Год 2002. Осень.

• Доживем до понедельника
• Информация – мать интуиции
• Новые вопросы языконания
• Не отходя от кассы
• Нельзя молчать, а говорить не хочется
• «Там, за океаном…там, та-тарам, там, там…»
• Посредине полного ничего

Доживем до понедельника

Год прошел, что мы с вами не разговаривали. Год! Перед этим целый год регулярно разговаривали — каждые две- недели, регулярно, на страницах «Новой газеты» по понедельникам… И назывались эти разговоры «СПОТЫКАЧ». Было такое дело, если не забыли. А потом год — пауза. Автор молчал не из гордости или, положим, обиды — дескать, до каких же пор, пишешь, пишешь, а тебе в ответ никто не пишет… и ничем не награждают… и премий никаких не дают… до каких пор? Честно говоря, могли бы возникнуть подобные мысли… Если совсем уж между нами, то подобные мысли и возникали… иногда… случалось, что-то грызло внутри… и слезы наворачивались на глаза по каким-то неконкретным, неопределимым причинам. Но повторяю с полной искренностью — молчал автор НЕ ИЗ ГОРДОСТИ и НЕ ОТ ОБИДЫ. Молчал он потому, что, говоря начистоту, не знал, что и сказать.

Прошедший год был какой-то нервный, а вместе с тем народонаселение вроде бы ко всему притерпелось и ни на что уже не реагирует. Расстались мы, если помните, после ужасных событий 11 сентября в Нью-Йорке. Беда пришла с неба, но руководили ею с земли. Пытались имитировать гнев Божий. А ведь, признаться, внешне было очень похоже. Вообще говоря, прошедший XX и начавшийся XXI показывают, что кошмары типа «Божья кара» вполне в человеческих возможностях и даже могут быть поставлены на поток.

Пока большая недоработка с Божьим Милосердием. Тут, прямо скажем, еще конь не валялся. По всей видимости, решили люди это дело оставить Господу, потому что сами как-то не имеют интереса этим заниматься. Нет, отдельные попытки есть! Но результаты, прямо скажем, мизерные.

Если помните, в дни нашего с вами расставания было сказано — ну, всё! Теперь главная задача — повсеместное уничтожение терроризма. Клич был услышан. Произошли политические передвижки, можно сказать, в глобальном масштабе: Россия пошла рука об руку с Соединенными Штатами, в мусульманском мире набухли внутренние противоречия. Цивилизованный мир сказал: «Мы начинаем борьбу и, пока не поймаем Бен Ладена и всех ему подобных, не успокоимся. Задача непростая, и быстрого ее решения не ждите. Тут не месяц и не два..». Прошел год.

Вот представьте себе, что весь этот год вы не читали газет, не смотрели, не слушали ничего, ну, короче, были где-то в долгом отпуску на другой планете. И вот вы вернулись и… что? Москва, говорите, изменилась? Это точно, Москву нашу не за год, а за неделю не узнать. Очень все динамично. Ну, к ценам приглядимся — тоже динамика есть. Бензин-керосин, ух ты! Да и горючесмазочные материалы вино-водочного отдела тоже. Ну, машин еще больше, ну, кислороду меньше. Перемены есть! Есть перемены. А включите телевизор! Как насчет главной проблемы? Терроризм искоренили? А вот нет! Тут всё на месте. Бен Ладена ищут и пока не находят. Афганистан перевернули, талибов вроде изгнали и изничтожили, но они все время то тут, то там высовываются. То сами, то в виде пособников. И всё деньги у них не кончаются, хотя все их счета во всех банках позакрывали. Откуда столько денег? Говорят, более всего от продажи наркотиков. А мак-то снова созрел. И крестьяне афганские никак не идут на предание жуткого урожая огню за долларовый выкуп. Хоть тресни, а наркота, получается, выгоднее благородного поступка.

Про Израиль подумать страшно. Сердце сжимается. Убивают людей. Убивают детей. Своих детей посылают на верную смерть, чтобы убить чужих детей. И говорят им — Аллах одобрит. Автор побывал за этот год в Израиле и многое видел своими глазами. Автор прошел по дорогам и улицам пустыни, превращенной трудом и разумом в цветущий оазис. В Тель-Авиве в этом году — год дельфина. На каждом углу стоят большие разрисованные фигуры обаятельного морского зверя. А рядом… рядом, у мирно плещущего моря — цветы лежат… свечки горят…и фотографии в черных рамках, детские лица… Только несколько дней назад… только вчера… здесь… огонь, крик, кровь.

Вот и сентябрь. Три года новой войне в Чечне. Говорят, она окончена. Давно уже окончена. Но почему же каждый день, КАЖДЫЙ, убивают людей? И эти бесконечно повторяющиеся слова, как бормотание страшного безжалостного Молоха: фугас, бандформирование, зачистка, лагерь беженцев, засада, два бойца, находившиеся на бронетранспортере… тяжело… по мнению врачей, состояние… Нет конца этим словам.

