Источник: Эхо Москвы, 17 июня 2006 (на сайте ЭМ есть аудиозапись)

А. ВЕНЕДИКТОВ – Добрый день, Сергей Юрьевич. 

С. ЮРСКИЙ — Добрый день. Привет, Алексей Алексеевич. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Поскольку наша станция информационная, начнем с новости, которая поступила сегодня. Вы мне прокомментируете. 

С. ЮРСКИЙ — Еще одна? 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Турецкая государственная телекомпания ТРТ отказалась от показа популярного мультфильма компании «Уолт Дисней» про приключения медвежонка Винни-Пуха из-за того, что одним из его героев является поросенок Пятачок. Согласно исламу свинья является нечистым животным, и в компании посчитали, что демонстрация картины с участием поросенка может оскорбить религиозные чувства юных мусульман. 

С. ЮРСКИЙ — Ну что же, значит, эта волна может превратиться в цунами. То, что началось неадекватное после газетных карикатур в Дании, что перешло в абсолютно, по-моему, на пустом месте происходящее безумие со слабым произведением «Код да Винчи». Теперь вот еще выдвигаются какие-то вещи. Кто чего что-то зацепил. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вот насколько художник в широком смысле слова должен бояться зацепить чувства верующих, таких, сяких, где граница, все-таки цепляют же. 

С. ЮРСКИЙ — Граница в душе. Вообще граница в душе. Но с душами непорядок. И пишущих и действительно пишущие тогда иногда совершенно чудовищно бестактно и пишущих и говорящих, но и слушающих. И воспринимающих. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но все-таки сейчас в последнее время мы видим… 

С. ЮРСКИЙ — Это было, ну как же, это Чехов, по-моему, какая трудная история, стоит написать, что унтер-офицер такой-то сказал грубое слово, и уже сразу говорится, что оскорбили всех унтер-офицеров. А их великое множество. Действительно должен человек думать об унтер-офицерах в целом. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – В целом – да, в частности – нет. 

С. ЮРСКИЙ — В частности – нет. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Матвей Ганапольский к нам присоединяется. Добрый день. 

С. ЮРСКИЙ — Зашел на гения посмотреть. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Ну смотри. 

С. ЮРСКИЙ — Я знаю, зачем вы зашли. Вы услышали эту чудовищную новость, которую сейчас сообщили. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А ты любишь свинину. 

С. ЮРСКИЙ — Насчет свинины, что запретили Винни-Пуха. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Нашего? 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Нет, ихнего. Из-за того, что свинья. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Там отвратительный мультфильм. Правильно сделали, кроме того, из чисто патриотических чувств. 

С. ЮРСКИЙ – А вот это разговор правильный. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – И все-таки мы видим, что, казалось бы, мир в 18-19-20 веке он уходил от такой демонстративной религиозности, Сергей Юрьевич. 

С. ЮРСКИЙ — Обязательно уходил. Это считалось невежливым. И я думаю, что священники сегодняшнего дня благородные просвещенные верующие, они, когда присутствуют на трапезе, в которой могут быть смешанные виды религии или не дай бог, присутствовать атеисты, они не говорят: подождите, куда ешь, сперва помолимся. Они просто тихо осеняют тебя Христом и не настаивают на том, чтобы все сразу в этом деле участвовали. Я думаю, что это нормальная деликатность, в которой есть использование заветов. 

Фер­ма Та­он­га — за­хо­ди и иг­райeu2.taongafarm.comПерейтиЯндекс.Директ18+
А. ВЕНЕДИКТОВ – А сейчас вроде наоборот, публично… 

С. ЮРСКИЙ — Я видел и вот эту деликатную и знаю и очень ее ценю. А когда публично говорят: куда пошел. — А что такое? — Еще не молились. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А может быть это какое-то течение, вот человек почувствовал себя в этом сумасшедшем информационном мире одиноким и хочет куда-то прислониться. К вере. 

С. ЮРСКИЙ — Понимаю, его право. Так и что? Человек хочет прислониться, и он идет в общество верующих или становится верующим или воцерковляется. И сидит за трапезой церковной и тогда он, конечно, ждет благословения еды. Он хочет этого, он сюда с этим и пришел. И ждет, когда скажут, что пора. Это и есть благодать. А если в каждой столовой поставить человека, который будет говорить, что куда солишь, еще не молились, я думаю, что будет плохо. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но все-таки мы видим сейчас это публичное действо, вам не кажется, что религия начинает возвращать утраченные в 18 веке позиции? Разные религии. 

