Сергей Юрский. ТО, ЧТО ЗАПОМНИЛОСЬ. — Смена, 21 — 30 августа 1966 года
…..Я давно мечтал увидеть на сцене пьесу Эжена Ионеско. Слишком много спорили и говорили у нас об этом драматурге и в печати и на диспутах. Пьесу «Носороги» перевели, кое-что я читал по-французски. В первый же день в Париже мы отправились на улицу Ля Юшет в театр того же названия. К нашему удивлению, мало кто знал этот театр из прохожих, у которых мы спрашивали дорогу. Не знала о его существовании даже продавщица театральных билетов в гостинице. Театр уже десять лет играет один спектакль. Две пьесы Ионеско — «Лысая певица» и «Урок». Более 3.000 представлений выдержали пьесы…
Живут себе супруги Смит. Сидят они себе после обеда, и мадам Смит подробно вспоминает, что было сегодня на обед и кто сколько съел, и что было вчера, и кто сколько съел вчера. Часы бьют 18. потом 24, потом 41. Супруги Смит говорят и говорят — о родных, о врачах. Если не понимать языка, а слушать только интонацию, разговор как разговор, но если понять, начнешь хохотать от нелепостей, которые нарастают каскадом в рамках абсолютно бытовой формы:
«Доктор Маккензи-Кинг — очень хороший врач. Ему можно вполне доверять. Он никогда не порекомендует пациенту лекарства, прежде чем сам не испробует его на себе. Прежде чем оперировать печень Паркеру, он сперва оперировал печень себе, хотя был совершенно здоров».
«Но тогда почему же доктор остался жив, а Паркер умер?»
«Потому что ему удалась своя операция и не удалась операция Паркера».
«Тогда Маккензи нельзя назвать хорошим доктором. У хорошего доктора операция должна либо быть удачной в обоих случаях, либо обоих свести в могилу».
«Но почему?».
Это — из «Лысей певицы». Ионеско восстает против мещанского отупения, когда штампы человеческого общения, привычные формы сводят к абсурду всякое содержание: когдаязык и средства обмена мыслями превращаются в средства привычного сотрясения воздуха. И автор подставляет в респектабельную беседу супругов Смит и их гостей, супругов Мартен, бессмысленные слова из англо-французского разговорника:
«Я могу купить перочинный ножик для своего брата», — убежденно говорит один.
«Ходят с помощью ног, но согреваются с помощью электричества или угля». — резко возражает другой.
«Каждому своя судьба, — философски замечает третий. — Какие семь дней в неделе вы знаете?»
«Понедельник, вторник, среда, четверг. пятница, суббота, воскресенье». — абсолютно серьезно отвечает четвертый…
Но чем отличается этот абсурд от разговорных штампов обуржуазившегося до мозга костей мещанства?…
Ионеско смеется не только над штампами жизни, но и над вековыми штампами театра. Недаром его «Лысая певица» имеет подзаголовок «Анти-пьеса». Он выдумывает нелепые, пародийно-театральные сюжетные повороты, сдирая со зрителей привычно-спокойное желание смотреть давно известное, слышать много раз слышанное, взрывая тупую любовь мещанина к банальности…
…По книге Бояджиева «Театральный Париж» мы знали, что театр маленький и не шикарный. Но ничего подобного не представляли. Амбарные ворота, закрытые на амбарный замок. Еще за 20 минут до начала спектакля мы были единственными, кто стоял перед этим входом. Потом подошел еще один человек. Оказалось, тоже иностранец, фламандец, студент-юрист. Выяснилось, что он и понятия не имеет об Ионеско и набрел на театр случайно. В маленьком обшарпанном зале, рассчитанном менее чем на 100 зрителей, собралось в результате 27 человек. Скрипучие стулья, изрезанные ножами, осыпавшаяся со стен штукатурка, малюсенькая-сцена с потертым занавесом.
Мы ждали начала. В такой обстановке невольно ожидаешь чуда. А вдруг сейчас… Открылся занавес. Но чуда не произошло. Спектакль уже заигран. Сменились многие актеры. Быстро, поверхностно была сыграна «Лысая певица». Было несколько интересных моментов, был один тонкий актер, но в целом формальное исполнение сложилось с формальным построением пьесу и убило ее юмор, ее удивительные неожиданности. В антракте фламандец, говорящий по-французски. как на родном языке, спросил меня, не знаю ли я этой пьесы и не могу ли объяснить, в чем тут дело. Мне было обидно за Ионеско.
