Сергей Юрский. Из книги «ЖЕСТ» Глава «Ритмы отчаянья»

Н.Т.

Глаза погасила, заострила плечи.
Себя я почувствовал хитрым и старым. 
Шатнулась от слова, как от взмаха плетью -
Такие слова не бросаются даром. 
 
Вот так и случилось в вагонном подпитьи,
В броженьи по тамбурам, в хмеля броженьи, 
Не в страхе, не в дрожи, не в светлом наитьи 
Я попросту сделал тебе предложенье. 
 
Жена. И закрыты любовные тайны?
И отнята святость безгрешной измены?
И нашим свиданьям, блаженно-случайным, 
Приходит обязанность жизни на смену?
 
“Ещё сигарету?” - Сырые панели, 
Магический Таллин - “Ещё сигарету?” - 
Магический Таллин. Глаза покраснели -
От плача? От счастья? От водки? От ветра? 
 
Стонет Эстония скрипом колёсным. 
Чёрень в окне - ни горы, ни оврага. 
Я далеко. Вспоминается слёзно 
Милая злато-кровавая Прага. 
 
Можно любить не словами, а телом - 
Глазами, руками, коленями, грудью. 
Нужно любить до конца, до предела, 
Чтобы пройти по земному безлюдью. 
 
“Ещё сигарету?” Ну что ж, перекурим.
Как страшно, как страшно! Не бойся, не бойся! 
Любимая, не напивайся до дури.
Ты лучше от страха мною закройся. 
 
Ночь на исходе. Утра проклятье
Закрутит, замутит, растащит на части.
И прячемся мы в молчаливых объятьях.
От ветра? От плача? От жизни? От счастья?  

---

Сергей Юрский. Из книги «Жест». Глава «Ритмы девяностых»

Н. Т. 
 
И дольше века длится день, 
И не кончается объятье. 
Б. Пастернак 

И вправду кажется, что дольше века
наш длится день. Подумать, как давно
я вышел после нашей первой ночи
в асфальтовое море на Светлане*,
я обернулся, голову задрал, увидел -
ты явилась на балконе
в рубашке белой длинной. Странный танец
 исполнила ты там, на высоте:
летали руки, быстрые пробежки
на маленьком бетонном пятачке
казались лёгким радостным круженьем,
а голова была закинута - вот так 
прощалась ты со мной и с этой ночью. 
 
Аккомпанировала танцу тишина,
 гуленье голубей
и первого автобуса урчанье. 
 
Тогда сказал я сам себе, что не забуду,
 что бы ни случилось, я этот танец, 
полный доброты,
прощанья, и прощенья, и призыва. 
 
Вот век прошёл (да, кажется, что век!), 
мы многое с тобой перешагнули,
немало создали, так много потеряли
и сами начали теряться в этом мире. 
Я забываю имена и адреса,
и лица, и сюжеты прежних пьес,
по многу сотен раз мной сыгранных,
 я забываю даже,
зачем я начал этот путь,
чего желал, чем клялся, с кем дружил 
забыл, забыл... 
но на суде,
на Страшном, на последнем,
когда мне скажут - ну, а что ты можешь
 сказать в свою защиту? - я отвечу:
Я знаете ли, многим грешен, но...
( вам это, может быть, неважно, непонятно...)
 я, знаете ли, я не позабыл
и никогда не забывал, как та,
что стала в будущем моей женой,
и родила мне дочь, и прожила со мной
всю грусть и прелесть этой быстрой жизни, 
так вот - я не забыл, как ранним утром
она в пустынном городе - лишь мне - 
рукой махала
и танцевала радость на балконе. 
 
*Светлана - район Ленинграда. 