С. ЮРСКИЙ — Я думаю, что она, во всяком случае, христианская религия она их утратила гораздо раньше, уже в 19 и утратила в необыкновенном масштабе. Остатки. Если шло возрождение в начале 20-го века в виде богоискательства и вплоть до сектантства, потом шло жуткое увлечение, которое продолжается восточными религиями, если сохранилась какая-то прочность в христианстве, в частности в православии, то она ни в коем случае не в том, чтобы восстановить 18 век. И сказать, давайте-ка, создадим большой в размер страны монастырь. Это безнадежно. И это не божественно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сергей Юрьевич, насколько окружение ваше, ваших друзей, насколько на них влияет это все?

С. ЮРСКИЙ — Весьма частично. Очень индивидуально. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть, нет массового такого… 

С. ЮРСКИЙ — Массового – нет, а массовое вытягивание лиц при любом божественном слове. Именно вытягивание лиц, оно совсем не божественно и приводит в художественных произведениях к большим ошибкам. Потому что это такая унылость, это ханжеская мина, она ничего не рождает никогда. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Матвей. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Если позволишь, передача называется «Дифирамб». Я, может быть, перескачу, но я хотел сказать дифирамб. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Мне? 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Тебе я яду налил. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Тогда говори великому. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Я хочу сказать, что дело было в 1970 каком-то году… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Али-Баба. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Так вот я виртуальный бокал поднимаю за то, что этот гений жив-здоров, что он обрел себя как режиссер, что он стал делать антрепризы, что он, он, он, он и сейчас здесь сидит в полном здравии и он с нами. Вот это я хотел сказать. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сергей Юрьевич, понимаете, заготовленный монолог, я вызвал Матвея, потому что я таких слов в жизни… 

С. ЮРСКИЙ — Да не примем мы слова: гений, великий, адресованные нам всерьез. Да будем же мы ходить по этой земле… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ –…если вы не принимаете то, что вам говорится. А я может быть, от сердца говорил. 

С. ЮРСКИЙ — А будем очень благодарны за сердечность этого. И напомню, что свечка такой особый свет был связан с Гоголем. Это была «Сорочинская ярмарка» Гоголя, чтобы стало зрителям грустно и страшно в одиночестве при одной свечке. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Не стало. Было радостно и было полное упоение, что платили бабки за билет и немалые, там еще спекулянты были, приехал известный артист, зажег свечку, сам ходит где-то, и при этом еще 2 тысячи смотрит на сцену. 

С. ЮРСКИЙ — Это нормально. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сергей Юрьевич, а что движет человеком. Вы сказали, чтобы было страшно и грустно. Что, страх движет человеком? 

С. ЮРСКИЙ — Нет. Это у Гоголя просто такой печальный вечер. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это я понимаю. А вы считаете как? 

С. ЮРСКИЙ — Человеком движет очень многое. Страх в том числе. А как же иначе. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А чего вы боитесь больше всего? 

С. ЮРСКИЙ — Ой, это вопросы всегда… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Не сдержался, ты Леша. 

С. ЮРСКИЙ — Это жутко сложные вопросы. Тогда я скажу откровенно: я многого боюсь. Многого. И внутри себя и вовне. И в том, что я вижу, и что предполагаю. И думаю, что движение по жизни это движение поперек страха, преодолевая страх. Я, скажем, тревожусь и о тех бесстрашных людях, которых наблюдаю. Я хочу понять, что это значит. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А таких не бывает бесстрашных. 

С. ЮРСКИЙ — Как не бывает? 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Другие страхи. 

С. ЮРСКИЙ — Чудовищное количество экстремалов. Желание рискнуть, действительно рискнуть, стать калекой, умереть, погибнуть, исчезнуть и тяга растет. И по количеству телевизионных передач, связанных с любым экстримом, оно отражает реальную вещь. Это то ли потому что войны давно не было, то ли это нарастающий страх, который требуется преодолеть. Называется это радостным словом, как это слово, которое будоражит кровь… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Адреналин. 

