АГРАНОВИЧ МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Кинооператор, режиссер. Заслуженный деятель искусств РСФСР (8.01.1992).Родился 8 сентября 1946 года в Москве в семье сценариста и режиссёра Леонида Аграновича. Окончил кинооператорский факультет ВГИКа в 1970 году (мастерская Александра Гальперина). С 1975 года — на киностудии «Мосфильм». Снял более тридцати фильмов, работал с Михаилом Швейцером, Тенгизом Абуладзе, Глебом Панфиловым, в 1995 году — с польским режиссёром Ежи Кавалеровичем. Неоднократно удостаивался профессиональных призов и наград. «Покаяние» и «Мать» получили специальные призы жюри МКФ в Каннах. В 2000 году вышел фильм «Приходи на меня посмотреть», снятый в качестве режиссёра совместно с Олегом Янковским. Преподаёт на кинооператорском факультете во ВГИКе, где руководит мастерской. С 2015 года — заведующий кафедрой операторского мастерства. Источник.

Совместные работы:

• 1979 — Маленькие трагедии. Сергей Юрский — Импровизатор.  Автор сценария и постановщик — Михаил Швейцер, режиссер — Софья Милькина, оператор — Михаил Агранович.
• 1982 — Ищите женщину. Сергей Юрский — мэтр Роше. Режиссер — Алла Сурикова, оператор — Михаил Агранович.
• 1982 — Падение Кондора. Сергей Юрский — Диктатор. Режиссер — Себастьян Аларкон, оператор — Михаил Агранович.
• 1984 — Выигрыш одинокого коммерсанта — Людвиг (эпизод) Режиссер — Себастьян Аларкон, оператор — Михаил Агранович.
• 1990 —Чернов /Chernov Автор сценария, режиссер и Маэстро Арнольд — Сергей Юрский,  оператор — Михаил Агранович.

Сергей Юрский о Михаиле Аграновиче:

Друзей у меня всегда было немного. С одним из близких — Симоном Маркишем — нам удалось не потерять друг друга. Из моих дорогих, очень близких друзей я назову немногих. Это Михаил Данилов — артист БДТ. Сейчас он тяжело болен, лечится в США. Мы очень многим связаны. Мой друг — Олег Басилашвили, с которым мы видимся очень нечасто. Жизнь разводит, и Москва-разлучница.  Но все-таки наше с ним сидение в одной гримерной в течение многих лет — самых главных лет становления в театре — соединило нас навсегда. И мой друг Михаил Агранович — кинооператор, более всего прославившийся фильмом «Покаяние». Я снимался в нескольких его фильмах, а потом, когда стал режиссером и делал фильм «Чернов», снова работал с Аграновичем. Вот этих четырех людей я назову как самых близких. (1994) Источник

Встреча Михаила  Аграновича с редакцией сайта, 31 января 2022

ПРО ДРУЖБУ

Mихаил Aгранович (МА): Так как я москвич, я видел спектакли БДТ в основном на гастролях. Самые яркие воспоминания о Юрском начинаются с роли Часовникова в спектакле Товстоногова по пьесе Штейна «Океан».

Но, в основном, я узнал Юрского благодаря его чтецким концертам в Москве. 

В силу своего семейного происхождения я очень любил и продолжаю любить поэзию, знал ее. И ходил на его концерты, как на очищение души  – в Зал Чайковского, в Дом Ученых, в зал Консерватории. И это каждый раз был праздник.

Потом я познакомился с ним в доме у Михаила Абрамовича Швейцера и Софьи Абрамовны Милькиной. У Швейцеров всегда собирались замечательные люди, и Юрский был среди них.

Первая картина, которую я снимал со Швейцером, была по Чехову – «Смешные люди». Мы должны были снимать «Маленькие трагедии», но Швейцеру тогда этого сделать не разрешили, и мы сняли картину по Чехову. 

А потом на «Маленьких трагедиях» мы с Юрским познакомились уже в работе, и после этого как-то сблизились и постепенно подружились.

