Глава из книги Сергей Юрский. Жест. — Вильнюс-Москва, Полина/POLINA, 1997
Почти 10 лет я был невыездным. Я привык к этому и вполне удовлетворялся съёмками на студии Азербайджанфильм и отдыхом с семьёй под Баку на каспийском побережье. Это и вправду было славно. Такой широкий пляж. Такой песок. Такое тёплое море. На пляже царит остроумие тогда ещё молодого Юлика Гусмана. Изредка являются в окружении родных и свиты братья Ибрагимбековы, полные заметных свершений и тайных замыслов. Сидя по-турецки на раскалённом песке, мы играем в шахматы с профессором политэкономии Письманом, и он говорит: “Это что, ты вон с тем мальчиком сыграй — видишь, сидит с Лёней, я тебе говорю точно — Гаррик Каспаров будет чемпионом мира”.
Все центральные киностудии страны оказались для меня закрыты. Запрет исходил из Ленинграда, но касался и Москвы, и Киева, и Свердловска… А вот Баку… Баку — это отдельное национальное кино. И оригинал фильма выходит на азербайджанском языке. Сюда всевидящее око не добралось. Здесь меня и пригрели. Я снялся в трёх фильмах и ещё сыграл несколько эпизодов. Странное было название у первого фильма — “Дервиш взрывает Париж”. Это классическая пьеса XIX века азербайджанского просветителя Мирзы Фатали Ахундова. Я играл главную роль — месьё Жордана… Половина роли шла на французском, а вторую половину я с помощью моего друга и коллеги Гассана Турабова озвучил по-азербайджански .
В Ленинграде я продолжал играть старые спектакли у Товстоногова. Играл довольно много. И когда начался сезон, пришлось летать по три- четыре раза в неделю, чтобы закончить картину. Самолёты тогда ещё были медленные. Рейс Баку — Ленинград ночной. Самолёт шёл с посадкой шесть часов. Прилетал в Питер утром. Вечером играл спектакль и снова в аэропорт. Но была молодость, всё это казалось даже привлекательным, и усталости не было.
Тогда началась моя большая дружба с совершенно особенным человеком — Игорем Плавским. Он был довольно крупным партийным функционером, но при этом образованным, широко мыслящим и вольнолюбивым человеком. С ним было интересно и весело. У него жена и дочь, у меня жена и дочь. Все вместе мы провели два замечательных лета. В Ленинграде давление властей на меня усиливалось. Вместе с Н. Теняковой мы пытались бежать в Москву. Нас не выпускали. Всё становилось опасным, даже домашние разговоры. А здесь, с Плавским и его женой Милей, — такая раскованность, такая свобода. Спасибо тебе, Баку! Ты спас меня тогда, Баку.
А вот Игоря Плавского — истинного бакинца, влюблённого в город, ты не сумел сохранить. Игорь впоследствии стал прокурором Нагорного Карабаха и погиб в вертолёте, сбитом неизвестно кем во время военных действий.
Да, самые круто-застойные годы в стране и в моей жизни связаны в памяти с горячим каспийским солнцем.
Баку мой небритый, Мой золотозубый, Аллахом забытый, Христом не приятый...
Воспоминанье: хлипкая сторожка, Прозрачные глаза седого старца. В корзины наши он кладёт от сердца - Сколь попросили и ещё немножко - Тугие пузыри большого перца, И солнце жарит, словно лампа кварца.
Арбуз и красен, и мясист. На тое пляшет вся деревня. Уже слетает жёлтый лист С несуществующих деревьев.
Душа полна, не надо новостей. Я ничего здесь не хочу запомнить. Ни взгляды женщин южных всех мастей, Ни улиц жар, ни роскошь этих комнат, Всё новое заранее изжито. Душа полна, не надо новостей. Старею для гостиничного быта, Старею для ворованных страстей. Играют в нарды - слышен стук костей. Играют в труд. Играются в искусство. Душа полна, не надо новостей. Всё выпито - давно в бутылке пусто. Довольно игр. Не надо больше тостов. Простим хозяев, извиним гостей. Привет, друзья! До самого погоста Душа полна, не надо новостей.