С. ЮРСКИЙ — Жажда адреналина, но это странно. Потому что полнота человеческая она иногда требует этого, но иногда. А в основном как Пушкин, на которого все-таки стоит ориентироваться как на психолога выдающегося великого, говорил о ровности жизни, которая дает наполнение и вдохновение. Я мечтаю об этом. О ежедневности, о ровности на ней возникает это дело. Но иногда хочется взбрыкнуть. Иногда. А непрерывный экстрим, о котором… Я, кстати, слушаю и по «Эхо Москвы», эти последние события, связанные с Гималаями, с восхождением. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – У меня был эфир. 

С. ЮРСКИЙ — Уже люди на пределе возраста, возможностей говорят: я хочу за черту, за черту. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А почему? Что им не хватает? 

С. ЮРСКИЙ — Не знаю, я просто отвечаю на вопрос… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Подождите, неужели вы никогда в жизни не хотели за черту? Не верю. 

С. ЮРСКИЙ — Я не буду так откровенен в эфире. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Не что, но почему? 

С. ЮРСКИЙ — Почему? У бездны на краю постоять — понимаю, заглянуть с 15-го этажа вниз — понимаю. Но непрерывное существование в этом это показатель все-таки какой-то болезненности общества на мой взгляд. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я бы хотел вам задать один вопрос, который на самом деле меня слегка мучает. Я его задаю всегда людям, которые лицедеи, извините. 

С. ЮРСКИЙ — Да, а чего же. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы играете Сталина. 

С. ЮРСКИЙ — Играю, да. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Насколько вообще люди, актеры, играющие давно, насколько на них роль откладывает отпечаток потом. Вот вы выходите из роли. Вы вошли в нее, вы надели шинель, не просто же кусок ткани вы надели, а на вас это отражается… 

С. ЮРСКИЙ — Отражается. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Когда вы готовились, после, как это отражается? 

С. ЮРСКИЙ — Это будоражит мысли, потому что в этом смысле актер тоже испытывает в какой-то степени экстрим. Потому что, позволяя себе делать поступки, которые он как человек в жизни бы не сделал, позволяя себе хотя бы их имитировать, если он хороший актер, то есть не кукольное такое движение руками, ногами, а есть действительно перевоплощение. В какой-то степени становление таким человеком. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вам нравится становиться таким человеком? 

С. ЮРСКИЙ — Мне очень нравится моя профессия. И игра Иосифа Виссарионовича в течение полутора лет для меня серьезное испытание и необыкновенное интересное проникновение в эту абсолютно несвойственную мне, но очень манкую сферу высшей власти. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но вам нравится? 

С. ЮРСКИЙ — Абсолютной власти. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вам нравится быть Сталиным? 

С. ЮРСКИЙ — Мне нравится играть эту роль. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это я не понимаю. Вы два часа Сталин. Вам нравится быть Сталиным? Деспотом. 

С. ЮРСКИЙ — Хотите ли вы сказать, что я желаю остаться после спектакля Сталиным – нет. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Почему? 

С. ЮРСКИЙ — Потому что это именно перевоплощение и игра. И она должна начинаться и кончаться. И потому я с подозрением отношусь к сериалам, как к игре, которая стремится никогда не кончиться. Что-то здесь не в порядке, это что-то здесь другое. А здесь есть начало и конец. Но то, что мои мысли эти полтора года заняты проблемами власти, психологии власти, психиатрии власти, взаимоотношениями людей, которые склонны перед властью пасть на колени, неважно какой, даже хотя бы игрушечной, даже хотя бы театральной. И людьми, которые готовы к любой власти относиться с тем, чтобы против нее быть непрерывно независимо от того, она права, не права нужна, не нужна. Все это становится виднее от этой самой шинели. Да, поэтому это влияние здесь существует. Если это достаточно серьезный текст, прежде всего. Здесь я упомяну обязательно моего дорогого и почитаемого мною драматурга Иона Друце. Автора этой пьесы. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он великий вообще драматург. Мы уже начинаем забывать его, да Матвей? 

С. ЮРСКИЙ — А чего забывать. Надо сегодня, если он не слушает нашу передачу, мы ему сегодня позвоним. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Напрасно я так плохо, как и Матвей думаю о наших слушателях, потому что то, что они смотрят за каждой вашей маленькой ролью… 

С. ЮРСКИЙ — Они за каждым сериалом смотрят. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я спросил, Матвей, кого Юрский играл в «Королеве Марго». Ты знаешь? 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Королеву Марго, если бы он ее играл, он ее бы нормально тоже играл. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я не сомневаюсь в этом. Действительно нам написали, что он играл алхимика Рене, отравителя королевского или парфюмера, что одно и то же. Екатерина Михайловна вам пишет: Сергей Юрьевич, забыл слово вокруг которого ходил. Это простое слово (экстремалы имеется в виду) – восторг. Его и Пушкин назвал. Люди, которые не знают художественные работы, идут за этим в горы. 