Новинка на дорогах. Антисемиты развлекают себя письменной, крупными корявыми буквами, руганью. Ведь сидит, наверное, в кустах и наблюдает — какова реакция? Мимо проедет, или притормозит, или остановится… А так как пунктов продажи взрывчатки стало больше, чем заправочных станций, подцепим пакетик и, может, даже свидетелем станем, как разнесет на куски какого-нибудь правдолюбца. Во грохоту будет! А мы тропочкой, тропочкой — и к себе в гнездышко.

Я не буду говорить о падающих с неба самолетах и о комиссиях, ищущих черные ящики. Мы живем с этим. Мы думаем об этом. Я не буду об этом говорить, ладно?

Вот и раскидываю мозгами — как тут быть? Автор привык шутить. Шутливость, насмешливость — это его, если позволите сказать, неотъемлемый стиль. Это, без ложной скромности, его индивидуальность. А тут такая обстановка! Не до шуток. Но коли «Новая газета» рискует снова сделать автору предложение — дескать, что уж тут поделаешь, валяйте, высказывайтесь, пока еще свобода слова, — то и автор вроде не смеет отговариваться и прятаться за спины более продвинутых и более серьезных коллег.

Так что я снова начинаю. И опять встречи наши пойдут по понедельникам. По мере поступления мыслей в голову. Для начала автор обязуется лично посетить город Нью-Йорк и осмотреть место трагедии, которая заставила его столь долго держать, как говорится, паузу. И об этом расскажу со временем. Значит, доживем до понедельника и начнем нашу рубрику, которую теперь озаглавим Нью-СПОТЫКАЧ.

Сентябрь

Информация — мать интуиции

Заметно меньше стало разных дискуссий. Просто совершенно нет времени что-либо обсуждать. Речь у людей какая-то отрывистая, вроде как команды или легкие вскрики при неудачной внутримышечной инъекции. Один крупный ученый, кажется из-под Тулы, так тот прямо-таки теоретически доказал, что наше население возвращается к первобытно-общинному способу выявления своих мыслей и чувств. Этот ученый (во, фамилию даже вспомнил — Егор Иванович Сучков-Лихтенштейн) полагает (и не без оснований!), что все мысли человечества как бы начали перетекать в Интернет и там сортироваться, вроде как в сливном бачке. Таким образом, при себе мыслей у людей уже абсолютный минимум — только для крайнего случая. Это похоже, если кто знает, на пластиковую карточку — немного мелких денег при себе надо иметь, ну, там, нищему подать или забежать в туалет, но основные траты — по карточке. Вот так и с мыслями.

Поэтому и обсуждать как-то стало нечего, и лексикон очень простой: «Эй!», «Ой!», «Ку-у-у-да?», «Там всё написано», «Без понятия», «Пойдём», «Пройдём», «Освободим», «Стоять!”, “Принять вправо», «Кайф», «Вам что, надо два раза повторять?», «Спасибо за покупку», «А чего они на меня наезжают?», «Ничего не знаю, звоните Веронике Павловне», «Еще раз спасибо за покупку». Вот, собственно, и всё. И весь разговор. Остальное, видимо, ушло в Интернет,

Звонишь по телефону приятелю – занято. Через десять минут — занято. Через час, через два — занято. Потом как-нибудь ненароком встречаешь его:

— Что с тобой? Что с твоим телефоном?

— А-а-а! — говорит. — Это я в Интернете гуляю. У меня компьютер к телефону подключен.

— А я как же?

— Так и ты туда же гони.

— Да у меня и компьютера нет, только телефон. Я с тобой хотел покалякать, обсудить кое-что… то, се, разные соображения…

— Да-а, старик, — говорит приятель. — Что-то от тебя нафталином попахивает. Единственное, чем могу помочь, оставлю тебе свой “и-мэйл”. Лады? Ну, давай, не исчезай!

И всё, с приветом! Был приятель — нет приятеля! Один «и-мэйл» остался.

А поговорить, бывает, хочется. Бывает, даже мысль какая-нибудь мелькнет или возражение — дескать: «Не все так правильно движется, господа хорошие!» Или наоборот: «Верным путем идете, продолжайте в том же темпе!» Но совершенно некому это высказать. Все кругом бешено загружены своей узкой специализацией, а как освободятся, сразу ныряют в Интернет.

Спасением мог бы стать телевизор с его ИНТЕРАКТИВНЫМИ передачами. (Ничего, что я столько новых слов употребляю?) Хорошая вещь.

Вроде с тобой разговаривают. Спрашивают, к примеру: «Разрешить губернаторам переизбираться до бесконечности или не разрешать? Как ваше мнение?» И три варианта ответа: «Да», «Нет», «Не знаю». И три разных номера телефона. За пять рублей набираешь номер, где, допустим, «Да» — можно быть губернатором до бесконечности. Но хочется внести некоторую долю сомнения. Говоришь: «Вообще-то ДА, но я вот думаю…» А тебе записанный на пленку металлический голос отвечает: «Пошел к черту! Не знаешь — звони по другому номеру!» И тут же на экране выскакивает цифра «ЗА — 1452 звонка». И ты, значит, среди них.