Я его привёл сниматься к Себастьяну Аларкону в «Падение кондора» — это было через год после «Маленьких трагедий». Он играл там Пиночета.

А дальше было самое главное – «Чернов/Chernov», который мы сняли в 1990 году в Москве и в Испании.

И вот так мы сблизились.

Я не очень понимаю, почему он так ко мне хорошо относился.  Он вообще был очень переборчив в отношении всяческих дружб и контактов, с ним было непросто сойтись близко, а тут вот возникла дружба – и семейная, и наша с ним личная. Мы много лет общались, я ходил на его спектакли, он смотрел мои картины   и всё было хорошо.  Встречались, выпивали, ходили друг к другу в гости – всё было прекрасно. С маленькой дочкой к ним приходили, они с Наташей приходили к нам. Ходили на все спектакли. Никаких творческих затей уже не было, но отношения были замечательными. 

С Наташей у них была замечательная пара. Они любили друг друга, и дома у них было прекрасно. Они были очень разные – и по происхождению, и по многому ещё… 

Ещё у него были любимые персонажи дома – коты. И вот им всё прощалось. Кот Осип был абсолютно культовый персонаж.

Вопрос:  Вы чувствовали разницу между ленинградским Юрским и Юрским в театре Моссовета?

MA: Не сразу. Первые спектакли в театре Моссовета были хороши. «Правда хорошо, а счастье лучше» мне очень понравился. Да и Олег Николаевич Ефремов предоставлял ему возможность работать во МХАТе. Когда мы снимали «Чернова», это был тот самый Юрский. С ним было очень интересно и здорово работать. Я получал огромное удовольствие. 

ПРО ШВЕЙЦЕРА

MA: Чтобы утвердить Серёжу на роль Импровизатора, Швейцеру пришлось приложить большие усилия. Он писал письма, ходил лично к Лапину (С.Г. Лапин – тогдашний председатель Комитета по телевидению и радиовещанию) на приём, и, в конце концов, уговорил его. Были две фигуры – Высоцкий и Юрский, которых он утверждал с огромным трудом. Но пробил. Он это умел. Писал письма, ответов не было, просто не утверждали. Он опять писал. Письмо, ещё письмо, и в конце концов – «Ладно». Лапин лично утверждал Юрского и Высоцкого.

Вопрос: Какую свободу актера допускал Швейцер? Кто у него в фильмах автор роли?

MA: Юрский у него – точно автор роли. В Импровизаторе ему не надо было помогать ничем – ну, может быть, выстроить мизансцену…  но, по существу, Михаил Абрамович не вмешивался.  Юрский Импровизатора читал от себя, так же, как и Володя Высоцкий  – Дон-Гуана. Это самая от себя и про себя сыгранная Высоцким роль, и Михаил Абрамович это прекрасно чувствовал и никогда не мешал актеру, когда это само собой получалось. А Смоктуновский, например, наоборот, как мальчик, сидел в декорации  подвала Скупого и просил Швейцера показать.  Швейцер читал монолог «Шестой сундук, сундук ещё не полный…»  — а Иннокентий Михайлович с голоса повторял. Останавливал дубль и просил: «Михаил Абрамович, ещё раз покажите…» И буквально за ним повторял. С Иннокентием Михайловичем редко случалось такое, но вот со Швейцером было так.

Софья Абрамовна Милькина предложила делать грим для Импровизатора с меня — я тогда носил бороду и длинные волосы:

Когда Швейцер умер, то на его месте у меня в жизни образовалась гнетущая дыра, пустота. Потому что Михаил Абрамович был для меня очень значимой, существенной фигурой. Мне захотелось сделать про него фильм. Я собрал  друзей-киношников, и моя жена, которая тоже кончила ВГИК (на 15 лет позже меня), сделала фильм «Швейцерова соната». И там есть большой и очень содержательный монолог Серёжи про Михаила Абрамовича.