С. ЮРСКИЙ — Не экстремал, а этот самый Господи, опять… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Восторг. 

С. ЮРСКИЙ — Да нет. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Адреналин. 

С. ЮРСКИЙ — Адреналин! 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Кто-то видимо из ваших знакомых обращается к вам Сережа, он пишет: Сережа, мы все немножко Сталин. 

С. ЮРСКИЙ — О как. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Согласились? 

С. ЮРСКИЙ — Для меня это то ли Сталин, то ли сталинисты. Вот сталинисты немножко вот это печально. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Тема немножко сталинисты… 

С. ЮРСКИЙ — А вот это печально. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вот Елена Ивановна отвечает: мы бы очень хотели вернуться к тому, как руководил Сталин. Мы сожалеем, что сейчас нет такого порядка. Мы хотим, чтобы все вернулось к Сталину. 

С. ЮРСКИЙ — Я написал об этом статью, которая целиком опубликована в журнале «Континент» и это, наверное, не последнее для меня самодеятельное историческое исследование, потому что эта тема меня мучает всерьез. О нас 60 лет назад, о нас 360 лет назад и о нас сейчас. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Людмила вас спрашивает: а чем вы оправдываете (объясняете) для себя поступки своего героя, имея в виду Сталина? 

С. ЮРСКИЙ — Я их никак не оправдываю. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Объясняете. 

С. ЮРСКИЙ — Объясняю потерей адекватности. Потому что сверхвласть, обожествление человека, обожествление себя, есть величайший грех. И вспомним как царь Ирод, который забыл перед тем, как начать одно из заседаний стал говорить о себе и своих заслугах, забыв. Он сгнил заживо, причем мгновенно. Это новозаветный рассказ или факт или пророчество и оно касается и сегодняшнего дня. Потому что там человек на этих вершинах он совершенно теряет ощущение, где он находится, каковы его возможности и где самое главное, где грех, а где истина. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А ответственность? 

С. ЮРСКИЙ — А ответственность теряется полностью. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Почему? 

С. ЮРСКИЙ — Потому что ориентировки нет. Потому что то, что у Матвея рассказывали люди, которые восходят туда, на Гималаи, это еще не к вершинам власти, вершины власти гораздо выше Эвереста. А они, восходя на Эверест, вот это был очень страшный и сильный рассказ, они теряют соображение не то, что я болен или мне не дойти туда-то, он просто не понимает, где он находится. Как он сюда попал, что он хочет, хочет ли он спастись или не хочет уже спасаться. Только другие люди могут что-то сделать. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – У них отекает мозг. 

С. ЮРСКИЙ — Это страшная вещь. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Трюк в том, что ты не можешь на этой высоте находиться больше, предположим, 4-х дней. И у тех, кто идет во власть у них в каком-то переносном смысле тоже отекает мозг. 

С. ЮРСКИЙ — Я бы сказал, что это не в переносном смысле. Об этом наш спектакль. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он идет сейчас? 

С. ЮРСКИЙ — Последний раз 29-го числа в этом сезоне для студентов и профессоров РГГУ. Я хотел бы, чтобы привлечь внимание молодых историков, ученых, психологов, их профессоров, для того чтобы, может быть, потом состоялся на эту тему разговор. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Может быть, Матвей мы сделаем так, что частично этот разговор, если сейчас я в прямом эфире вас собью. Может быть, Сергей Юрьевич, после спектакля в начале июля мы вас еще раз вытащим с несколькими студентами, которые посмотрят этот спектакль, устроим вам «круглый стол» про это. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Замечательно. 

С. ЮРСКИЙ — С удовольствием. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Мы просто по датам. Те, кто будут на спектакле, мы договорились. Несколько студентов и Сергей Юрьевич и разговор. 

С. ЮРСКИЙ — Давайте. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вчера у меня была замечательная история, которую я не понял. Вчера одна из моих подружек, когда я сказал, что будет Сергей Юрьевич Юрский, я не знаю, как начать эфир, она сказала: спроси, он съел, наконец, апельсин или нет. Я говорю: а какой апельсин. Она говорит: пластинку Али-Баба не слушал? Не слушал. 