Ночной звонок
Дренькнул телефон. Спросили, я ли это? Сказал, что да. Заволновался женский голос Совсем стороннею неженскою заботой. Заволновался - правда ли, что есть на свете правда? Заволновался - есть ли справедливость? И выразима ли она через искусство? А я был погружён в свою усталость, В попытку рассмешить себя халтурой (снимался в неразборчивом кино), В желанье богатеть на лицедействе, И мне хотелось спать, а дело было В Баку, и было очень душно, Хотя к полуночи катилось время-вахт. Она просила встречи - не свиданья, И не наедине - в большой компаньи Её друзей, которых Она любила, видимо; которым, Наверно, верила и всей душой хотела, Чтоб я - заезжий либерал и демократ - На встрече этой поддержал их веру. А я... Я так давно устал От демократии, от вер, либерализма. Отнекивался я - мол, занят, ну никак, ну не могу... А женский голос волновался в трубке - И так не за себя, так бескорыстно И робко вновь спросил, да я ли это? А я и сам спросил себя - да это я ли? Так душно было в тот июньский вечер, Что я не знаю, это пот иль стыд Обжёг моё лицо волной горячей. Я так устал и так давно мечтал Бессмысленно и долго отсыпаться, Что жалко случая упущенного, но... Не сплю и слушаю растущие скандалы В соседних номерах и пью вино сухое, Скисающее с каждой рюмкой - очень жарко. Кислей, кислей... На дне бутылки Почти что уксус.
Опять весна. Я всё шатаюсь По расшатавшейся стране. Я прежних призраков пугаюсь. Смелей грешу. Спокойней каюсь. И море по колено мне. Пиркули
ДВА МОТИВА
Восточные частушки
Отбывая в город Кахи, натянул я брюки хаки, Взял две новые рубахи и слегка подрезал баки. Развалившись в фаэтоне, я опёрся на мутаки. С места рысью взяли кони, вслед залаяли собаки. Под восточные напевы, выводимые возницей, Я разглядывал посевы и носатейшие лица - Нос кривой, как знак вопроса, а пространство кроме носа Всё - щетина покрывала, как верблюжье одеяло. Опершися на мутаки, я сижу, как иностранец. С гор, краснея, машут маки, и синеет неба глянец. Дышим табаком долин, мчим овечьей крутизною. Мир прожаренный, как блин, и слегка кипящий в зное. Я, открывши рот, не смею выжать ни хвалы, ни стона, И глотает пыль и мили рот открытый фаэтона. Там, на горке, будут съёмки. Что ж я так перетрухал? Будет создан образ ёмкий. Ну, а в целом будет хал- тура низшего разряда. Переступим без труда Через стыд - и будем рады, будем рады, господа! Нас к экрану допустили, нас увидит весь народ! Мы в большом порядке, или... или всё наоборот: Я очнулся - нету милей, путь уложен в километры. Мчимся степью, рядом Миля, и трещит башка от ветра. Вместо фаэтона РАФик, за рулём Гасид-шофёр. Мысль такая - братцы, на фиг в эти Кахи я попёр? Вовсе я не иностранец и сижу не средь мутак. Я обычный наш засранец, неврастеник и мудак. Мы подвижные подонки, мы молекулы распада. И культуры слоем тонким прикрываем сущность гада. Как удобно: точно знать - мы в плену у обстоятельств. Нами управляет знать, мы живём за счёт приятельств. Мы улыбчивою сворой окружаем пышный стол. Нашей сварой, нашей ссорой забавляется престол. Нашего стригут собрата? - Помогаем стричь его! Это воля аппарата! Что ж мы можем? - Ничего! Как приятно точно знать, что мы ничего не можем. Будем петь и танцевать и растить жирок под кожей. Начинаются сезоны, ставим пьесы с бородой. - Не ходите по газонам! Мойте руки пред едой! Нас начальники поили, Ой, да с ними пили мы! Хороши лишь те, кто в силе. И про них все фи-и-льмы! Ничего! Ничего! Вдвое увеличь его! Вот большое НИЧЕГО, Как говно коричнево! Мы приспешники нагайки. Гайки сорваны с резьбы. Хоть с резьбы сорвались гайки, Сор не носим из избы. Что ж мы, братцы, сделать можем? Мало нас, всё уже круг. Нам не истина дороже, Нам милей Расимов-друг! Э-эх! Натягивает вожжи! Мы же гримом мажем рожи. Ничего пока не можем. Может, после, может, позже. Извращаем сущность света Сквозь стекло фальшивых призм. Братцы, братцы, что же это? Это тота-лита-ризм! Ничего! Ничего! Вдвое увеличь его! Вот большое НИЧЕГО, Как говно коричнево. От Таймыра и до Кушки Для селян и горожан Мы пропели вам частушки, А теперь - в Азербайджан! В Кахи прибыли под вечер. Были съёмки, было пьянство. Окружало наши встречи гор немое постоянство. Был шашлык. Была долма. Тень сползала по холмам. Было дружно, было вкусно. Только почему-то грустно. Почему-то, почему-то... Всем известно - почему. Небо мутно, сердце смутно. Солнце село, входим в тьму. И к тому же город Кахи оказался - город Гax! Вновь тревога, снова страхи. Не туда заехал... Ва-ах! 1Кутабы - азербайджанское блюдо. 2 Чок сагол - здравица (азерб.).