ПРО  АЛАРКОНА

MA: Себастьян Аларкон сбежал из Чили, от Пиночета. Там он окончил их вариант церковно-приходской школы и начал учиться в киношколе. У нас его, естественно, сразу приняли во ВГИК – раз сбежал от Пиночета. У Романа Кармена он закончил ВГИК, снял одну картину, второй стало «Падение кондора». Он позвал меня, я прочитал сценарий и сразу ему сказал, что на роль диктатора  надо уговаривать Сергея Юрьевича. К чести Себастьяна, надо сказать, что он сразу понял, что это именно так. Да и Серёже эта затея показалась интересной. Я даже не знаю почему. Он как-то запал на это и согласился сниматься. 

Чили мы снимали в Баку. Всё было хорошо, но они невероятно разные люди по происхождению, по культуре, по прочитанным книгам, у них не было ничего общего, очень мало точек соприкосновения в том, что читали, что видели, в том, что любили. У них никак не складывались отношения, роль создавалась в атмосфере конфликте.  А Себастьян — человек такой самолюбивый, темпераментный…  Им было трудно. Но тем не менее мы досняли эту картину, и, по-моему, получилось не стыдное кино ни для кого, и для Сергея в том числе. 

Себастьян был совсем неглупый человек, и он всё равно позвал Юрского в следующую картину («Выигрыш одинокого коммерсанта»), понимая, что выигрыш от этого шага больший, чем потери. 

Себастьяна уже нет несколько лет, а у меня сейчас педагогом в мастерской работает его сын. Денис Аларкон. Он стал знаменитым оператором, очень хорошим.

ПРО «ЧЕРНОВА»

Вопрос:  «Чернов/Chernov» стал возможен благодаря перестройке. Каким вы вообще помните этот период?

— Начало было замечательное. Возникла надежда, что мы будем жить по-человечески. Да, во время «Чернова» были проблемы, как добыть денег, например. Но она и сейчас существует. Только в гораздо больших масштабах. Юрскому были неинтересны разговоры на политические темы. Эти диалоги он переводил в шутки, в юмор – с этим у него всегда было замечательно. Его больше интересовало творчество. Мы все время говорили: «давай кино снимать. давай поговорим, кто этот Чернов, подумаем, кто должен играть» – вот эти диалоги были интересны, и тут он был содержателен и блистателен.

Я думаю, он лучше многих из нас понимал, что происходит, насколько основательны надежды на будущее, но разговоры такие не поддерживал. Мне это нравилось, потому что я тоже не очень любил про политику разговариваать.

Надо сказать, что   Сергей Юрский — самый умный, самый образованный, самый остроумный актер из тех кого я знаю – а я, в силу профессии, знаком со  многими. Со многими умными, остроумными. но Сергей Юрский был САМЫЙ.  Общаться с ним, разговаривать — было необыкновенно интересно. И с юмором у него было очень хорошо. Это качество замечательное, особенно в кино оно помогает во всяких трудных ситуациях, которых достаточно много в нашем деле. Благодаря юмору удавалось выходить из множества затруднений – и в отношениях, и в организации дела. Тут он был блистателен и вызывал у меня чувство восхищения. И зависти.

За ним трудно было поспевать. Такого уровня интеллект вообще артисту, как мне кажется, мешает, артисту это не нужно, больше должно быть непосредственных ощущений, чувств. И Сереже он, безусловно, мешал – и в творчестве, и в отношениях с режиссерами, потому что он пытался выяснить у них, про что это и зачем это, и не каждый мог толком объяснить. Хотя, конечно, в своих лучших работах интеллект ему преодолевать удавалось. Импровизатор и тот же Часовников – это было великолепно. Там были чувства искренние и захватывающие зал.

Вопрос: Как он работал с актерами?

МА: В отличие от Швейцера Юрский не показывал. Его задача была правильно выбрать актера. Он не был разговорчивым режиссером. Есть режиссеры, которые долго объясняют актёрам их задачи – Юрский этого не делал. На площадке он был очень лаконичен и радовался, когда у кого-то получалось – иногда, может быть, даже добавлял в выражении этой радости, чтобы поддержать актёра.