С. ЮРСКИЙ — Съешь апельсин. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Ну что это? Матвей, проснись, доброе утро. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Да я здесь в виде мебели. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Скрипни, пожалуйста. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Это замечательная пластиночка, из-за которой я собственно и оказался в Москве. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я помню. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Это Али-Баба и 40 разбойников. Это Вениамин Смехов и Берковский, Никитин написали такой мюзикл. И был пластиночный вариант, благодаря чему мюзикл и узнали. И там Сергей Юрьевич как принято сейчас в Интернете говорить: зажигает. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Извините, что вы там зажигали, Сергей Юрьевич? 

С. ЮРСКИЙ — Ничего не зажигал. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Что там с апельсином-то было? 

С. ЮРСКИЙ — Это песня, в которой рефрен все время: съешь апельсин. Он говорит своей жене, он объясняет, что делать, как делать, а когда она пытается что-то сказать, что я, дескать, имею свою точку зрения, он говорит: съешь апельсин. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Затыкает рот. 

С. ЮРСКИЙ — Затыкает рот, чтобы продолжать свои разглагольствования… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – При этом мы все там сидели, слушали эту пластинку. И отметили, что играет гениально, но бездарный акцент у него. Вместо восточного — грузинский. Сейчас бы вообще шло на ниве этих событий. 

С. ЮРСКИЙ — То же самое мне говорили в Грузии. Мы к вам хорошо относимся, но вы играете «Я, бабушка, Илико и Илларион» думают, что это грузинский акцент, это узбекский акцент. Ну что ты будешь делать. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Недавно Армен Борисович Джигарханян, когда его спросили про Саакашвили, он сказал какую-то гениальную фразу, я не понимаю, как актеры это видят, он сказал, что Саакашвили это Гамлет, который выжил и получил власть. 

С. ЮРСКИЙ — Ой, как хорошо. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ — Это замечательно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вы когда-нибудь смотрите, может быть так психология устроена у вас, когда вы смотрите на каких-то людей, вы какие-то классические роли им примеряете? На известных людей. 

С. ЮРСКИЙ — Иногда бывает. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Случайно. 

С. ЮРСКИЙ — Да, в такую игру я специально не играю. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А кто у нас Леди Макбет. Хотелось бы понять. Среди ваших знакомых есть Леди Макбет? Среди наших знакомых. Такие женщины. 

С. ЮРСКИЙ — Нет. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Уникальные женщины. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Я бы назвал пару фамилий, но это чревато. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Давай не будем. 

С. ЮРСКИЙ — У меня есть знакомые, которые хотели бы быть Леди Макбет, но не дотягивают. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Может быть, это и хорошо. 

С. ЮРСКИЙ — Я потому и говорю. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – А вот королей Лиров много. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Королев Лиров. 

С. ЮРСКИЙ — Как 50 лет исполняется, так Король Лир сразу. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ — Пинком под зад, сейчас даже не 50 лет, Сергей Юрьевич. Сейчас ниже. Помнишь, у тебя была программа, в 35-45 в «Развороте», в 35 лет уже до свидания. Никому не нужен, берем молодых. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А это вопрос души. Кстати, как вы общаетесь с внуком, молодым поколением? Насколько вы друг друга понимаете? 

С. ЮРСКИЙ — Пока трудно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он сказал: пока трудно, а что трудно? 

С. ЮРСКИЙ — Он для меня загадочный человек. Я с большим интересом и уважением отношусь, но он не очень вступает в диалог. Вчера мы с ним первый раз в жизни чуть-чуть говорили. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Сколько лет? 

С. ЮРСКИЙ — Ему 4 года. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Господи, я-то думал, сидит большой парень. 18 лет. Не вступает в диалог, слышишь? 

С. ЮРСКИЙ — Он с компьютером работает. И все. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сергей Юрьевич, Сергей спрашивает: не думаете ли вы, что в большой игре под названием «жизнь» роли злодеев популярнее, их знают и даже помнят? 

С. ЮРСКИЙ — Да, конечно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А почему? В чем фишка? 

С. ЮРСКИЙ — Так изначально… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Что Герострата помнят все. 

С. ЮРСКИЙ — Конечно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть он своего добился. 