РАЗГОВОРЫ
(бакинский праздничный вечер)
- Поздравь его - его переизбрали, а ведь могли на этот раз... Вагиф рассказывал - мы вместе “Волги” брали. - Как проживешь, других не обдурив?!... - Клянусь, я рад от сердца! - Нет, вообще-то Расим - скажи - порядочней других?! Ведь это он помог тогда Фуату, точно это. - Фф-у, жарко в комнате! - Наверно ветер стих. - Да, кстати, видели на башне в воскресенье - плюс двадцать семь, а было тридцать пять! - А, врут они всегда... - Ты был у Сени? Он же просил тот гарнитур забрать. - Я твою маму... обещал, так сделай! - Семь раз отмерь... - Зарезал без ножа... Диллара мне сказала... Знаешь Деллу? - А, что шуметь! У Сени что, пожар? - Брось шутки! Не пожар, а наводненье. Его утопишь, сам пойдешь ко дну! - Ну, ладно, хватит! В среду день рожденья Лила - Ханум. Хоть для нее одну подписку сделай: может, Достоевский, или там мифы - шмифы в двух томах... - Г... на покушай! В Ленинград на Невский езжай в Дом Книги, стой в очередях... (тут общий смех. Несут блюда. Куда бы поставить их - нет места на столе) - За Тофика! (Несут горой кутабы) - Чок сагол! (Блещет водка в хрустале) - Мне надо сына поступить во МГИМО... - Что ждешь? Звони в Москву Барабаку... - Обижен он, сказал, моей ноги, мол не будет в вашем засранном Баку... - Она болела жутко... - Из Тбилиси приехал брат отца, он цеховик... - Отдай ты бабки этой.... дерганой Ларисе... - Фикрет в порядке - не было улик... - Заира с мужем съездила в Лаос... - Мы с братом в Закаталах строил дачу... - Билет в Ростов? Зайди, решим вопрос. - Борис Максимыч ставит нам задачу улучшить все, что можно к ноябрю! - Практически тут нет альтернативы. - Будем считать, что это директивы... - Я слово в слово это говорю! - Я из Москвы приехал с семинара, там есть цековский санаторий Истра... поговорил с людьми, там... тары - бары: АРИФ ДЖАНГИРОВ БУДЕТ ЗАММИНИСТРА. (тут пауза, луна глядит в окно, чуть серебря в углу российскую икону, хозяин побледнел, как полотно, встал, пошатнулся и пошел к балкону.) - Ариф был в Африке - там что-то от ЮНЕСКО?.. - Оттуда он ушел давно и быстро. (рука хозяина хватает занавеску) - АРИФ ДЖАНГИРОВ БУДЕТ ЗАММИНИСТРА. - Теперь с Гянджи попрутся караваном, вина потащат полные канистры! (хозяин отпивает полстакана) - АРИФ ДЖАНГИРОВ БУДЕТ ЗАММИНИСТРА. - Ну, как крутиться в этой жизни б...ской? Ты про Арифа точно знаешь, сто процентов? - Так точно, как что в долларе сто центов , как мне не знать - я сам кировобадский! (хозяин почернел и слился с темью, приносят фрукты; смачно вскрыт арбуз.) - Я думал, он давно в другой системе. Теперь и дочка не поступит в ВУЗ. - Ну, по последней! - Пьем, и по машинам! (объятия, прощания в прихожей) (на лестнице): - Ну, наш хозяин тоже... ко всем подходит со своим аршином... Ревут моторы - с места и на сто по узким коридорам переулков, а в комнате объедков полон стол, часы стучат размеренно и гулко, жена таскает грязи вороха. Горит окно доносчика - соседа. Для хаша в миске киснут потроха. Окончена вечерняя беседа.
Сергей Юрский 