Так что интерактивность такой настоящей дискуссии тоже не дает. Твои интуитивные волны сомнений как-то не доходят.

Остальное время средства массовой информации либо рассказывают о катастрофах, либо передают музыкальные новинки. (Есть еще сериалы, но об этом поговорим когда-нибудь отдельно!) В современных музыкальных произведениях слов, как правило, довольно мало. Наслаждение должно возникать от многократного повторения этих немногочисленных слов. Из последних обращает на себя внимание довольно нервная такая песенка, состоящая из пяти слов:

Я беременна,
Но это временно.

И когда слушаешь седьмой или восьмой повтор этой краткой поэмы, думаешь: «А ведь она права! Действительно, все временно. ВСЁ ПРОХОДИТ, как более грубо сказал древний мудрец».

Временна и жизнь наша. Пролетит, даже поговорить ни с кем не успеешь.

Новые вопросы языкознания

Сейчас такое время — что ни скажешь, все равно получается банальность, то есть что-нибудь общеизвестное и отчасти даже надоевшее.

На этом даже одно литературное направление построено. Называется — ПОСТМОДЕРНИЗМ. Между прочим, очень успешное направление. Людям нравится. Мне тоже. Куда лучше реализма. Потому что правдивее!

Прежний писатель, пусть даже классический, писал, да не все! Допустим, пишет: «Проснувшись поутру и позавтракав, отправился профессор в университет». Интересное дело — «проснувшись и позавтракав»?! А что, извините, в туалет, или, проще говоря, в уборную, не ходил, что ли, профессор? Чего же об этом молчит автор? Вот вам и реализм! Не очень реально получается.

А писатель-постмодернист именно эти пробелы и заполняет. Отсюда и успех у читающей публики. И еще больше у публики, ничего не читающей. Правду надо писать, пусть это даже и банальность (извините за слишком научное слово).

Если вам, господин читатель, тема эта не надоела, хотелось бы еще продолжить о литературе и искусстве. Вот, например, сообщают через средства массовой информации: «Скоро выйдет новая книга! В ней будет рассказано о самых ОМЕРЗИТЕЛЬНЫХ преступлениях за прошлый год. Не пропустите! Гадость такая, что даже бывалые милиционеры-мужчины и те с трудом сдерживались, чтобы не вырвало. СЛЕДИТЕ за рекламой! Тираж большой, но не бесконечный. Смотрите — расхватают!»

И что поразительно — действительно расхватывают. Получается, что массовый читатель даже покрепче милиционеров-мужчин будет.

Или еще: «Обратите внимание — подготовлен новый спектакль. Скандалы сопровождали весь репетиционный процесс и каждое представление. Так что, сами понимаете, дело стоящее. Ну, и что греха таить, за удовольствие придется раскошелиться. Можно будет видеть порядком деформированные жизнью, но зато обнаженные тела довольно известных артистов! Раньше они всё болтали-болтали, а тут попрет на вас сама НАТУРА во всем ее НЕПРИГЛЯДНОМ виде. Не пропустите!»

Думаете, спасует зритель? Ни фига! Очень даже заманчивое предложение!

Может, это неделикатно, но хочется спросить: «Откуда в нас эта тяга ко всякой гадости?

Тут недавно шведы удивили. И, представьте, в самом положительном смысле! Вот уж от кого не ждал, а они — нате вам! Это по поводу всеобще волнующей темы — о проституции, то есть тоже близко к искусствам, всякой эстетике и свободе их выражения. Так вернемся к шведам.

«Проституция неостановима!» Этот лозунг все чаще звучит из уст знатоков, углубленно изучивших предмет. (Ну, в скобках скажем, еще на нашей памяти висело крупными буквами: «Коммунизм неизбежен!» — и что вышло? Но это в скобках.) Опять же не будем больше отвлекаться и вернемся к проституции.

Чего говорить — от нее и разврат, и болезни, и развал семей, и унижение женщины. Многие страны (и передовые страны!) сказали: «Бороться с этим соблазнительным злом невозможно. Пробовали — не получается! Проституток штрафовали, сутенеров в тюрьму сажали — не помогает. Решили — пусть работают. Только чтоб ни-ни! Чтобы чисто было! Клумбы чтоб под окнами и налоговую декларацию в срок подавать! И тогда к нам, к нам, господа, на все тридцать три удовольствия!»

А шведы (заметьте, я опять о шведах!) взяли и сказали: «Надо бить рублем не проститутст- вующую молодежь, а старых козлов, которые сбегаются на клубничку. То есть не рублем, конечно (наш рубль тут ни при чем), а ихней кроной. И не только кроной бить, но и попросту по морде заехать клиентам распутства, для чего издать специальный закон.