---

1978 Татьяна Золотницкая о Наталье Теняковой — Журнал Театр, №6

Овладев формой, актриса обнаружила присущее ей от природы редкое чувство стиля. Когда в «Мольере» идет мучительная репетиция новой пьесы, от которой зависит судьба труппы, и Мольер кричит: «Поза!», — Арманда Теняковой, репетирующая лениво и небрежно, столь же небрежно принимает позу, совсем как на гравюре Бриссара. Актриса Арманда Бежар делает это совершенно естественно, без всякого видимого усилия, как нечто повседневное, но актриса Наталья Тенякова, конечно же, прекрасно знает, что и как делает.

….

Постигая проблемы, актриса имеет собственную точку зрения: ей есть что сказать самой, от себя. Ее все более очевидная художническая зрелость проявилась в одной из последних работ: в пьесе А. Соколовой «Фантазии Фарятьева» она сыграла Александру.

Странно, но Тенякова, актриса современного облика и мироощущения, очень мало встретила и в театре и в кино сегодняшних героинь. Собственно говоря, в одной только Лиде из кинофильма по пьесе А. Володина «Моя старшая сестра» можно обнаружить истоки характера Александры, хотя и предыстория у них разная и сами они непохожи. Но не буквальное сходство сближает их. По сути дела Александра— это повзрослевшая Лида (ей уже тридцать). Лида на новом этапе жизни и осознания себя, более замкнутая и нервная, с обострившимся чувством одиночества.

Да, героини Теняковой выходят на сцену с биографией. Как правило, их прошлое и будущее актриса делает для нас отчетливо ясным. В роли Александры у нее другой подход. Здесь она показала круг жизни, отнюдь не вырванный из контекста прошлого и будущего, но один, полный круг, который будет повторяться еще и еще, покуда хватит сил. Эти круги, витки, спирали, геометрически завершенные и целостные внутри себя, бесконечны, так как переходят из одного в другой, не имея точки. Завершение одного круга означает начало следующего. Из них состоит жизнь Александры. В них ее мука, ее душевный ад.

Каждый круг, заключающий в себя новый виток—начало и конец — ее отношений с Бедхудовым, что-то отнимает от Александры, требует очередной нравственной уступки, беспрерывно ведя разрушительную работу над ее личностью.

Бедхудов — мифическая фигура, не появляющаяся на сцене. Его любит Александра совсем немифической любовью. О нем много говорят, его знают все персонажи пьесы. Он популярен в маленьком городе Очакове, где происходит действие. От него в восторге мать Александры и тетка Фарятьева.

Какого Бедхудова «играет» Тенякова? Что за человека любит ее Александра?

Он мог бы быть образцом жизнедеятельности и общественной активности: его совета, помощи, поддержки ждут все, и он действительно советует, помогает, поддерживает. Он вездесущ и одинаково необходим, решаются ли вопросы музыкального воспитания детей или проблема зубоврачебного дела. Он оратор: им заслушиваются, его повторяют. Но в восприятии Александры — Теняковой Бедхудов иной. Для нее он артистическая личность, человек обаятельный и легкий, с покоряющей внутренней свободой. Собственно говоря, это те качества, каких недостает ей самой. Но и независимо от достоинств Бедхудова, подлинных или мнимых, Тенякова играет любовь— мучительную, выстраданную.

У Теняковой даже физическое одиночество молодой женщины, ее истеричность, нервные руки, глаза, полные отчаяния, страх перед жизнью непостижимым образом отражают сферу духа.

Семья, в которой выросла Александра (мама, всегда плавающий где-то папа и младшая сестра Люба), сформировала ее жизненные представления, отнюдь не мещанские, но канонические. Да, ей тридцать лет, да, пора замуж, иначе сойдешь с ума, останешься одна навсегда. Об этом без конца говорит ей мать, об этом с садистской прямотой твердит десятиклассница-сестра. Александра в глубине души, вероятно, согласна с ними, но она любит Бедхудова, с которым ничего не может быть просто. Хотя теперь, пожалуй, героиня Теняковой больше любит свое представление о Бедху- дове, чем его самого.