Нас вознаградила вторая пьеса. Появился прекрасный актер — Морис Кювилье (он же режиссер спектакля), и зал (27 человек) захохотал. Ионеско зазвучал. Кювилье был серьезен, достоверен, а публика покатывалась от смеха, замирала от ужаса. Под стать ему были и его партнерши. Ирония, порой жестокая, нашла свое воплощение. После спектакля мы хотели подождать понравившихся нам актеров. Мы снова стояли у амбарной двери. Она резко распахнулась, и из нее стремглав выскочила исполнительница роли ученицы и помчалась вниз по улице. Только мы успели открыть рот, чтобы окликнуть ее, из двери выпрыгнул Кювилье и большими прыжками поскакал вверх по улице. Дверь захлопнулась. и на нее навесили амбарный замок. Видимо. 3.000 представлении это слишком много…
1977 Даниил Хармс. Во-первых и во-вторых. Читает Сергей Юрский. Фрагмент пластинки «Из дома вышел человек»
1992 Э. Ионеско. Король умирает. Французский культурный центр. Постановка Патрика Роллена. Сергей Юрский — король Беранже I
Сергей Юрский: Я не буду сейчас говорить о достоинствах Ионеско, тем более, он в этом году умер, — и говорилось, писалось о нем много. Я только скажу, что для меня его театр абсурда — это сгущенная логика, сгущенная откровенность…Абсурд — как прием, как инструмент, который может сгустить юмор! Чтоб смеялись! Этого очень трудно достичь при постановке Ионеско. Сгущенная лирика чеховского направления, но — современнее, гуще, концентрат больше! А он последователь Чехова, несомненно, я много им занимался и переводил его, поэтому знаю. И конечно, Ионеско ещё и — сгущенный ужас. Все — сгустки! Но для меня главным еще была борьба с расхожим представлением о том, что это «разудалая бессмыслица». Никакой бессмыслицы я там не вижу! Моя цель была — через инструмент абсурда проникнуть в человеческое сознание, причем, не исключительное какое-нибудь, а абсолютно демократическое, сознание обычного человека. Отсюда
1994 Э. Ионеско. Стулья. Свободный перевод и постановка Сергея Юрского. Школа современной пьесы и АРТель АРТистовСергея Юрского.
1996 Наталия КАМИНСКАЯ. Юмор Сергея Юрского — Культура, 14 декабря
Вечер Сергея Юрского назывался “Классика черного юмора «, и в самом названии как бы соединились требования высокого искусства с модными настроениями сегодняшнего дня.
Однако слово “модный” мало подходит к личности Юрского. Внешние совпадения, по преимуществу, случайны и тоже отдают юмором. Так, ныне в моде смокинги и бабочки, и мхатовский зал в этот вечер явил немало элегантных особ, одетых прилично случаю. Юрский же, любивший бабочки во все времена, но надевавший их исключительно из природного артистизма, в этот вечер играл в таком наряде Булгакова и Хармса. Контраст между внешностью дирижера симфонического оркестра и текстами о том, как один ударил другого каблуком по морде, был оглушительным.
Юрский обычно обнаруживает юмор там, где его не ожидают. В самый трагичный момент роли он внезапно добавляет точно дозированную порцию смешного. Зал взрывается хохотом, и эта реакция в иных случаях кажется человеку со стороны едва ли не святотатством. Ибо это надо почувствовать — как, испив вместе с актером полную чашу грустного, страшного, трагического, ты вдруг отпускаешь натянутые струны нервов. От внезапного смеха становится легко и светло. На самом деле все просто: у трагедии всегда есть оборотная сторона, а высокое — тоже человечно. Но сыграть все это вместе почти никто не умеет.
Юрский сочетает в себе эти начала на редкость гармонично. Вторгаясь в сферу пошлости, юмор Юрского резко меняет краски. Он становится жестким, почти карикатурным. Умное и грустное лицо актера, на миг обязательно явившись залу, прячется за маски, которых множество: от тяжелого тугодумного глубокомыслия до радостного идиотического оскала.
