Беседовал Андрей Кулик. Журнал «Телешоу», Екатеринбург лето 2012
Сергей Юрский в Екатеринбурге всегда желанный гость. На его концерте зал был переполнен, а главное — принимали так, что стало ясно: собрались все свои, любящие и ценящие звучащее слово. Не смотря на духоту и жару, Сергей Юрьевич нашел время для разговора.
— Сергей Юрьевич, как Вам Екатеринбург? Сильно изменился?
— Оценивать перемены не берусь — давно уже не верю фасадам. Дома выглядят нарядно, в городе чисто, но чтобы сказать что-нибудь определенное, надо войти в дома, а я этого сделать не успею.
— Мы по Вам соскучились — почему так давно не приезжали?
— Я стал менее разъездным. Было несколько городов, в которых я бывал ежегодно, и одним из них был Свердловск.
— Помнится, случилась и тогда пауза, но, снова у нас появившись в середине 1980-х, Вы дали в филармонии подряд пять концертов — за те пять лет, что у нас не бывали. Сейчас же ожидание сильно затянулось — в прошлый раз Вы у нас были в сентябре 2006-го…
— Пришла пора меньше ездить, я это делаю крайне редко. Я приехал с программой «Знакомое — незнакомое». Это произведения, которые знают люди, или должны знать, или, может быть, знают… Но я убежден, что сейчас, летом 2012 года, даже то, что совершенно вроде бы знакомо, прозвучит как абсолютная новость. Это я говорю, скажем, о Пушкине. А что не знакомо — например, тот Бродский, которого я представил и который для многих, думаю, прозвучал как новость. Ведь как печатается фотография? Ее сначала как будто нет, но вот она постепенно проявляется и вдруг удивляет нас. Мне кажется, что тексты и Пушкина, и Островского должны обновить наш взгляд, наше сознание. Такие выступления у меня сейчас очень редки. Часть этого концерта можно было видеть по телеканалу «Культура» (выступление в Доме актера, но это был несколько другой концерт). Еще я выступил в Петербурге, в Московском университете была франкоязычная программа, и задолго до этого — тоже в университете — я выступил в Женеве. Вот все мои концертные выступления за полный год!
— А что у вас сегодня в театре?
— Театр современного абсурда, которым я занимаюсь уже двадцать лет, родил целую серию спектаклей, которые я играл и играю. Это были «Стулья» Ионеско, которые шли очень долго, но сейчас уже нет сил их играть, потому что из всего, что я играл в жизни, это самый тяжелый спектакль. Три спектакля по пьесам Игоря Вацетиса в моей постановке и с моим участием идут в Москве и сейчас: в «Школе современной пьесы» — «Провокация», в Театре имени Моссовета — «Предбанник» и «Полонез». Также в Театре имени Моссовета я играю «Фому Опискина», а в «Школе современной пьесы» — «Ужин с товарищем Сталиным». Вот так я заканчиваю свой 55-й сезон на академической сцене.
— И что нового будет в 56-м вашем сезоне?
— Приступаю к репетициям спектакля «Шагал». Вещь сложная, в стихах, для трех артистов. Как и во всех своих постановках, один из актеров — я сам. Также будет играть Наталья Тенякова, и еще я хотел пригласить Ксению Раппопорт из питерского Малого драматического театра. Но она там очень загружена, и у нее маленький ребенок, к тому же она много снимается в кино… И стало ясно, что это нереально, хотя Ксения — восхитительная актриса. Видимо, эту роль сыграет Анна Гарнова, которая занята в моих постановках «Предбанник» и «Полонез». Ей придется нелегко (как почти во всех моих постановках, в новом спектакле каждый актер играет несколько ролей), но я на Анну надеюсь. Думаю в июле устроить необычную акцию — «аукцион одного проекта». Мы в комнате, без декораций, покажем первый акт «Шагала», и пусть приглашенные театральные продюсеры решают, кому этот проект интересен. Так что я даже не знаю, на сцене какого театра сыграем премьеру.
— Вы автор уже 18 книг. Что нового на подходе?
— Я должен заниматься то одним, то другим. Это должно как-то перетекать из одного в другое. Вечером сыграть, а ночью написать у меня не получается. Три повести, которые я опубликовал в сентябрьском номере «Знамени» за прошлый год — о современном телевидении (сатира), о современном театре (сатира) и о былом телевидении (ностальгия). Это последнее, что я делал в литературе. Потом у меня были другие занятия. Я люблю болеть (больницы очень настраивают на жизнь), поэтому я занимался этим.
— За другими писателями следите?
— А как же! У нас замечательная литература, есть за чем следить. Я назову все того же Дмитрия Быкова, который, не смотря на свою (уже подозрительную) множественность — действительно сейчас мыслящий человек, успевающий не говорить банальности, то есть успевающий мысли превращать в то, что он пишет. В смысле количества романов он, по-моему, уже перещеголял Золя, и среди них есть вещи, которые запомнились всерьез и надолго. Думаю, «ЖД» мы будем перечитывать, там много вещей предсказаны… Назову человека, с которым я ближе познакомился в последний год — это Прилепин. Я прочел его повесть «Санькя» только в этом году и думаю, что это тоже не только очень хорошая проза, но и очень хорошее мышление, это сообщение нового, это мир художника, который отражает реальность. Последнее впечатление — поздно прочитанный «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой, настоящее художественное событие.