Александра возвращается из школы, где преподает музыку, выбившаяся из сил, раздраженная, не находящая себе места. «Нет радости, нет надежды». Она все время в состоянии внутренней истерики, готова ежесекундно взорваться, сорваться, закричать, заранее сожалея об этом, приходя в ужас от самой себя. И вот зубной врач Фарятьев — он увидел ее на именинах Бедхудова— является и делает ей предложение.

Тенякова начинает спектакль по-разному. Иногда Александра зла и равнодушно-насмешлива, чаще — предельно нервна, иногда почти ненавидит Фарятьева — ей мучительно его предложение, потому что ответить нечем, а за стеной все слышит мать, стало быть, возникает новый повод для бесконечных разговоров, выяснений, советов. А бестактность близких ранит больно, оборачивается невольной жестокостью. И всегда в этой первой сцене Шура, усталая, мечтает о том, чтобы Фарятьев ушел как можно скорее. Даже свое обещание подумать, «не отказывать категорически» она дает, кажется, для того, чтобы, не обижая его, остаться, наконец, одной.

Фарятьев «нафантазировал», принял желаемое за действительное. Ему показалось, что тогда, у Бедхудова, Александра посмотрела на него с любовью. Она же была озарена любовью к Бедхудову, и взгляд, принадлежащий ему, случайно коснулся Фарятьева. То был отсвет чужого чувства — «будто бы свет удивленной любви, вспыхнувшей неутоленно». Фарятьев пришел к Александре: «Я люблю вас так, как никто никогда никого не любил». Но Александра— Тенякова не может полюбить его, даже если бы и не любила уже Бедхудова, потому что ей в любви нужен путь, требующий преодолений, жертв, страданий, времени. А Фарятьев этот путь отрезает.

Возникшая ситуация напоминает уход Женьки от Веры в «Трех мешках сорной пшеницы». Только здесь Александра оказывается в роли Женьки: оба они отреклись от реального счастья, от прекрасного, небанального человека из-за невозможности довольствоваться достижимым.

Она не может дать согласие Фарятьеву, и он сразу понимает это, когда через два дня является за ответом: «Мне показалось, что вы посмотрели на меня с ненавистью». Она бессердечна: «Вы меня любите? — спрашивает Александра. — Да, я люблю вас. — А я вас — нет». И когда Фарятьев говорит, что попытается заслужить ее любовь, уже поняв, что она любит Бедхудова, Александра взрывается в уничижительном самораскрытии. Эту сцену Тенякова играет как потрясение.

«Скажите, я уродливая? Я произвожу ужасное впечатление? Может быть, я глупая? Чрезвычайно глупая, одна на миллион, и это сразу бросается в глаза? Что-то во мне, очевидно, не так!?»

Фарятьев любит, поэтому он может выслушать, понять… Александра благодарна ему, наконец «увидела» его и дает согласие, в очередной раз ломая что-то в себе, совершая уступку.

И вот, когда все вроде бы решено и все хорошо, за несколько минут до Фарятьева является Бедхудов. По словам мамы, он «всегда прибирает ее к рукам», безошибочно чувствуя момент, когда Александра начинает освобождаться от него.

Она возвращается с лестницы, куда вызвал ее Бедхудов, потрясенная:«Он сам пришел!.. Он любит меня…»

Не глядя, она бросает в сумку ненужные, случайные вещи и будто под воздействием гипноза, в ослеплении счастья, уходит. Нет силы, которая остановила бы ее. Когда Люба напоминает о Фарятьеве, пытаясь удержать сестру, Александра говорит: «Объясни ему все, скажи — спасибо». Но, глядя на Любу, вдруг понимает что-то про нее и .советует выходить за Фарятьева— он очень хороший человек. В последний момент, опершись о дверной косяк, забыв сумку, как и все на свете, Александра—Тенякова разводит руки в непостижимом вопросе: «Нет, за что мне такое счастье…»

Тут Тенякова сыграла горькую теорию относительности: драму ложного выбора и предпочтения, понятую, но сознательно понесенную героиней утрату и силу слепой любви, любви-наваждения, когда она превыше всего. Актриса не осуждает, не ставит точки, не делает окончательный вывод. Она вместе с автором и режиссером предоставляет решение нам — для каждого свое….