Я не помню, чтобы мы встали из-за того, что Юрский работает с каким-то актером, хочет от него что-то добиться. Он просто собирал компанию, команду, которая его очень устраивала внешне, физиономически, а если дело касалось главных ролей, то по существу роли. Вот Смирнову – что рассказывать? Он в «Чернове» про себя   рассказывает. Для Юрского это было очень важно. Или дирижёр, которого играл Сергей Юрьевич – это какая-то очень близкая ему самому фактура. Хорошие режиссеры вообще как-то очень незаметно работают на площадке. Главное – правильный выбор актеров и точно написанный сценарий. 

Вопрос: Были, наверно, предварительные беседы?

МА: Наверняка. Особенно, в начале. С Андреем они вообще много разговаривали. Но я при этом не присутствовал. Но вот тот бандит, которого играл грузинский актер Ширвани Чалаев – был очень точно найденный типаж, ему ничего не нужно было рассказывать и показывать. Он просто делал с первого дубля всё то, что надо было.

Вопрос: Было ли задано, что фильм балансирует на грани жизни и сновидения?

МА: Слово «сновидение» мне тогда в голову не приходило, но это очень разные фактуры, разная среда, и это было существенно. Когда мы попали в Испанию, в мастерскую Бафилла, виды из окна, даже проезды по городу – тут ничего не нужно даже было придумывать, подчёркивать, все само по себе очень отличалось от нашей советской жизни. Квартира Смирнова в Москве с этими макетными поездами и вот эта живая жизнь, где всё движется, едет… 

Я сам очень поздно попал за рубеж. До сорока лет был невыездным, и в первый раз за рубежом оказался с «Крейцеровой сонатой». В Риме… Я помню это впечатление – другая жизнь, другая среда. Сейчас это как-то нивелировалось, всё стало похоже… А тогда эта непохожесть была внутри меня, я так это чувствовал и так снимал.

Поезд в движении, проходы по коридорам, виды из окна – это всё снималось там, а актерские сцены в купе мы снимали на заводе Войтовича, в разрезанном вагоне, а за окном крутился барабан с какими-то пейзажами. 

Вопрос: Бесшовный переход от модели железной дороги к настоящей железной дороге – переход из игры в реальность – так было задумано?

МА: Да, мы старались сделать так, чтобы этот переход был гладким. Мы очень внимательно отнеслись к постройке макета, чтобы его можно было крупно снять – и с него перейти на колёса настоящего поезда. Хотели, чтобы эти переходы произошли художественно… Это было так давно, что я уже плохо помню. Хотя помню, что макетом мы занимались серьёзно.

Вопрос:  Фантазии Чернова стилистически не выделены, и зритель иногда не понимает, что происходит. Это было специально сделано?

МА: Да, это специально. Фантазии – это ведь тоже наша жизнь.  Мы с Серёжей об этом говорили. Мы же видим все как реальность – себя, своих друзей, среду, даже если это в фантазии. Нам казалось, что если фантазии героя  делать стилистически не реально, как-то фантазийно-сказочно, то это не будет трогать. Нет, это тоже жизнь. Жизнь, которая не состоялась. Герой сам себя убил – на этом закончилось существование.

Вопрос: Он говорил, как снимать, или тоже давал вам полную свободу?

МА: На эту тему у нас разговоров, пожалуй, не было. Мы выбирали места, где будем снимать, с художником общались втроём, договаривались, как всё это должно выглядеть, в камеру Серёжа не смотрел никогда. Мы до этого с ним много картин проработали, поэтому он доверял мне.

Вопрос: Юрский работал с вами, как оператором? Говорили о свете, о каких-то вещах? 

МА: Нет, нет…У нас совпадали ощущения, но он в камеру вообще не смотрел. Мне в этом смысле с режиссерами везло — в камеру мало кто из них смотрел. 

Вопрос: Если бы иначе сложились обстоятельства, мог бы Юрский работать как кинорежиссер? Было ли желание, возможности?