Голос сокрушительно меняет тембры, при этом актер менее всего заботится о правдоподобии. Его персонажи зычно басят, глупо пищат, доверительно пришепетывают. Перед нами уникальный театр — театр актера Сергея Юрского.
Но вернемся к названию вечера. Всегда безошибочно угадывающий глубинные импульсы времени, а не только его внешние приметы, Юрский составил программу из Пушкина, Островского, Достоевского, Булгакова и Хармса. Но для начала сам сформулировал суть “черного юмора” как “отсутствие сочувствия”. Емкость формулировки и точность оценки нынешнего состояния умов явились, однако, лишь отправной точкой исследования. Оно хронологически выстроилось: нежно-философские пушкинские “Сцены из “Фауста” — грустный и колоритный гимн артисту, дуэт Несчастливцева и Счастливцева (“Лес” Островского) — саркастический “Крокодил” Достоевского с легким креном в абсурд — глава из булгаковских “Мастера и Маргариты”, добавляющая к абсурду привкус чертовщины, — и, наконец, обэриутские пьески Хармса — вершина абсурда и несочувствия.
Но, как и следовало ожидать, несочувствие — не в природе этого артиста. Свернувшись в прием, в очередную “козью морду”, на которые Юрский большой мастер, оно не скрывало под собой совсем иных мыслей и настроений.
“Чистое сливочное масло” классики (как радовался король из английской баллады, читанной когда-то Юрским, этому здоровому продукту!) преподносилось залу от имени крупной личности, с которой в наше неисповедальное время по-прежнему хочется беседовать и за пределами театра. Редкая по нынешним дням вещь! Замирал в гордой паузе трагик Несчастливцев, утробным голосом вещал из крокодилова чрева чиновник Иван Матвеич, каменел от явной чертовщины киевский дядька Берлиоза. Несочувствие вылилось в сопереживание, смех оттенял серьезнейшие вещи, стиль, культура и человеческая глубина торжествовали тем более, чем щедрее рассыпал артист смешные штуки.
“Сообщниками” Юрского стали в этот вечер молодые артисты МХАТа, азартно игравшие сцены из Островского и Достоевского. Был явлен и отрывок из нашумевшего в свое время хармсовского спектакля молодых мхатовцев “Елизавета Бам на елке у Ивановых”.
После этого артист, было, решил закончить вечер, ибо юмор дошел-таки до опасной черной черты. Но “не удержался” и сам сыграл несколько хармсовских шедевров, предупредив, впрочем, что никакой ответственности за это не несет. Тут он с пиететом классического музыканта исполнил истории про “…театр закрывается, потому что нас всех тошнит” и т.д. После каждой миниатюры маэстро с неподражаемым достоинством кланялся умиравшей от хохота публике. Этот “чижик-пыжик” в исполнении Паганини окончательно убедил в том, что юмор, может, и бывает черный, но умный и яркий артист — никогда.
2001 Эжен Ионеско в русской версии Сергея Юрского СПБ, Фонд русской поэзии.
«Я перевел «Лысую певицу» и «Стулья» на русский. Я хотел, чтобы зрители обязательно понимали текст и догадывались, что абсурд — это печальные и смешные несовпадения, столь нам знакомые, а не «не пойми что». Поэтому кое-где я подставлял русские несовпадения вместо далеких от нас западных». Сергей Юрский
2008 Ольга Егошина. Актер Сергей ЮРСКИЙ: «Мы все персонажи театра абсурда» — Новые Известия
-Сейчас часто говорят, что зрителя надо развлекать, но ваши постановки меньше всего рассчитаны на развлечение зрителя. Что это — сознательное движение «против течения»? Или вы все-таки верите в своего «умного зрителя» и в то, что он все равно вас расслышит? Почему вы выбираете сейчас интеллектуальную драматургию Ионеско?
-Иллюзий по поводу аудитории у меня особых нет. А идея поставить «свободные вариации» по «Лысой певице» Ионеско у меня подспудно пролежала сорок лет, до того, как канал «Культура», за что я ему очень благодарен, не помог мне в осуществлении этого проекта. Я был свидетелем триумфальной постановки этой пьесы, когда она только появилась. И она выдержала десять тысяч спектаклей, десять тысяч ежедневных представлений, на которые ходила и ходила публика.