Павел Макаров. Наталья Тенякова: Печалей у меня накопилось больше, чем радостей. Таллинн, Москва, 1997–1998 

Я знал Наташу Тенякову и Сергея Юрского еще по Ленинграду, в своём детстве, позже застал их в очень трудный для них период гонения и травли Юрского властями ленинграда, оно усиливалось день ото дня. Это было, что называется, проверкой на прочность. Наташа выдерживала ее с честью. Всегда спокойная, подтянутая – ни за что не скажешь, как ей тяжело… Но однажды я шел по коридору театра БДТ и машинально заглянул в приоткрытую дверь ее гримерки: Тенякова сидела за своим столиком и тихо рыдала. Я оцепенел от неожиданности: слишком уже не вязался образ плачущей, беззащитной женщины с тем, к которому я привык. Пока я судорожно размышлял, что мне предпринять, Наташа подняла голову, посмотрела в зеркало и стала «делать лицо», начала гримироваться. Я постучал и нерешительно вошел, все еще не зная, как найти слова поддержки и понимания, но они не потребовались. Передо мной была привычная Тенякова – ровный голос, спокойный взгляд, приветливый тон. Железная женщина. 
Эта беседа, всего лишь фрагменты наших разговоров, видимо большое интервью ещё впереди. Наташа порой бывает скупа на слова, но тем они ценне и уж точно искренни. 

– Наталья, я знаю, как вы любите животных. Ия Саввина как-то рассказывала, что однажды вы с ней гуляли по парку, и белки бегали у вас по плечам и по рукам. Животные тоже любят вас?

– Видимо, они чувствуют мою любовь к ним. Наш кот Осип был очень знаменит, знаменитее его хозяина Сергея Юрского. В одной пьесе он даже фигурирует под своим именем. Осип прожил у нас двадцать один год – невероятный долгожитель. Его знали все наши друзья, знакомые и незнакомые люди и всегда спрашивали, как он поживает. Сейчас у нас новый рыжий кот – Соус. Его мы тоже подобрали в театре.

– За что можно любить животных и не любить людей? 

– В животных нет ни подлости, ни зависти. Им свойственно чувство благодарности и чувство собственного достоинства. Они даже понимают человеческую речь. 

– Чего же не хватает людям, чтобы понимать друг друга? 

– Люди ненасытны. Им всегда нужно что-то еще. То, чего у него нет, но есть у соседа. Человек не может себя ограничивать, не может быть счастлив тем, что имеет. Ну, есть у тебя способности – развивай их. Соизмеряй свои потребности со своими возможностями, и тогда у тебя не будет этого безумного беспокойства. Тогда ты не будешь страдать и завидовать.

– Но ведь искушения существуют всегда. 

– Про искушения все в Библии написано…

– Вы человек традиций?

– Да. Я очень люблю дом, семью, покой. Мне нравится фраза: «Чтобы все были дома и все спали». Тогда мне спокойно, хорошо и уютно. Я очень люблю наши семейные ужины, праздники: Новый год и 9 мая.

– Какие поступки вы не смогли бы простить близким людям?

– Близким людям я прощаю все. 

– А друзьям?

– Что-то не прощаю. Не мщу, но обиду, к сожалению, помню.

– Вы считаете себя сильной женщиной?

– Окружающие считают меня сильной. Но у меня другое мнение.

– Вы сильно изменились с тех пор, как уехали из Ленинграда? 

– Может быть, только внешне. Постарела. Больше узнала, стала опытнее. Больше отстояла в очередях, больше обедов приготовила. Но по сути своей я осталась прежней. У меня такие же ощущения, только с налетом усталости.

– Актерский характер включает в себя способность добиваться своей цели. У вас это есть?

– Этого качества я лишена начисто. У меня совсем не актерский характер. Об этом меня предупреждал еще мой учитель. Он боялся, что я не сделаю достойную моих способностей карьеру. Актерский характер имеет локти. 