Во какой поворот! Посмотрим, конечно, как это у них получится. Но мысль-то новая! И неплохая мысль. Гадость, дескать, бывает, ее, придется признаться, полно в жизни, она буквально на каждом шагу. Но все же давайте помнить, что она и есть гадость, а не рекламировать ее. А то получается, что свобода слова куда- то в сторону съезжает и никак ее потом обратно не вправить.

Для большей авторитетности сошлюсь на страстные и очень неглупые слова небезызвестного Апостола Иакова в его соборном послании:

«Язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает.

Язык укротить никто из людей не может; это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда.

Из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, братия мои, сему так быть».

Это ведь две тысячи лет назад написано. Подумать только!

Не отходя от кассы

Вы сериалы, извиняюсь, смотрите? Я тоже. А куда деваться? Я, может, и не смотрел бы, но они же сами, так сказать, из всех щелей вылезают. Можно, конечно, телевизор со всего маху об пол грохнуть, но это уже какое-то варварство. А потом — дальше-то что? Ну, останешься без телевизора, и что будешь делать? Книжки читать давно отвык, шрифты какие-то мелкие стали, очков не напасешься. Думать вроде не о чем, все уже давно передумано. Гостей как звать? Так они же привыкли: ввалятся, «Здорово!» и за стол жоать что попало и vcтавиться в  всё тот же телевизор. А телевизора нет. Они и уйдут. Так последних друзей растеряешь.

Вот такая дилемма. Значит, терпишь. Сделаешь наскоро, что там положено по дому, наваришь себе макарон (или на всю семью, в зависимости от семейного положения), усадишь твоих близких на диваны и стулья, более потрепанным жизнью (включая себя) обеспечишь какой-никакой спиртной напиток… и точка! Функция твоя закончена, дальше все сделает телевизор.

Сперва идет сериал под названием «Новости». Сильная вещь! Он производит прямо-таки гипнотическое действие тем, что новости всегда одни и те же. Ежедневный, как говорится, джентльменский набор — это падение самолета, убийство депутата, наводнение у нас, наводнение в отдаленной стране, визит министра иностранных дел такого государства, даже название которого сам министр произносит, приподымая брови от удивления. Ну, и напоследок скорогово- рочкой: «Кафельников проиграл, Сафин выиграл, Курникова первая красавица». На другой день: «Сафин проиграл, Кафельников выиграл, Курникова первая красавица». На третий: «Все трое проиграли, особенно Курникова, но все равно она первая красавица». Лица на экране, конечно, меняются (ну, кроме ведущего — тот круглые сутки на экране), но тексты написаны раз и навсегда. Около очередного трупа депутата стоят задумчивые люди. Один меряет сантиметром расстояние до дерева, а другой говорит: «План “Перехват”, который мы всегда объявляем в таких случаях и в котором задействовано более двух тысяч сотрудников, результата пока не дал. По совершенно непонятным причинам преступникам удалось ускользнуть. Еще хорошо, что у нас сильно окрепли связи с Интерполом. Так что, если они улизнут за границу, есть большой шанс, что их там поймают. А мы тем временем рассматриваем две версии случившегося — одна связана со служебной деятельностью покойного, а другая с внеслужебной. По оперативным данным, полученным из газет, выясняется, что покойный депутат был большим авторитетом и носил кличку “Витя Бомбардир”, что тоже наводит на интересные размышления».

Глядя на этот сериал, главное — не стать равнодушным, не уставать сочувствовать чужим бедам, не превратиться в обывателя, хата которого всегда с краю. Поэтому при показе каждого нового сюжета следует легонько вскрикивать: «Ты смотри, что делается!» или: «Какой кошмар, что ж ОНИ ничего наладить не могут?!»

Ну, а дальше начинается торжество художественности. То есть практически то же самое — труп, сантиметр, дерево, задумчивые мужчины, но уже в исполнении актеров. Поэтому все выглядит несколько обаятельнее и еще периодически сопровождается устрашающей музыкой, которая даже при элементарном входе героя в парадною наполняет ужасом ваши сердца.

Нельзя не отметить, что задача, поставленная несколько лет назад, выполнена — НАШИ сериалы не только потеснили, но почти вытолкнули на обочину всяких Кончит и Диего с их бесконечными проблемами — от кого беременна и что скажет Большой Па. Именно наши сериалы идут теперь, говоря языком улицы, в самый «прайм тайм». Наши сериалы подняли нас до уровня стерильных офисов, дворцов, именуемых дачами, немыслимо роскошных машин и женщин — и тем самым опустили нас на самое дно нашей родной жизни. Наши сериалы идут встык — один за другим, по всем каналам. Внутри одного рекламируется следующий, который начнется сразу по окончании этого. А так как артисты тоже частенько совпадают, то голова идет кругом — кто бандит, кто милиционер, кого изнасиловали? Не давая вздохнуть, мастера голубого экрана нагнетают и нагнетают обстановку. Герои решают жизненные проблемы под общим девизом: «Патронов не жалеть!» Ближе к ночи нас ждут кровавые голливудские триллеры, где бьют об железную дверь головой так, что никакое железо не выдержит. А параллельно — сериал-эксперимент, где еженощно в кадр входит вообще кто попало и говорит, что в голову придет. Прорабатывается новая версия киноискусства по принципам: а. Любое лицо, попавшее в кадр, называется артистом, в. Наличие чего угодно где угодно или отсутствие этого наличия называется композицией, с. Движение в любом направлении или отсутствие движения называется телесериалом.

