свойственно видеть жизнь чуть светлей. Немного лучше, чем она есть. Пессимист не интеллигент.

«Я знаю только: надо играть»

— Не хочется расставаться, но пора и честь знать. Побалуйте, пожалуйста, рассказом о незабываемом происшествии. ..

 — Самое трудное — без подготовки, вот так сразу вспомнить… Ну ладно. В Театре Моссовета шла пьеса «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Играла в нем моя лучшая подруга, замечательная, царство ей небесное, актриса Эльвира Бруновская. Одна играла. Как у нас говорят, без состава, то есть без замены. И вот она заболела. Другую актрису вводить некому: постановщик Юрский отбыл в Японию. Обычно мы играем даже больные. Но этот случай крайний, она не могла встать вообще. А до спектакля всего сутки. В театре спрашивают меня: что делать? Я понимаю: Эльвира не поднимется, хотя роль эта ей безумно дорога, она играет ее блестяще. Если введут другую актрису, появится состав, и любимую роль она наполовину теряет, играть ее отныне придется в очередь. Значит, заменять подругу надо мне.

— И вы знаете текст…

 — Я не знаю текста. Я знаю только: надо играть. И я бегу к ней домой: «Давай текст». Беру и падаю: это вот та-а-кущая тетрадка. Я не выучу столько никогда. Но мобилизую Дашу, она подчитывает мне за всех персонажей. Работаем всю ночь. Сережа звонит из Японии: «Как дела?» — «Эльвира заболела». — «И какой выход?» — «Играть буду я». — «С ума сошла». И все-таки я выхожу. Даша крадется за кулисами, за декорациями с этой тетрадкой. Где в полный рост, где по-пластунски, готовая в любую минуту подсказать текст. Слава богу, все обошлось. Но я этого не помню. Полный наркоз.

— Вы с Сергеем Юрьевичем состоялись. А Дарья Юрская?

 — Она состоится тоже.

— Ну и отлично. В заключение быстрые шахматы. Кто ваш лучший партнер?

 — На такие вопросы не отвечают.

— Политик, на которого полагаетесь более всего?

 — Секрет.

— Тогда кто из коллег джентльмен номер один?

 — Все.

— Кого предпочитаете из троицы Окуджава — Высоцкий — Визбор?

 — Окуджаву.

— Кто Пушкин сегодня?

 — Пушкин. 

Что играла Наталья Тенякова

Полли в брехтовской «Трехгрошовой опере». Грушенька в «Братьях Карамазовых». Ибсеновская Гедда Габлер, такая красивая, такая одинокая. Юлия из горьковских «Дачников». Жены гениев — Софья Андреевна Толстая и Любовь Дмитриевна Блок. Паня Зудина из затонувшего в послевоенном быте «Вдовьего парохода». Очень похожая на нас сегодняшних Анча из чешской пьесы «Нули», написанной тоже как бы про нас. И нисколько не похожие на всех этих женщин деревенские мадонны Фрося («Печка на колесе») и Вера («Два мешка сорной пшеницы»). И Раневская, уходящая из вишневого сада, как уходят из жизни. Нет, так уходят вообще из эпохи?