Причем — могу свидетельствовать — актеры, играющие на сцене, не понимали, что они играли. И публика абсолютно не понимала происходящего на сцене, но что-то ее тянуло в театр. «Лысая певица» у Ионеско — это тотальное отрицание всех привычных представлений о театре. Автор ломает все наши стереотипы о том, как строится театральное представление. Эта пьеса — оскорбление для тех, что считает, что знает, что такое театр, кто относится к театру как к наезженной машине, которая идет по давно проложенной колее. Сохранена привычная оболочка пьесы, а из нее вынуто содержание. По жанру это триллер. Вещь страшная, но чего тут бояться — непонятно. Люди находятся в постоянном напряжении, но что их напрягает — непонятно.
-Ваш учитель Товстоногов считал, что театр должен попадать в нерв современности. Как вам кажется, современны ли сегодня темы и размышления Ионеско?
-Мне кажется, что абсурдная драматургия очень соответствует абсурдной нашей жизни. Мы все персонажи пьесы абсурда. Недавно был День святого Валентина. И вот на всех углах продавались обертки в сердечках: сплошные красочные оболочки, под которыми пустота. Поздравительные открытки, на которых уже кем-то написан текст. Пестрые обертки, которые предназначены только для одного — прикрыть пустоту. И продать эту пустоту. Послушайте разговоры людей по мобильным телефонам: это же диалоги из абсурдистских пьес. Ионеско строил фразу, как будто она взята из учебника по изучению иностранного языка. «Что там за шум в соседней комнате?» — «Это мой дедушка кушает свой кусочек сыра». Грамматически безукоризненно, смысл отсутствует.
-Вам не хочется играть этот спектакль на театральной сцене?
-Пожалуй, нет. Теоретически я могу договориться с Олегом Табаковым и играть «Лысую певицу» на Малой сцене МХГ. Я не служу в МХТ, но там много работал и работаю. Но там уже в афише больше двадцати наименований. Значит, спектакль будет играться раз в два месяца, как все так играется. А спектакль не может идти раз в два месяца, он умирает при таком режиме.
2009 Э. Ионеско. По поводу лысой певицы Телеспектакль (Россия, 2009). Канал «Культура». Режиссер Сергей Юрский.
В ролях: Наталья Тенякова, Дарья Юрская, Владимир Качан, Сергей Юрский, Павел Ващилин.
Лариса Каневская. Абсурд Сергея Юрского — Независимая газета. 02.03.2009
В Доме актера на Арбате Сергей Юрский устроил вечер абсурда. Зная, как Юрский читает стихи и прозу, интеллигентный народ буквально набился в Большой зал. Ожидания оправдались. Юрский для начала прошелся по поводу абсурда вообще и «Лысой певицы» Ионеско в частности, затем показал свой фильм по мотивам Эжена Ионеско, и почитал Хармса. В одной программе Юрский объединил Даниила Хармса и Эжена Ионеско, потому что, считает он, речь — о двух мистически сопоставимых авторах. Исключено, что один из них знал и читал другого, но совпадения обнаруживаются потрясающие.
Surdus – на латыни означает глухой. Юрский повел речь о том, что глухоту душевную надо протыкать абсурдом, что об этом в свое время догадывались Рабле, Гоголь, Достоевский. У Чехова полно элементов абсурда. Абсурд – не просто нелепость, чепуха, это возможность, способность посмотреть на людей с другой точки зрения.
— Когда Ионеско был маленький, — рассказывает Сергей Юрьевич, — Он был румыном Ионеску. Потом родители перевезли его в Париж, и он стал выдающимся драматургом Эженом Ионеско.
Первую комедию (антипьесу) «Лысая певица» Ионеско написал в 1948 году. Она шла в самом маленьком театральном зале Парижа Ла Юшет. «Они не врубались в этот абсурд, потому что были иностранцы. Но мы ведь тоже иностранцы, поэтому мне захотелось перевести эту антипьесу поближе к нам. Это сейчас, — заметил Юрский, — без лысых не обходится ни один фильм, ни одна тусовка, а раньше лысина была позором, потерей, а уж лысая певица – просто абсурд». Театр абсурда – не чепуха, не набор слов, не развал всякой логики. Это насмешка над теми, кто болтает без умолку. Ионеско предугадал ту словесную лавину, которая понеслась в наше время из мембран телефонных трубок и мобильников.