Все это шло бы бесконечным потоком, если бы не просветы в виде рекламных роликов пива. Сортов пива у нас еще больше, чем сериалов. Интеллигентный «Пит», новорусски-аристократичный «Солодов», хамские «Три богатыря», невменяемый «Белый медведь» — на любой вкус, «море пива», как взывает совершенно охреневшее «Клинское». Льется и льется желтая жидкость. Страшно видеть, как уныло пьют с мухами «по-фински», но еще страшнее неловко приплясывают на горе жуткие люди, пьющие «по-руски» (с одним «с»).

Так что идет и пивной сериал. Время такое. Одноразовые теперь только шприцы. Остальное — сериал. Бесконечность. Говорят — деньги можно найти только на долгоиграющий проект. Публика пойдет только на «раскрученный лейбл». А иначе кассы не будет. Не останавливайтесь! Держитесь однажды найденного! Куйте железо, не отходя от кассы!

P.S. А я-то, я-то? Не попал ли и я в общую струю с моим «Спотыкачом»?

Умолкаю.

Нельзя молчать, а говорить не хочется

Молчание, говорят, знак согласия. Это верно. Отчасти. Не всегда. Вот Пушкин, например, в финале своей трагедии «Борис Годунов» написал: «Народ безмолвствует» — то есть молчит народ. Но у Пушкина это никак не похоже на согласие. Это даже вроде сопротивление или, по крайней мере, раздумье.

Вот и автор этих строк, никак не склонный, в силу характера, ни к какому сопротивлению, находится все же в состоянии горького раздумья.

Жизнь идет — Москва сияет. Траур быстро начался и быстро кончился. Все намеченные представления, презентации, юбилеи состоялись. Заметно уменьшилось количество зрителей в театральных залах, это правда. Но там, где с халявой и с последующим банкетом, — там даже не уменьшилось. И где особенно весело — там посетителей тоже не убавилось. Можно понять — жалко терять золотые дни жизни, сколько их осталось-то?!

А вот этот последний вопрос встал как-то особенно конкретно. Стрелка нашего компаса не всегда будет показывать на НОРД-ОСТ, мы движемся, но подводные камни могут оказаться и на других направлениях.

Беда «Норд-Оста» не ушла. Тысячи родственников и друзей сотен побывавших в ужасном плену — и погибших, и травмированных, и жестоко спасенных — толкутся у запертых дверей больниц, мечутся среди деловитой ежедневнос- ти мегаполиса в поисках людей, средств, поддержки, ответов. Нельзя сказать, что молчат те, кто должен ответить. Делаются заявления, даются обещания, корректируется курс дальнейших действий. Телевидение раз за разом показывает сам факт нападения на театр. Среди танцующих военных людей с игрушечным оружием сольный проход героя миманса со смертоубийственным стволом в руках. Почти невероятно — это все снималось! Техника позволяет вести непрерывною «многоствольную» съемку разных частей зала. Вообще-то в больших Дворцах культуры при многолюдстве в зале и на сцене под прицелом телекамер и коридоры закулисья, и лестничная клетка. И перед экранчиками, на которых это показывается, сидят дежурные, и постоянная охрана при входе и на всех главных стыках здания. Куда ж смотрели-то? Откуда возникла неучтенная вооруженная массовка в пятьдесят человек?

И город, и его милиция в состоянии непрерывного усиленного варианта несения службы.

Куда ж смотрели? Говорят: «Понимаете, все это готовилось тайно. Бомбы привозились под видом кислородных баллонов, боевики говорили, что они строительные рабочие. Никогда они не ходили большими группами, а всё норовили по два, по три человека. Поэтому и не было заметно. Понимаете?» Понимаем. И все-таки недоумеваем — а где же зоркий глаз профессионалов из силовых и секретных служб в мире, в котором бурлит терроризм, в стране, в которой идет война?

Вот это для начала надо бы признать — война у нас идет. Война. Сколько раз ни заявляли: «Ну вот, теперь всё, с сегодняшнего дня — всё, нет больше войны, пошла нормальная жизнь с некоторыми трудностями», — а она идет. Война.

И по военному счету положить пятьдесят атакующих, но при этом потерять вдвое больше своих — нельзя назвать успехом. Скажут — они же на мирных жителей напали, на ничем не защищенных! То-то и страшно, что оказались эти мирные жители незащищенными.

