Опубликована в ФБ А.Кулика 15/02/2020

Наверное, нет ничего плохого в том, чтобы поделиться воспоминаниями, которые могут быть кому-то интересны. Дневниковые записи. 19 июня 2012 года.

«Юрский позвонил во вторник утром, без четверти девять примерно. На квартирный — сказал, что мобильный не отвечает. Видимо, какая-то цифра неверно набралась — телефон был включен и пропущенных вызовов не зафиксировал.

Он приехал в понедельник вечером, сказал, что неважно себя чувствует, но если бы я сейчас был у него, мы бы могли часа полтора погулять по городу — но ведь меня нет, и пока я доберусь… Я сказал, что через 20 минут буду. Тут же вызвал такси, оделся (не поел, зубы даже толком не почистил), кинул в сумку что под руку попалось — и бежать. Был я у него не через 20, а через 30 минут, и это вообще-то чудо (я водителю сразу вместо заявленных 180 дал 200 и объяснил, что опаздываю — он и пошел лавировать). Бывшая гостиница «Центральная». Теперь написано «Отель Центральный Екатеринбург». А рядом: «Бар Савой». Сергей Юрьевич решил, что отель теперь тоже «Савой». Ну, разобрались.

Я предложил зайти в музей Невьянской иконы (судя по надписи на одной из книг, он не расслышал — написал Неньянской, и в эфире Эха Москвы так же сказал). Ничего не зная ни о музее, ни об этой школе иконописи, СЮ доверился мне. Жара, еще не сильная, и духота. На подступах к музею — кладбище архитектурных памятников, где мы задержались: произвело впечатление. Потом музей, а на табличке — работает с 11. Я сказал уборщице: «Вы открыты, оказывается, с 11, но со мной человек, который приехал из Москвы на короткое время, и позже он не сможет, а я его убедил, что тут надо побывать — пустите? Еще не видя, с кем я, ответила: «Конечно. Я на втором этаже сейчас свет включу». Тут же появилась девочка, которая узнала, но первое впечатление — что именно людей с улицы запустили в нерабочее время. Это подкупает и что-то говорит об атмосфере в музее. Поднялись, смотрели, СЮ понял, что я его не куда попало привел, но душно, он весь взмок, да еще больной… Когда уже хотели уходить, пришла экскурсовод, и еще какое-то время смотрели и слушали. СЮ оставил запись в книге отзывов. Я ему купил на память 4 открытки репродукций икон. На первом этаже посмотрели наивное искусство, где я сначала узнал по манере, а потом и убедился, прочитав подпись: Коровкин, тот самый, который у дяди Вити: «Красный на коне, а белый в земле». Там много его работ.

Когда двинулись к выходу, та девочка протянула СЮ сумочку с подарками: буклет о музее, книжка Ройзмана, еще что-то… В общем, молодцы.

Потом я, кажется, совершил ошибку (если бы знать!). Видя, что СЮ с трудом дышит, потащил его в Галерею современного искусства (ведь рядом же!). Там его не узнали, а когда я попытался давить на то, что я из «Делового квартала», сказали, что продадут, так и быть, льготные билеты. СЮ заплатил за обоих, поднялись и на второй, и на третий этаж, а ничего особенного не увидели. В гостиничный номер 307 он зашел изрядно обессиленный, но книжки мне подписал, да еще же он привез мне в подарок две — «Провокацию» и Ионеско. Обнаружив, что они у меня есть, сказал: «Кому-нибудь подарите».

На следующий день я ему протянул: «Понял, кому подарю — надпишете?». Ионеско — Лимоновой, Вацетиса — Креховой.

В студии Эха Москвы он спохватился: «А «Жест» у Вас есть?» — «Конечно!» — «Ну да, у Вас все есть…»

Говорили о городе. Он согласился, что старый Екатеринбург уничтожен. Но в то же время: «Город стал чище?» Я пытался убедить, что — только сейчас, что весной грязь непролазная. «Ну, весной и в Москве грязь». Ему хотелось увидеть позитив: «Дома какие шикарные, улицы чистые, в магазинах все есть — лучше же стало?»