С. ЮРСКИЙ — Он своего добился и знал, что добьется. И вообще зло как ни странно это белые фигуры в шахматах. Первый ход на ними. Потому что добро это вроде бы я все-таки надеюсь, что это норма. И она вот находится в спокойном состоянии. А так как покой нам только снится, то первый ход делает всегда зло. И уже на один ход вперед. А дальше начинается опровержение, вы понимаете, это нехорошо с таких-то позиций, с таких-то и вообще вы не по правилам пошли. А он делает второй ход в это время. И поэтому запоминается. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Поскольку вы о вечном. Я тоже о вечном. Я короткую историю. А я считаю, что фильм «Золотой теленок» Швейцера с Сергеем Юрьевичем круче всего и никой фильм подобный не сравнится. Вечный фильм абсолютно. 

С. ЮРСКИЙ — А почему? Какая связь со злом? 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Никакой. Мы о вечном. Вообще у нас программа «Дифирамб», я продолжаю честно облизывать гостя. 

С. ЮРСКИЙ — Это удивительно, что наш фильм, царство небесное Михаилу Швейцеру, Соне Милькиной, авторам этого фильма и всем моим товарищам по фильму, что этот фильм о добре, а не о зле. Там же игра в зло, но по-настоящему Бендер в «Золотом теленке» фигура абсолютно положительная. Фигура верная друзьям, ощущающая грех, насмешливо относящаяся ко всем примитивным благам. Что и этот фильм помнят до сих пор. Черно-белый. Широкоэкранный, то есть неудобно смотримый… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Сергей Юрьевич вы отстали, сейчас это опять модно. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Удивительно, что когда ставят теперь памятники литературным героям вашего фильма, ставят с вашими лицами. Гердту, по-моему, поставили в Киеве, не Гердту, Паниковскому поставили… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – И Гердту и Паниковскому. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – И, по-моему, в Петербурге… 

С. ЮРСКИЙ — Несколько памятников. Я изумляюсь, отношусь к этому с некоторым подозрением… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но это не вам. 

С. ЮРСКИЙ — Они меня зовут на открытие в связи с тем, что… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это смешно. 

С. ЮРСКИЙ — Я избегаю. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Не будем вас спрашивать о том, как вы оцениваете последнюю работу Меньшикова. 

С. ЮРСКИЙ — Не спрашивайте. Просто я думаю, у нас времени мало. А фильм большой. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Рассказывать про этот фильм можно долго. Михаил прислал: господин Юрский, я никогда не забуду, как в старом телеспектакле «Большая кошачья сказка» вы ели невидимые груши. У меня до сих пор текут слюни при воспоминании об этом. 

С. ЮРСКИЙ — Спасибо. Был апельсин. Теперь груши. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А Матвей свечку вспоминал. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Я не свечку вспоминаю, я вспоминаю, что иногда по каналу «Культура» показывают старые спектакли БДТ, черно-белые, широкоэкранные, широкоформатные, в которых играет Сергей Юрьевич. 

С. ЮРСКИЙ — Их не было Матвей, нет, нет. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Как? 

С. ЮРСКИЙ — Нас не снимали. В то время не было записей. И ни один спектакль того времени не снят. Съемки начались со спектакля «Ханума». То есть были «Мещане», но это был не снятый спектакль, а снятый фильм… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – А, простите. 

С. ЮРСКИЙ — Но это только «Мещане», в которых я не занят. Это гениальный, кстати, и спектакль и фильм. Это потрясающий. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А ты, Матвей, помнишь, кого Сергей Юрьевич играл в «Крепостной актрисе»? 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Ой, сейчас вспомню. Военного. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Граф он был. 

С. ЮРСКИЙ — Никита Батурин. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сережа, лучше всего вы зажигали в «Крепостной актрисе». Я до сих пор забыть не могу, — пишет Анюта. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Автор жжет. О чем вы говорите. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Тут много чего про Сталина. А скажите, пожалуйста, вы недавно принимали участие в этом вечере «Современника». То, что делала Волчек, Чулпан Хаматова прежде всего в благотворительном вечере. Вы сказали одну фразу, вернее вы процитировали Льва Толстого: единение людей не совершается путем к единению, а стремлением к истине. Но это фраза. Просто фраза. Сергей Юрьевич. Но о чем она? 

С. ЮРСКИЙ — Как о чем? О том, что идеализировать единство, вот мы все едины, и потому это уже хорошо, и потому мы правы, нельзя. Если мы едины на свету, то в пути к истине, тогда это имеет смысл. Но ведь единение бывает и во тьме. Вот толстовская фраза. Она очень серьезная и глубокая. Поэтому смотрите как нас много и мы все заодно, обязательно спроси себя: за что за одно? Куда движетесь. А просто двигаться с толпой это… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А что есть истина, извините. 