И вот две недели миновало с того. Смерть пришла в тот день. И вместе с ней, в странном контрасте, прозвучали из многих авторитетных уст слова: «Победа!», «Наконец-то в полном взаимодействии сработали все службы!», «Альтернативы не было!» (Ну, последнее у нас звучит всегда и по любому поводу.) Голоса обрели металлическии призвук грозной уверенности в полной своей правоте. К сожалению, нередко двоились смыслы речей. Сообщалось: «Масхадов — пустая фигура, никем он давно не командует. И потому вести переговоры с ним нельзя». Говорилось: все нити ведут к Масхадову. От  него исходят приказы. И потому вести с ним переговоры нельзя.

Ничего не говорилось о том, что за газ был применен, — не только любознательным, но и врачам, которым предстояло бороться с отравлением, тоже ничего не говорилось. Потом сказали: «Обычная медицинская анестезия, только в усиленной концентрации». А через короткое время: «Китай крайне интересуется составом примененного газа и по этому поводу даже посылает специалистов». Господа китайцы, вам же русским языком сказали: «Анестезия!» Или китайцы больше нашего знают?

Ответственное лицо ясно заявляет: «Пропавших без вести нет!» А женщина с фотографией в руках: «Сын пропал. Пошел тогда в этот театр и пропал». Лицо: «Да успокойтесь, пропавших без вести нет!»

Не всем сумели помочь. Это трагично. Потому что спасатели хотели помочь и рисковали для этого жизнью — об этом тоже не надо забывать. А вот террористам, видимо, помогать выжить и не собирались. Можно понять — вы грозились смертью, получите ее сами! Только все-таки торчат в памяти страшные черные закутанные  фигуры женщин-бомбисток. Лишенные всего и всех, гражданки Российской Федерации, они пришли убивать и гибнуть. Из какого ада они пришли? Кто еще идет оттуда? Чтобы судить об этом, надо бы их судить. Но их нету.

Видишь сводки социологических опросов, говоришь с хорошими знакомыми, слушаешь разговоры в транспорте — не все, но многие, кажется даже, большинство, — за войну. «Надо бить! Надо добить! Не о чем говорить!» «А жертвы… что ж, мы за ценой не постоим. Держава дороже!»

Может быть, может быть… Только жутковато… Странное у нас сознание. Очень, как бы это выразиться… государственное. Ведь вот, скажем, большинство из нас пешехода-то не уважает. Даже сами пешеходы. «Если кто в машине едет, стало быть, у него, может, государственное дело. Так чего это я иду, путь ему пересекаю? Небось по своим личным нуждам я иду? Ну и нечего шляться! Уступай дорогу!»

Такие вот особенности национальной демократии.

Ноябрь 2002 г.

«Там, за океаном… там, та-тарам, там, там…»

Обещал, значит, надо выполнять. Сказал: «Слетаю в Нью-Йорк, посмотрю, что там, как там через год после 11 сентября», — ну, деваться некуда, полетел. Отчитываюсь — своими глазами видел, своими ногами ходил, своим умом пытался постичь.

Ну ведь знал, знал, что это иностранный, или, как говорят, заграничный город, но не мог предположить, чтобы до такой степени заграничный. Ничего похожего. Все другое! Только машины как в Москве — «форды», «мерседесы», «хонды» — это знакомо. Остальное — глаза на лоб лезут, настолько удивительно.

Место катастрофы двух близнецов-небоскребов огорожено. Развалин нет, все разобрано. Дыра. Как на месте вырванного гигантского зуба — боль, вроде, прошла, но каждую минуту языком нащупываешь лунку — пустое место. Вспоминаешь, как оно было.

Теперь вице-небоскреб Эмпайр-стейт опять стал главным. Теперь он снова самое высокое здание в Великом городе. Можно войти и (за некоторую сумму) взлететь на скоростном лифте на 80-й этаж, а потом, уже на более медленном, на верхнюю смотровую площадку. Встать, опершись на перила, и глянуть.

Да сколько же раз видел я этот город — на экране, снятый с вертолета, с воздушного шара и даже с этой самой крыши. Но то на экране, со всякими ненужными добавками — сюжетом фильма, музыкой, голосами актеров. Нет, нет и нет! Теперь он был передо мной сам по себе. Сам был и сюжетом, и музыкой.

И я увидел этот город во всей бесконечной кубатуре его упрямства, его нахальства, величия, безбожия, смелости, расчетливости, ослепительного единства всех его несовместимых частей. И в него, в этот Город — самодостаточный, мускулистый, самоуверенный, самодовольный, — в него стреляли. ЕГО РАНИЛИ? Он взвыл на весь мир. Он зачитал вслух имена каждого из тысяч погибших. Он поставил в центре большой памятник герою пожарному — склоненная фигура спасателя. Он собрался выплатить семьям погибших — за каждого — такую сумму, на которую в других далеких странах могли бы жить целые города. Потому что он богат. Богат несметно. Необузданно богат. И за это его будут ненавидеть еще более, чем раньше.