На следующий день говорили о том, какая жизнь в Коркино. Я сказал, что машин стало больше, и вывески яркие, только деградирует город. И про Свердловск: да, не было продуктов, не было ширпотреба, и город был серый, но были концерты и спектакли, собиравшие полные залы, пластинки с литературными записями и с классикой уходили влет… Говорили в связи с этим о Дмитрии Быкове, который идеализирует СССР. СЮ заметил: «Ваш рассказ (Олимпийское звонкое лето) — по сути продолжение книжки «Бабуля». Если я правильно понимаю, Вы продолжаете что-то писать — так напишите книгу, которая станет ответом Быкову. Но только не односторонней. Не забудьте и про пластинки с классикой, и про концерты… СССР был более христианской страной, чем сегодняшняя Россия — духовность определяла жизнь гораздо большего числа людей».

Потом он отдыхал, а я пару часов пошлялся по центру — зашел в Метенкова на выставку National Geographic.

К 15 часам подошел на Эхо Москвы, Макс Путинцев встретил хорошо: мол, кидайте вопросы, я не очень в теме. Я подкинул — про Вацетиса и Товарища Сталина. Положил на стол диктофон, все записалось. Немного пофоткал.

В среду, 20-го, утром СЮ позвонил и пригласил пообедать вместе в 13.30. Пожаловался, что утром хотел пройтись по свежему воздуху, но не обнаружил его. «Кого?» — «Свежего воздуха. Что-то такое было в воздухе, что у меня закружилась голова, я сразу вернулся в номер». Я сказал, что объявлено штормовое предупреждение — жарко, сухо, безветренно, и предельно допустимая концентрация вредных веществ значительно превышена. «Мне это знакомо по гастролям в Кемерово. Там некоторые артисты просто падали в обморок». 

Говорили о Сталине — когда я сказал, что он вызывал к себе, когда хотел, народных артистов, чтобы они перед ним и его шайкой пели и стихи читали, резко возразил: «Он уважал артистов, и даже если сам давал премии и ордена — уважал эти премии и ордена».

Я подарил DVD (самоделки) «Достигаев и другие» и «Товарищ Сталин» — самый старый и самый новый фильмы с его участием. И еще — пять номеров «Красной Бурды» за этот год. Сказал, что знает о таких. Надеюсь, и журнал понравится.

Костя Кобелев выдал два места нам с Наташей. Она была с букетом пионов: «Завянут! Надо сейчас дарить!» В конце первого отделения пошла вручать, но не успела — объявив «Антракт!», СЮ покинул сцену. Букет Наташа положила на край сцены. Кто-то его забрал.

Были: Пушкин, Островский, Бродский, Юрский. Принимали восторженно, зал переполнен.

СЮ сказал, что готовится к постановке пьесы «Шагал» — в стихах, для троих артистов (он, Тенякова и еще одна актриса). Хотел Раппопорт — но у нее ребенок, загруженность у Додина и работа в кино. Не получается. Тогда — актриса, которая у него занята у него уже в двух спектаклях. «Но ведь там, как всегда у меня, надо играть несколько ролей… В общем, ей надо будет прыгнуть!» В июле хочет показать продюсерам первый акт в комнате — без костюмов и декораций. Нужна большая сцена. Кто заинтересуется, у того и будет делать спектакль.

Болен он серьезно… Говоря о «Шагале», сказал: «Мне осталось мало времени, я не могу его тратить на ерунду».

Никто никем не интересуется. Иосиф Райхельгауз не бывает в театре (кроме своего). Вульф незадолго до смерти в интервью сказал: «Сейожа, я слышал, у вас вышла книжка…» — «Восемнадцать!» — «Чего восемнадцать?» — «Восемнадцать книг!» Растерялся, не знал, что сказать.

Галина Волчек звонит: «Сережа, у нас такая беда — Валя Никулин умер…» — «Знаю, скорблю…» — «Сережа, мы так тебя любим, следим за тобой… Хватит отсиживаться! Сыграй Чебутыкина вместо Вали, вернись в театр!» — «Да Чебутыкин — это вроде бы не мое… И потом — что значит «отсиживаться»?» — «Ну ты же давно не выходишь на сцену — пора возвращаться!» — «Да я в театре больше времени провожу, чем дома! Я играю сейчас в трех театрах!» — «Ну, в каких?» — «МХТ, Моссовета и Школа  современной пьесы». Пауза. Понятия не имела…»