МА: Я думаю, что дело было не в обстоятельствах, а в Сереже. «Чернов» — это была повесть, написанная за несколько лет до картины. Ничего такого больше рассказать у него не было. И он, думаю, это понимал. Фильм – это же не спектакль в театре, где и режиссер, и актёры в штате, это отдельный проект, это большие деньги, надо ходить, добиваться, что-то пробивать… А ради чего? Я думаю, в тот момент «ради чего» у него не существовало. Я говорил – ну давай, Сережа, надо сделать что-то. Он отвечал: «Да, надо подумать» — и на этом «надо подумать» дело и заканчивалось. С «Черновым» просто всё совпало. И Андрюша Смирнов очень увлёкся сценарием и очень нам помогал.

Вопрос: Была ли попытка снять фильм по повести «На дачах»?

МА: Со мной это не обсуждалось. Были разговоры про фильм о  Мейерхольде. Юрский должен был играть Мейерхольда. Для него даже грим пробовали, но сценария не было. 

Вопрос:  Есть ли у вас ощущение несправедливости в связи с тем, что «Чернова» никто не увидел и не заметил?

МА: Время такое наступило. Серьёзное кино уже тогда интересовало всех все меньше и меньше. Последняя картина, на которую была очередь в кинотеатрах — «Покаяние» Абуладзе. Больше я очередей в кассы кинотеатра не видел никогда. А сейчас уже 50 человек в зале считается хорошо. С «Черновым» мы попали как раз в начало этого процесса…

Пришло развлекательное кино, ужастики, аттракцион… Выросло поколение, воспитанное на американских фильмах, ему такое кино было уже малоинтересно.

ПРО РАССТАВАНИЕ

МА:  А потом вдруг что-то  не заладилось – я даже не могу понять что и почему…- но как-то вдруг разошлись, расстались. Я даже не знаю кто из нас в этом виноват. Оба, наверное, виноваты.

Такое бывало – у меня реже, у него чаще. У них и со Швейцером так же вышло – с человеком, с которым он дружил очень много лет — вдруг возникла пауза на десятилетие — абсолютное отсутствие контактов. Может, Швейцеру «Чернов» не понравился… Не знаю. И только потом, когда тяжело заболела Софья Абрамовна, Серёжа снова появился у них дома, и отношения возобновились. Но это был уже последний год жизни Михаила Абрамовича.

Вопрос:  Когда именно у вас с Юрским произошло охлаждение?

МА: Это был постепенный процесс, но, мне кажется, его финалом стала премьера «Предбанника». После спектакля я пришел за кулисы, и довольно откровенно, видимо, высказался. Дело в том, что я приходил на все премьеры Юрского в ожидании праздника, но раз и два его не случилось, и это было очень сильным огорчением, и мне не удалось это скрыть, он почувствовал и расстроился.

Я глубоко убежден, что это были уже спектакли какого-то другого Юрского, они делались потому, что надо было что-то делать, надо было работать, но внутри вот этого, банально говоря, огня, не существовало. Работал, что-то делал, но это был уже совершенно другой Юрский. Его творчество уже не имело отношения к тому Сергею Юрьевичу, с которым мы когда-то работали, снимали кино и сотрудничали… 

Вопрос:  А как вы думаете, почему это произошло?

МА:  Наверное, это с каждым из нас рано или поздно происходит. Это возраст. Наступает момент, когда надо взять и уйти из этого дела, и заняться чем-то другим… Домом, чем угодно… Кончается завод, кончается кураж… Надо поймать этот момент и остаться тем, кем ты был. Я, например, продолжаю снимать кино, но не получаю удовольствия от этого процесса. Радость испытываю только у кассы. Если бы не бюджет семьи, я бы, наверное, не продолжал. А Юрский… это было уже совсем другое существо, другие произведения, и они были его недостойны. 

Когда он понял, что мне не нравится то, что он делает, наши отношения его перестали интересовать.

Вопрос: В чем это выражалось? Перестал звонить?