Он не дает разглядеть свою рану, хотя она, наверное, еще болит. Он сперва готов был оставить на месте рухнувших гигантов траурную пустоту, увитую зеленью, цветами, поставить памятный камень. Но не тот характер! Уже соревнуются архитекторы — построят на месте прежнего НЕ РАВНОЕ, а ЕЩЁ БОЛЬШЕЕ, чем было.

Да, эти параллелепипеды без голов, высовывающиеся один из-за другого, или редкие золотые и серебряные купола билдингов фирм, презревших высоту храмовых шпилей, купола, на которых флюгера вместо крестов.

Это Америка!

И коротко про нее ни сказать, ни спеть не получается. И пытаться не будем.

А перенесемся из Сверх-Города в городок маленький, невысокоэтажный. Называется Александрия (ударение на втором «а»). Под самым боком у Вашингтона, но все же самостоятельный. Богатый городок. Столичная газета раз в неделю уделяет его делам целую страницу.

И вот на этой странице сообщение: мистер X., проезжая на своей машине по дороге на Арлингтон, сбил метнувшегося под колеса кота, крупного, серо-белой масти, белое пятнышко возле носа, хвост пушистый в полоску. Мистер X. привез раненого в ветеринарную клинику. Ему сделали операцию, но спасти жизнь кота не удалось. Несчастье произошло на такой-то улице, у такого-то перекрестка. Если хозяева узнают в погибшем своего пропавшего кота, скорбим вместе с ними.

Ну что ж… трогательно. Почти сентиментально. Но еще и удивительно. Для меня удивительно —ч водитель остановил машину и повез кота в больницу. Я и сказал друзьям, что тронут и что мне это удивительно.

А кот этот был котом этих самых моих друзей. Они горевали. Но никак не могли понять, чему я удивляюсь. И те американцы, которым я это рассказывал, тоже удивлялись моему удивлению.

А я все вспоминал кровавые трупики на Ленинградском шоссе.

P.S. ПОСТСКРИПТУМ, чтобы не упрекнули в отсутствии патриотизма.

В другом американском городе видел (сам видел) велорикшу. Везет пассажира. Тот сидит. А этот педали крутит. Тяжело, даже в маленькую горку. Но крутит.

Спрашиваю:

—  Что это?

Говорят:

— Новое развлечение.

Да-а… вроде картинки в детской книжке времен социализма: буржуй, эксплуатирующий рабочую силу китайского кули. Правда, и седок на буржуя не похож, и крутящий педали на китайца.

Странно… Но ничего, проехали мимо…

А потом… еще в другом городе… рикша БЕЖАЛ! Бежал, впрягшись в тележку. И накрапывал дождик. И в тележке под навесиком сидела парочка. Я видел это. Сейчас. Этой осенью. Тоже, видимо, развлечение. Шутка такая. А для впряженного в тележку заработок. Мне сказали, что даже неплохой заработок.

Конечно, все так…. и все же?..

«Разнообразна жизнь» — этими словами и заключил бы автор свой первый заграничный репортаж, если бы не сознавал, что это ужасающая банальность.

Октябрь, 2002, Торонто

Посредине полного ничего

Я опять об Америке. Как говорится, кто о чем, а вшивый о бане (извините за грубое сравнение). Понимаете, впечатление, при всей неоднозначности, очень сильное. Ведь страна-то называется Соединенные Штаты, и штатов этих довольно много. И КАЖДЫЙ штат — возьмите на заметку, КАЖДЫЙ! — что-нибудь такое откалывает, что только руки врозь и глаза на лоб лезут.

Конечно, можно состроить на лице кривую улыбку и процедить, что все это показуха, дескать: «Нате вам, господа хорошие, а такое вы видали?! Не видали? Ну так нате вам — удивляйтесь и поражайтесь!» Но как ни криви рот, а задумаешься. Мы ведь тоже знаем, что такое показуха. Еще как! Мы в этом деле тоже ученые. Но при этом известная нам показуха всегда диких денег стоит и заставляет всех участников туже затягивать пояса. А там, в Штатах, от показухи почему-то еще и богатеют?!

Вот, к примеру: летит самолет от Великого озера Мичиган на запад и входит в воздушное пространство штата Колорадо. Воздух прозрачный, и даже с большой высоты все видно.

А видно, что ничего нет. Плоская сухая степь или, может быть, пустыня. Солнце жарит. Ни деревца, ни речки. И вдруг… (ну прямо как во сне!) появляются круглые зеленые поля. То есть СОВЕРШЕННО КРУГЛЫЕ. Либо это следы инопланетян, либо это… люди, что ли, сделали? Но людей не видно. Ни души! Никакого жилья. И никакой тени. Чертовщина? То-то! Оказывается, поле круглое, потому что из центра до края, как радиус, идет труба. Из трубы течет вода. И труба эта медленно движется по кругу. Идет полив, и поле зеленеет. А человек запустил и поехал по дороге (заметьте, не по кочкам, а по гладкому асфальту!), поехал к себе в далекий дом чай пить.

