Андрей КУЛИК. Сергей Юрский: «XXI век проявил себя как крокодил» — znak.com 13.11.13

Легендарный артист начинает в Екатеринбурге мировые премьеры своего театрального завещания

Сергей Юрский («Республика ШКИД», «Золотой теленок», «Место встречи изменить нельзя», «Любовь и голуби») когда-то приезжал в Свердловск каждый год, но потом стал гастролировать меньше и паузы между спектаклями увеличились. И вот наконец 18 ноября (спектакль, назначенный на 19 ноября, перенесен на 18-е) мы сможем увидеть его на сцене Театра драмы: арт-холдинг «Ангажемент» представляет спектакль «Полеты с ангелом. Шагал». В главной роли – сам Юрский. В эпоху массового потребления, поп-культуры и прочих потребительских стандартов он говорит нам о вечном достоинстве — быть самим собой, хотя бы и ценой одиночества.

«Надежд я давно не вижу никаких»

— Сергей Юрьевич, спектакль о Шагале — спектакль о ХХ-м веке. Вспоминаются стихи Владимира Соколова:

Я устал от двадцатого века,

От его окровавленных рек,

И не нужно мне прав человека —

Я давно уже не человек.

Когда ХХ век с его кровавыми реками остался позади, возникло ощущение, что, может быть, век XXI окажется милосерднее. Но в последнее время эта надежда тает…

— Надежд я давно не вижу никаких. Что же до сравнения двух веков… В ХХ веке было много бед, но была точка отсчета. У кого-то это было религиозное чувство, у кого-то — моральное, и у третьего сорта людей было чувство порядка. Во всяком случае, у всех были точки отсчета и опоры. XXI век проявил себя, прежде всего, как крокодил, который съел все три шкалы. Они все подчинились тому, что можно продать, что можно купить. Что чего стоит, измеряется только деньгами. Это очень плохой знак. Временное ли это явление? Не берусь прогнозировать.

Сергей Юрский в роли Сталина

— Многие сегодня выбрали точкой опоры Сталина, который не сходит с телеэкрана: фильмы о нем, о его детях, игровые и документальные. Вы сыграли заглавную роль в фильме «Товарищ Сталин», который является напоминанием тем, кто мечтает об «отце народов»: вместе с «сильной рукой» в общество приходит всепроникающий, тотальный страх. Вас не расстраивает, что этот фильм, кажется, не получил резонанса, которого как раз заслуживал?  

— Резонанс сейчас — это вопрос денег, всякий резонанс можно организовать. Или фильм должен быть изначально нацелен на получение дохода. Ни того, ни другого в фильме «Товарищ Сталин» нет, как и во всем моем жизненном пути. Фильм существует, и это главное. Я отдал ему важную часть моей жизни, и это никуда не делось, это можно взять из воздуха. А все эти диски (фильм вышел на DVD, его можно посмотреть в Интернете – ред.) можно забыть и растоптать. Что не замечено, то не замечено. Значит, каким-то людям этот фильм не нужен — и фильму эти люди не нужны. Втискивать, вталкивать в рот, уговаривать посмотреть — к искусству это отношения не имеет. Раньше старались поразить публику и тех, кто считается элитой, — это я еще понимаю. А сейчас главная задача — продать как можно большему количеству людей по максимальной цене. Это совсем другой подход.

«Это был человек-одиночка, который оказался победителем своего века»

— Что привлекло вас в пьесе о Марке Шагале? Ни про нее, ни про ее автора, Зиновия Сагалова, я ничего не слышал до тех пор, пока не появился ваш спектакль…

— Надо начать с того, что Марк Захарович Шагал приходил в 1970-е годы к нам, в БДТ, в гримерную, и расписался у нас на потолке! А пьесу я выбрал из потока. Мне приходит пять-шесть пьес в неделю, и все — мимо – мимо — мимо… А пьеса Сагалова остановила мое внимание, я понял, что хочу это сыграть, но не знаю, как поставить, потому что пьеса имела некоторые особенности, которые слишком уж поперек привычного театра. Однако потом в течение полутора лет шла какая-то внутренняя работа, в конце концов, мне однажды просто приснилось, что это должно быть. Я съездил к Зиновию Владимировичу, живущему в Германии, в Аугсбурге, мы познакомились, поговорили. И я понял, что напоследок моей жизни я хочу предъявить этот спектакль как мое ощущение сегодняшнего театра.