— То есть Вы не согласны с разговорами о том, что вот раньше-то была литература, а теперь…
— Такое чаще всего говорят люди, которые и раньше не читали, и теперь не читают. То же и про кино. «Вот раньше какое было кино — мы бы его смотрели и смотрели!» — «А чего ж вы набиваетесь в кинозалы на дешевые американские ужастики?» — «Это не мы!» А кто же наполняет залы? «Чего ж Вы больше не снимаетесь?» — «Я?! Я каждый год снимаюсь!» — «Где?!» — «В фильмах, которые вы не смотрите» — «Я не смотрю?!» — «Значит, вы ходите в кино?» — «Нет, я не смотрю!» — «Ну, так чего вы спрашиваете?»
— Сейчас много сетуют на тотальное безбожие . Что можно ему противопоставить?
— Безбожию всегда можно противопоставить хотя бы путь к духовности. Потому что сказать: «Давайте противопоставим духовность» — это уж слишком самонадеянно. Путь к духовности, но ни в коем случае не полицейская божественность, где кончили с безбожием и сейчас всех проверим на божественность. Только бы не это! Это худшее из возможных безбожий.
— Не хотите как режиссер что-нибудь поставить у нас на Урале?
— Как я уже сказал, езжу я нынче довольно трудно, а уехать на долгий срок не позволят ни обязанности перед театрами, где я играю, ни силы. А вообще-то я написал достаточное количество пьес, и никто до сих пор не рискнул посоревноваться со мной как с их постановщиком. А они, ей-богу, не так уж плохи, потому что идут уже по десятку лет на сценах Москвы…
— Одна из Ваших самых знаменитых киноролей — Остап Бендер. Как она Вам далась?
— Легко! На «Золотой теленок» ушло всего два года. Теперь такие вещи делают за полтора месяца… Как я теперь начинаю думать, фильм Михаила Швейцера был не только конгениален книге — он, может быть, выразил даже больше, чем роман Ильфа и Петрова. Недавно я перечитывал эту книгу, и там сильно припахивает фельетоном. А фильм — эпос!
— В Вас самом есть что-то от Остапа Бендера или от Груздева из фильма «Место встречи изменить нельзя»?
— Еще есть дядя Митя («Любовь и голуби»), Импровизатор («Маленькие трагедии»)… Они диаметрально противоположны. Живут ли они в какой-то мере во мне? Наверное, живут. Нас учили, что перевоплощение, то есть превращение, это и есть актерская цель и актерское достижение. Но мне кажется, что самое главное в актерской профессии — способность другого человека понять. Не осудить, не оправдать, а понять и явить!
— В прошлом году по НТВ прошел мини-сериал «Товарищ Сталин». Его показали за один вечер, практически без рекламы, и многие прозевали, но этим летом он наконец вышел на DVD и стал общедоступным. Вы там сыграли Сталина, причем уже во второй раз — первый был в спектакле…
— В фильме — совершенно другой сценарий и другое время, нежели в спектакле. Для меня эта фигура крайне важна в попытке понять и оценить нас всех, которые жили при нем и живут при его последствиях. Совершенно очевидно, что это фигура фантастического масштаба. Фильм показывает последние три месяца жизни вождя и снят там, где он провел эти три месяца, то есть на подмосковной Ближней даче, в районе Кунцева. Там ни один стул не передвинут с 5 марта 1953 года. Ни одна картинка на стенах не поменяна, ибо он сам их выбирал и сам развешивал. Мы работали по-современному, довольно быстро, по 12 часов в день в течение одного зимнего месяца. Это детективная история, как и вся история власти в России.
— И еще в прошлом году мы видели Вас в сериале «Фурцева»…
— Ну, это эпизод. Я играл Пастернака, снимали на его даче, и мне просто было интересно соприкоснуться с его реальностью, с реальностью стен, в которых этот человек провел свои печальные годы.
— Среди наших сериалов последних лет что-то, на Ваш взгляд, есть интересное?
— Многие сцены «Глухаря» я считаю выдающимися достижениями авторства, потому что там замечательные тексты, замечательные ситуации и замечательные работы актеров во главе с Максимом Авериным. Я позвонил Максиму, чтобы поздравить с удачей, не зная, что он — сын моего артиста, который снимался у меня 20 лет назад… Только б его не растворили в слишком большой эксплуатации успеха!
— В наше время нельзя не коснуться политики — следите за ситуацией? Что, по-Вашему, происходит?
— Мы не оригинальны — перемена произошла не только у нас, но и в мире. Ситуация совершенно новая для всех. Мне кажется, что харизматические фигуры, без которых мир не обходился еще совсем недавно, уже не нужны. Один и тот же наш руководитель был абсолютно харизматической фигурой десять лет назад и не является харизматической фигурой сейчас. Его обаяние перестает охватывать все пространство. То есть оно охватывает, но только часть! В чем дело? Мы живем в новом времени, когда Сеть (в частности Интернет, но не только), сетевое мышление делают личность неуловимой, растворяют ее. И власть становится неосязаемой, и протест становится неуловимым. Говорят: не раскачивайте лодку, в которой мы все вместе сидим. Да мы сидим в разных лодках, и их довольно много! Мы не раскачиваем, и они не раскачивают — шторм пришел, большой шторм!
Сто лет назад было нечто сходное. Когда нам рассказывают о «России, которую мы потеряли», это во многом фантазия. В то время писали и Короленко, и Горький, и Чехов, и Художественный театр играл спектакли о другой России. А теперь говорят, что страна благоденствовала, этакое пасхальное яйцо. Но вдруг вышли какие-то из пломбированного вагона и за три дня все перевернули, а стомиллионный народ, который благоденствовал, вдруг стал церкви рушить. Что ж это за народ такой? Думать, что до 1917 года все было прекрасно — слепота.
Шторм, господа! Давайте не будем слепцами и серьезно отнесемся к шторму.
См так же 2012 Андрей Кулик. Запись в дневнике
Сергей Юрский 