А полив идет, и злаки поднимаются. И полей таких под крылом нашего самолета сосчитать невозможно.

Спросите: «А вода-то откуда взялась, если кругом пустыня?»

Отвечу: «Автор не является инженером, автор является пассажиром, который, открыв рот, смотрит на это в окошко самолета».

А потом на горизонте появляются белые, как лебеди, не совсем одинаковые и, учитывая расстояние, гигантские шатры. Ну, думаешь, ясное дело — мираж! На то и пустыня. А вот и ни хрена подобного! Подлетаем ближе, идем ниже — а это аэропорт! Форма шатров взята у индейцев, стоявших тут в XVII веке, размеры принадлежат уже нашему времени — запредельно огромные, а материал, из которого сделаны купола, — это, видимо, уже из XXII века — не поймешь, что такое, но красиво и прохладно.

Ну, сошел автор с самолета под эти шатры и среди фонтанов видит объявление: «Багаж» — и стрелка вниз. Сошел вниз, а там… метро! Подходит поезд. Проехали две остановки (это в пустыне-то!), а там тебя ожидает твой багаж. Уже на месте. Фокус?! Игорь Кио?! Ага, фокус. Только фокус этот проделан с десятками тысяч пассажиров и повторяется каждые две минуты. Штат Колорадо. Город Денвер.

А вот еще — штат Калифорния, город Сан- Франциско, может, слыхали? Ведь известно, цивилизация идет вперед и ничем ее не остановишь. В большом городе строят надземку, строят метро, разный монорельс, а трамвай всячески убирают — несовременно, звенит, скрежещет, середину улицы занимает. Вон, в Денвере — в пустыне, и то метро.

Так то в Денвере! А тут другой штат, другая фантазия. Не поедут, говорите, люди на трамвае, если есть собственный автомобиль и полно всяких автобусов? Ха-ха! Мало того, что в Сан-Франциско единственная в мире канатная трамвайная линия — по всем холмам и до самого океана, и очередь стоит часа на два прокатиться на подножке, автор так и не дождался удовольствия. Так я говорю, мало того! По ГЛАВНОЙ УЛИЦЕ идет и простая трамвайная линия. И идут по ней трамваи, один на другой непохожие. Что бы вы думали? Сообразили в мэрии, что во всем мире трамвай сходит на нет и, стало быть, будут этих бедолаг-работяг пускать под пресс и сдавать в утиль.

Взяли и купили по дешевке. И вот идут по линии один за другим СТАРЫЕ ТРАМВАИ и гордо несут надписи на боку: «Я из Милана», «Я из Сент-Луиса», «Я из Австралии», а я еще черт-те откуда! Батюшки, и московский трамвай там бегает. Стоит проезд доллар. Недешево. Но думаете, откажут себе люди проехаться на старой колымаге и до нужного места доехать и почитать программку обо всей этой затее?

Океан возле Сан-Франциско холодный. Купание там — занятие очень даже на любителя. А вот тюлени в такой воде чувствуют себя превосходно. А теплый берег возле холодной воды — совсем блаженство. Вот они и размножаются, вылезают на сушу, интересуются запахами помоек. Житья от них не стало. Отгоняли, пугали, даже убивали. А потом кто-то додумался: а если наоборот, оказать им гостеприимство? Прямо в порту построили большие понтоны для их сна и отдыха. Наладили доставку питания. И сотни тюленей из БОМЖЕЙ превратились в обаятельных АРТИСТОВ, а их стойбище стало аттракционом высшего класса. Посетители круглый год, и вокруг наросло великое множество ресторанов, лавок, ларьков и каруселей.

ПОСРЕДИНЕ ПОЛНОГО НИЧЕГО – эти слова автор часто слышал во время своего путешествия. По-английски это пишется «In the middle of nowhere», звучит — «Ин де мидл оф ноувэа». Стоит запомнить эти слова. В каком-то смысле на них вся Америка стоит.

С.Ю.

P.S. Опять боюсь излишним моим наивным восхищением обидеть чьи-нибудь особо патриотические чувства или возбудить необоснованную зависть — дескать, во-он чего он насмотрелся, а мы тут сидим, как в землю врытые. Нет, нет, — я уже вернулся, я здесь и даже слегка очухался от впечатлений. И вот что скажу — при всем блеске там тоже не рай. Живут красиво, а как кто-нибудь произнесет слово «МОРГИДЖ» (Mortgage) — лица становятся серьезными и в глазах некоторая тревога. «Моргидж» — заклад, закладная. Дом-то заложен почти у каждого.

Но не всё сразу. Будет интерес со стороны читателей, расскажу и об этом. А пока что спасибо за внимание и сообщаю — я уже не в отъезде, а опять тут — рядом.

Ваш Сергей Юрский.

Написано в г. Карлсбад, Калифорния, 22 октября 2002 г