С. ЮРСКИЙ — Тогда потом он дальше говорит: только тогда мы сойдемся на свету посреди храма. Если мы будем двигаться не друг к другу, а к истине. Это серьезная очень фраза. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но опять вопрос, что есть истина, как спросил Пилат. 

С. ЮРСКИЙ — А лучше не надо спрашивать. Пусть Пилат останется со своим вопросом. Потому что человек, как и Иисус не ответил на этот вопрос. Так и человек вслед за ним не должен на него отвечать. Он должен говорить: иду к истине, отличаю все ошибки пути, а если начинается: что есть истина. Если сформулировать — что же, тогда не будет больше на этой земле. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Матвей? Замер. Потому что я понимаю, я тоже замер. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Мы здесь можем просто китайскими болванчиками на него смотреть и слушать, что он говорит. Чего нам тут делать. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Отвечу тебе. Сергей Юрский подписал письмо, не любитель подписанных писем массовых, письмо в защиту пенсионерки Лидии Поповой, выступившей против нелегального отлова бродячих собак. 

С. ЮРСКИЙ — Да. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Почему? 

С. ЮРСКИЙ — Это совершенно больная тема. Я не очень в курсе этой проблемы. И поэтому не стал бы подписывать. Но сама проблема она пульсирующая. Гнойная рана. Животные в нашем городе подвергаются чудовищному предательству людей. То, что я видел, когда я немножко погрузился в это дело в так называемых приютах для животных, только заглянуть туда и можно сразу сказать, я себе и сказал, хотел пристроить определенное животное, думаю, а пускай погибнут. Только им здесь быть не надо. Господи, все равно все смертно живое. Только не быть здесь. Когда я говорил с моим товарищем, очень мною уважаемым доктором ветеринаром Логиновым на ту тему несколько дней назад, и говорил, как обосновать, что нужны приюты, их нужно такое количество. Он говорит: да, довольно большое, но не такое уж большое, чтобы страна не подняла и Москва не подняла. И начали обсуждать. Я говорю, может быть просто это не по силам. Ситуация не позволяет. Часть денег разворуют, часть территорий не дадут, потому что дорога земля в Москве. Он говорит: а подумать о том, что если просто убить бродячих собак, то вместо них придут крысы. На Москву. В количествах, которые трудно вообразить. А если начать убивать крыс, потому что есть и такие средства химические, то придут, не буду говорить кто, потому что есть баланс и есть нарушенный баланс. Поэтому когда встает вопрос, что женщина может быть, даже превысив так сказать свои права в отношении людей… 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Милиции. 

С. ЮРСКИЙ — Да, в отношении тех, которые просто занялись убийством, или незаконным или жестоким отловом, превысила, я готов за нее вступиться, несмотря на то, что стараюсь не подписывать коллективные письма. Только в исключительных случаях. Не особо входя в проблему. Доверяя Лене Камбуровой, которая инициатор всех этих вещей. И у которой действительно больное сердце на эти вещи. Я подписал это письмо. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – У Сергея Юрьевича лежит бумага, на ней стихи. 

С. ЮРСКИЙ — Это я на случай. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Просто я предупреждаю Венедиктова, что этот случай должен наступить. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Спасибо, Матвей. У меня еще один вопрос. Вот сейчас начинается, идут экзамены и выпускной будет. Сегодня у нас была Л. П. Кезина. 75 тысяч молодых людей уходят в жизнь. Я вчера был на выпускном, лицей в Кораллово, лицей Ходорковского. Там замечательные ребята, три медалиста. Такие они какие-то все разные. И там выходили люди… 

С. ЮРСКИЙ — Так он жив этот лицей. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Пока — да. Они боятся, что это последний выпуск. Но, тем не менее, они держатся. Дело в том, что выходили разные люди. Поверьте, я в моей жизни выпускных навыпускал, что называется. И говорили разные слова. Я смотрел на этих 17-летних красивых девчонок и сильных пацанов и понимаю, что все, что я скажу, они забудут через 5 минут. Потому что там дискотека и так далее. Сергей Юрьевич, а что бы вы сказали выпускникам, которые в этом году все оканчивают школу, 75 тысяч. Вот молодые. Вот 17-18 лет. Вот бы вы, что им пожелали в преддверие выпускного? Вот вас позовут в какую-то школу, вот дети не знакомые вам. Вот они. Вот им нужно сказать несколько слов. Что бы вы сказали, какая их жизнь ожидает, к чему надо быть готовыми, я бы сказал так. 