МА: Да, прекратились звонки. Он вообще часто звонил. У нас были очень плотные, тесные отношения. И оборвались совсем…

Несколько лет спустя Наташа Тенякова позвонила, и мы опять встретились, посидели, выпили, пару раз перезвонились… Но потом я дал Юрскому прочесть свой сценарий, и он обругал его в довольно резкой форме, и как-то так отношения закончились. 

Для меня это очень грустная история, но те годы, что мы дружили, были для меня абсолютным праздником. Замечательный был контакт и отрезок жизни.

И ЕЩЁ НЕМНОГО…

Вопрос:  Какая из трёх формул больше подходит к Юрскому (при том, что они все хромают): он актёр, который в силу обстоятельств стал режиссером? Он – режиссер, который в силу обстоятельств стал актёром? Или он актер-автор – тип, дошедший до нас из эпохи Мольера, — которому очень трудно с другими режиссерами?

МА: Думаю — последняя.   Все формулы, касающиеся творчества, приблизительны, но к Юрскому, мне кажется, более других имеет  отношение последняя. 

Были режиссёры, с которыми ему было легко и хорошо – вот как со Швейцером. С Аларконом было  хуже. А со Швейцером всё было в радость… 

Кстати, и с Аллой Суриковой в «Ищите женщину» Сережа был абсолютным автором роли, легко и весело эту роль сделал. Алла никак его не трогала – но она вообще во время съёмок этой картины мало кого трогала, там большинство актёров существовали в атмосфере полной свободы. Особенно Абдулов с Ярмольником – те просто всё сочинили самостоятельно – все трюки, все хохмы, всё… Алла  стояла рядом с камерой, хохотала, радовалась результату и не вмешивалась. Это, кстати, тоже достоинство, не каждый режиссер может себе такое позволить, потому что комплекс неполноценности обычно побеждает: это не я придумал, не я сказал… Вот у неё этого не было.

Вопрос:  Случайно ли, что, даже когда кончились запреты, судьба Юрского-актёра в кино не сложилась. Это потому, что кинематограф им не интересовался? Или это он не сильно интересовался кинематографом?

МА: Думаю, что это взаимно. Совпадение НЕинтересов. Тому кино, которое стало сниматься во второй половине 90-х годов, не нужны такие люди, как Юрский. Как сказал Тонино Гуэрра: «для этих самолётов перестали существовать аэродромы».

Вопрос:  Вы уже следующее поколение, Сергей Юрский на полпоколения старше. Может быть, поэтому Вам было легче проходить через эти изменения в жизни?

МА: Я думаю, тут дело не в поколениях, а в том, что профессия разная. Оператор ещё может найти для себя какие-то профессиональные радости даже, когда съёмки картины  его не особенно увлекают. А Сереже этого было недостаточно. Человеку, который снялся в фильмах «Время, вперед!», «Маленькие трагедии», «Золотой телёнок» – замечательных серьёзнейших картинах, художественных, опускаться до этого уровня – и рассказа, и мышления, — конечно, было неинтересно. Совсем не хотелось. 

Ведь если пообщаться с режиссерами того поколения, которые заканчивали ВГИК в 90-х годах, я уж не говорю о 2000-х – они в большинстве дремучие, как двенадцать часов ночи, они не читали ничего… Я набирал курс какое-то время назад и провёл такой тест — спрашивал, кто автор «Анны Карениной?» 8 из 10 не знают. Спросил: что за русский писатель Белкин, говорят: какой Белкин? Портреты показывал: ну Пушкина ещё узнают, Толстого узнают там, где он старый и  волосатый, а на картине Крамского  — уже нет.  

Ну о чём Серёже с таким режиссером было бы разговаривать? Вообще не о чем.

Он застал начало этого обвала, очень остро его ощущал и ему не хотелось туда кидаться.

Михаил Агранович о себе:

«Милые, дорогие, любимые» Караван историй 2020, июнь. Интервьюер – Марина Порк

МИХАИЛ АГРАНОВИЧ. ОПЕРАТОР-ПОСТАНОВЩИК И РЕЖИССЕР. ИНТЕРВЬЮ.