Театр переменился. Театр, который мы считали единственно возможным и который был действительно достижением — репертуарный театр, имевшийся почти в каждом советском городе (в областном — обязательно), где всегда было некоторое количество хороших актеров, где был замечательный зритель, который из поколения в поколение ходил в этот театр. И власть понимала, что театр — это обязательное. Это как гардероб, который в России необходим, а в южных странах об этом особенно не думают. Вот так же обязателен был театр. Но уже как часть души, а не удобство. Обязательная часть души!

Были взлеты театра, в том числе в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге (я уж не говорю про Москву и Ленинград, ныне Петербург, которому принадлежу я). Это было в России, Грузии, Литве, Латвии, Эстонии, Азербайджане (там, правда, несколько по другой части — по части шоу)… Все это умерло, и возрождать — дело будущих поколений, а может, это умерло совсем. В нашем спектакле Шагал (в последние мгновения своей жизни, можно сказать, «оттуда») произносит с насмешкой: «Не знаю, что будут говорить после моей смерти люди, которые войдут в Лувре в мой зал с бутылкой кока-колы в руке и с мыслями о футбольном чемпионате в голове…»

— Но ведь люди тянутся к сценическому искусству. И репертуарные театры продолжают существовать, антреприза их не заменила.

— Сценическое искусство подменили шоу, техническими достижениями, которые демонстрируются внутри «коробки». Это похоже на ярмарку. А меня все-таки интересует по-прежнему влияние слова, ясно выраженной мысли, которая несет в себе некоторую новизну. Вот это я увидел в пьесе Сагалова.

«Шагал прожил 98 лет, и сейчас, в моем уже большом возрасте, я осмеливаюсь играть эту роль»

—  Чем близок вам сам Марк Шагал? Что вы хотите донести его образом и почему выбрали для этого именно его? В начале прошлого века в России было много ярких художников…

— Конечно, был грандиозный всплеск художественной жизни! Сколько групп: импрессионисты, кубисты, супрематисты, футуристы, школа Малевича, школа Филонова… Все художники начала прошлого века известны как члены определенных групп, в которые они объединялись, чтобы пробиться. Шагал не оказался ни в одной группе, хотя был знаком со всеми. В отличие от любимого им Ван Гога, не получившего при жизни признания и не продавшего ни одной картины, Шагал получил все, мировое признание в разных странах. Он оформлял самые значительные для государств здания — в Израиле, во Франции, в США, в Швейцарии… Он стал всемирно признанным художником, не будучи ничьим учеником и не став ничьим учителем. Школы Шагала не существует!

Но мы не занимаемся исследованием его живописи — этим занимаются искусствоведы. Мы пытаемся войти вовнутрь (и вовлечь туда зрителей) одинокого человека в чудовищном мире ХХ века, где все — против одиночки. Соединяйтесь в какие-то группы, может, спасетесь – но он ни с чем никогда не соединился! У него была любовь — любовь к матери, которая умерла без него, любовь к его первой жене, обожаемой Белле, которую он похоронил и пережил на четыре десятилетия. А в остальном это был человек-одиночка, который оказался победителем своего века.

При этом Шагал – дважды грешник. Для него были запреты двух родов. Во-первых, черта оседлости, создававшая особую жизнь (в Российской империи евреи могли постоянно проживать только на определенной территории на западе страны – ред.). Во-вторых — пресс иудаизма, который вообще запрещает человеку быть художником. Нельзя изображать живое — человека, зверя, все, что на небе, на земле, под землей и в воде. Он дважды грешник: как человек, не подчиняющийся общим законам черты оседлости и вырывающийся из них и как человек, вырывающийся из-под еврейского бога. Он то, к чему предназначен, и он сам по себе.