С. ЮРСКИЙ — Да простят меня они и вы, мне очень сложно было бы, если бы это публично, но сейчас я перед микрофоном это еще более публично. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Да нет, мы здесь втроем. Вчетвером. 

С. ЮРСКИЙ — Я рискнул бы сказать непонятную фразу. Я сказал бы, я пожелаю вам, попробуйте сделать себя понятными нам. Людям старым. Сделайте так, чтобы нам захотелось стать понятными вам. Потому что если разорвется на грани 2000 года, на грани тысячелетий связь, будет очень плохо. В принципе нам есть, что сказать. В принципе и вам есть, что сказать, но говорите, а не кричите. И не убегайте от нас. Не рвите с нами. Вот что я бы хотел им сказать. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это Сергей Юрский. Матвей, помнишь, у Стругацких есть, у ваших питерских Стругацких, я имею в виду Бориса Натановича, есть два произведения, они ровно об этом. Я еще бы хотел задать вопрос. Его задали нам, это последний мой вопрос. Скажите, пожалуйста, когда вы играли в Петербурге, в Ленинграде и переехали в Москву, действительно ли это как сейчас в анекдотах, меня это мучает на самом деле, петербургская, ленинградская публика в зале это другая, чем московская публика в зале. Это другие люди. 

С. ЮРСКИЙ — И актеры другие.  

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но актеры я понимаю. Чем? 

С. ЮРСКИЙ — Чем? 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Актеры — понятно. Сергей Юрьевич, вот сидит зал на одном и том же, даже приезжали с гастролями в Москву. Чем они разные? 

С. ЮРСКИЙ — Это тонкая материя, поэтому довольно трудно сказать. Тем более что зал очень изменился с тех пор. Тогда был другой зал и в Москве и в Ленинграде. А в нынешнем Петербурге и нынешней Москве в принципе другой зал. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – А что другое? Вот что там родовое другое… 

С. ЮРСКИЙ — Иногда это все опровергается. Потому что в одном спектакле я ухожу со сцены, мы с актерами переглядываемся, а потом говорим: смотри, как сегодня хорошо принимали. Очень хорошо, только эта публика она от рок-концерта. Она принимала бурно, но не там. А в другом случае, когда думаешь: все, теперь только от рок-концерта есть публика, и вдруг находишь зал, который резонирует как драгоценный инструмент. И ты вглядываешься на поклонах в лица, когда свет зажигается. Кто вы, а они такие растворяются. Поэтому наша большая страна, наша большая история, она очень противоречиво выражается в сегодняшних людях. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Публика— это мы. 

С. ЮРСКИЙ — И надо не спешить делать выводы ни в ту, ни в другую сторону. Ни слишком восхищаться и не слишком ругаться. Потому мой призыв к молодым именно состоит в том, чтобы и им не спешить нас выбрасывать и нам не спешить их отталкивать. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Ну что, Матвей, попросим. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Слово предоставляется… 

С. ЮРСКИЙ — Да я уж слов наговорил. Я просто хотел… 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Стишок почитать. 

С. ЮРСКИЙ — Сегодняшнее ощущение. Какой тост сегодня может быть. Я надеюсь, что вы не примите всерьез. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Тост может быть только за Онищенко. Первый тост за Онищенко. 

С. ЮРСКИЙ — Хорошо. Сегодняшнее ощущение. Это шутка. Потому что всерьез мы поговорили. А мне бы не хотелось в красивую погоду в субботний день говорить только о том, что поколения, кризис, тревоги. Вот что сказал бы сегодняшний человек. Неофит из той самой публики, с которой я не нахожу общего языка. 

ЧИТАЕТ СТИХИ  «Пойдём-ка, Зина, в казино!…»

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Аплодисменты. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сергей Юрский в программе «Дифирамб». Спасибо большое, Сергей Юрьевич. Мы договорились. 

С. ЮРСКИЙ — Поговорим по-серьезному. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Как-то странно он закончил. Серьезная передача была и вдруг какие-то стихи. 

А. ВЕНЕДИКТОВ – Пойдем, Матюша, в казино. 

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ – Правильно — по сути, по форме – нет.