Сергей Юрский написал сценарий и поставил фильм «По поводу лысой певицы», в котором Наталья Тенякова и Владимир Качан сыграли супругов Смит, а Дарья Юрская и Павел Ващилин – пришедших в гости к Смитам супругов Мартен. Сам Сергей Юрьевич предстал в комичном образе капитана пожарной части, которому было поручено в один прекрасный день потушить все пожары в городе, коих к огорчению капитана вовсе не обнаружилось.
В предисловии к своей русской версии «По поводу лысой певицы» Юрский обратился к аудитории:
— Абсурд не смешит, он отражает жизненную ситуацию, и лучше не выдумать никакому юмористу
20 лет абсурда. Сегодня актер, режиссер и писатель Сергей Юрский отмечает 75-летие. — Известия, 16 марта 2010 года
известия: Когда вы стали глубоко интересоваться литературой и театром абсурда?
СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ: Драматургией абсурда, театром абсурда, литературой абсурда я занимаюсь последние двадцать лет. Началось это с двух авторов — Гоголя и Достоевского. Потом были Хармс, Ионеско, затем Игорь Вацетис.
и: Едва ли не самая известная ваша работа как режиссера — «Стулья»…
ЮРСКИЙ: Я перевел эту пьесу с французского в 1967 году, но поставил только в 1993-м. Ионеско был запрещен в Советском Союзе—поэтому и не ставил долгое время, это было просто нереально. Я ведь всегда работал в крупных академических театрах. С другой стороны, я тогда еще не созрел, не понял, как к этому подойти. Зато работали мы коротко — всего сорок репетиций. А сыграли этот спектакль уже более двухсот раз —в пятнадцати странах мира. Наталья Тенякова за работу в «Стульях» получила «Золотую маску». Это была самая первая «Золотая маска», которая начинала историю этой премии.
и: Насколько пьеса Ионеско созвучна сегодняшней жизни?
юрский: Она созвучна XX веку, а мы все из XX века. «Стулья» — это абсолютная театральная классика. Это каждый мужчина и каждая женщина, рассмотренные наивным глазом, когда видны слепота героев, их мечты, которые, к сожалению, никогда не воплотятся. Их самомнение, которое ни на чем не основано. Их пустые надежды. Любовь—единственное, что у них остается, несмотря на перебранки.
и: Много ли из театра абсурда вы подмечаете в нашей современной жизни?
юрский: Театр абсурда и абсурд в жизни — вещи разные. Театр абсурда не занимается подмечанием отдельных нелепых вещей. Большинство людей сейчас — усталые, замороченные, попавшие в одинаковость жизни. Раньше это называлось словом «мещанство». Театр абсурда, который смотрит на жизнь с позиции дурачка, шута, освежает взгляд людей. Как будто катаракту удалили из глаза. От этого часто бывает некоторое облегчение: «Правда! Как же я этого не видел! Я не так умен, как мне казалось».
Вадим Гаевский. Из статьи «Присутствие Юрского» — Экран и сцена № 20, 2012
…Он – один из тех, кто обновил технику и логические основы психологической школы. Он подчинил ее требованиям новейшей абсурдистской драмы. И сам сыграл в трех пьесах Ионеско.
Пьесу Ионеско “Король умирает” Юрский сыграл на сцене Художественного театра (русско-французский проект) после переезда в Москву. Спектакль не удержался, и я не успел его посмотреть. Возможно, то была не очень осознанная репетиция поджидавших Юрского спектаклей о Сталине.
Две другие, знаменитые ранние пьесы Ионеско “Стулья” и “Лысая певица”, Юрский сам перевел (вторую – достаточно вольно), сам поставил и сам сыг-рал – вместе с Натальей Теняковой. “Стулья” – в “Школе современной пьесы”, “Лысую певицу”, под несколько измененным названием, на телеэкране. Это умные спектакли о людях, начисто лишенных чувства реальности, живущих в пустоте и пораженных пустословием как болезнью. Уморительно смешно Юрский в “Лысой певице” прочитал лекцию Капитана, полную страстной патетики, совершенно бессмысленной информации и глупости чрезвычайной. Неожиданно в этом современном спектакле возникла хлестаковская тема, никогда не покидавшая актера. Неожиданно промелькнула тень Гоголя, как, между прочим, и тень Мольера.
Сергей Юрский 