Шагал прожил 98 лет, и поэтому сейчас, в моем уже большом возрасте (Сергею Юрскому 78 лет – ред.) я осмеливаюсь играть эту роль. Я не довез до Екатеринбурга свой спектакль «Ужин у товарища Сталина». Сыграв его довольно много во многих городах, я его перестал играть, потому что я стал старше Сталина. А Шагала, отказываясь от многих других ролей, я сам решился играть сейчас, в 2013 году.

«Все начнется с вас!»

— Расскажите, пожалуйста, о постановке. Что зрители увидят на сцене?

— Спектакль — это предсмертный сон. Действие начинается в последнюю секунду жизни Марка Шагала, и в эту секунду у него яркими вспышками возникают накладывающиеся друг на друга впечатления его длинной жизни. В нашем спектакле он может в последнюю секунду жизни посмотреть не только на себя, Марка, девятилетнего, четырнадцатилетнего, двадцатилетнего, Марка периода нацизма в Германии, когда жгли его картины, Марка периода эмиграции, но он может посмотреть на себя и с точки зрения сегодняшнего дня, когда он издали, с того света, видит свою могилу и оставленных им людей, к которым он присоединился — мать и Беллу.

В спектакле на сцене десять человек, хотя у автора — всего двое. Персонажей у автора — десяток, у нас — два десятка (многие играют разные роли). В спектакле появился такой важный участник, как оркестр — парижские уличные музыканты, играющие где-то под мостом на берегу Сены. Париж разных времен серьезно впечатан в сюжет — Париж, спасающий художников от всего, кроме нищеты. Париж еще до начала Первой мировой войны, Париж при приближении нацизма, Париж перед Второй мировой, Париж как место жительства и последнего упокоения Марка Шагала. Конечно, у нас есть не только Париж, но и Витебск — умерший быт и умершая культура еврейства черты оседлости, из которого вышло громадное количество необыкновенно одаренных людей (так это бывает — такие люди выходят из-под сильного пресса).

2012 год. Сергей Юрский в Музее невьянской иконы…

— В начале нашего разговора вы теплым словом помянули русский репертуарный театр. А ваша постановка – антрепризная? Ведь в ней участвуют актеры разных театров.

— Это премьерный спектакль, и в Москве мы его играем только на сцене Театра имени Ермоловой, потому что со своим Театром имени Моссовета я идеологически разошелся. Они настолько долго тянули, что я сказал: «У меня жизни не хватит вас уговаривать». И вместе с продюсером Леонидом Роберманом, с которым я когда-то вместе работал, и его арт-агентством мы это осуществили как постановку Театра имени Ермоловой.

Это не антреприза, это моя труппа, которую я трудно, но собрал. Это люди, которым я доверяю. Три женщины и я — это четыре главных актера. Я появляюсь во многих ролях, в том числе мальчика. Важнейшую роль мамы играет моя жена Наталья Тенякова, которая уже много лет участвует в моих спектаклях и фильмах. Анна Гарнова (Белла, Ангел, Антуанетта) занята в трех моих спектаклях. Людмила Дребнева (Комиссар, Сожженная картина) — не только актриса, но и певица, что для этой постановки очень важно. Александр Аронин — мой всегдашний помощник, который играет небольшую роль Человека с трубкой и координирует спектакль. И это музыканты. Да, еще я должен непременно сказать, что музыку специально для «Полетов с ангелом» написал Александр Чевский, декорации Марии Рыбасовой.

Спектакль не предназначен для антрепризных бросков — он для театральных гастролей. С двух представлений в Екатеринбурге мы начинаем (это очень важно для нас!), потом мы дважды сыграем спектакль в Петербурге, затем шесть спектаклей в Израиле, потом поедем на родину Шагала, в Витебск, на открытие «Славянского базара», а еще будут Литва и Новосибирск… Но начнется все с вас!

…и рядом с ним