– Вам в жизни просто везло или вы прилагали для этого какие-то усилия? 

– Я знаю очень многих молодых, способных актрис, которые никогда не станут большими актерами. И все потому, что в них живет внутренняя лень. А душевная спячка в нашей профессии – это гибель.

– Наташа, а вы сумели использовать свой шанс?

– Очень много шансов я упустила. Или по лени, или просто почему-то не хотела. Часто я отходила и уступала. Я не использовала свой шанс стать многодетной матерью – мне природа давала такую возможность. И не то чтобы я об этом жалела. Моя единственная дочь дает мне достаточно счастья. Просто это ужасно, не по божески. А все потому, что в бытовом смысле наша жизнь была очень тяжелой.

– Для театрального артиста, популярность тоже приходит через кино, ведь не каждый может увидеть вас на сцене. Почему у вас не так много киноролей, наверное их могло бы быть и побольше?

– Сниматься в кино не люблю. Я, как только прихожу на съемочную площадку, так мне сразу домой хочеться. Так что я решила, не участвовать в том, что мне не очень нравится. Бывали, правда, редкие исключения. А такую картину как «Любовь и голуби» я люблю. 

– Вы стараетесь быть в курсе всех событий? Много читаете, ходите в музеи, театры?

– Юрский, например, смотрит и читает все, что только можно. Читать необходимо. Ничего не видевший человек крадет сам у себя. Я знаю актеров, которые не представляют себе, где расположены другие театры. А ведь спектакли надо смотреть хотя бы потому, чтобы учиться на ошибках других.

– Но на своих ошибках вы тоже учитесь?

– Да. И это не страшно. Я пытаюсь передать свой опыт дочери. Рассказываю ей о своих ошибках. Она верит мне, но отвечает: «Это твоя жизнь. А я все равно пройду свой путь». Так что опыт чужой жизни, пусть даже очень близкого человека – не воспринимается. 

– До не давнего времени, ваша дочь Даша с семьей, жила с вами. Вы сетовали на обстоятельства, но теперь все изменилось?

– Главное осталось единство семьи. Долгие годы мы не могли купить квартиру, но это было продиктовано обстоятельствами. Виной тому наше безденежье. При советской власти ее хоть как-то можно было получить. А сейчас надо покупать, – купили. Но видимся мы часто, да и работаем вместе. Даша успешно работает во МХАТе. Так, что все вроде бы нормально, но…

– Социализм ушел, и ему на смену пришел хаос… 

– Социализма мне и даром не нужно. Мне нужно, чтобы мне платили за мою работу, которую я делаю неплохо. Но мне не платят ни при социализме, ни при капитализме. В этом плане у нас ничего не изменилось. Большие деньги получают совсем другие люди. 

– Человек изменяется и государство меняется. Может быть, лет через десять все станет по-другому?

– Думаю, что все останется по-прежнему. У нас вечно не те лидеры, вечно не те лица – и в ЦК, и в парламенте, и в правительстве. Я не могу понять чеченскую войну. Многие вещи я не понимаю и думаю, что не одинока. 

– В вашей семье две сильные личности – вы и ваш муж Сергей Юрский. Как вы уживаетесь вместе столько лет?

– У нас есть такие маленькие хитрости. Мы умеем переводить ситуации в юмористическую плоскость, и все напряжение моментально спадает. Слава Богу – он наделил этим качеством всю нашу семью. Иногда кажется, что мы вот-вот рассоримся вдрызг, но кто-то из другой комнаты скажет что-то смешное, и все сразу разряжается. 

– Вы можете назвать себя счастливой?

– Я умею радоваться, иногда бываю заводной, но по натуре я скорее меланхолик. Печалей у меня накопилось больше, чем радостей. Человек вообще одинок. Поэтому хорошая, надежная семья, где тебя понимают и принимают, – это очень важно. И здесь я несказанно счастлива. 

– За что вы полюбили своего мужа?

– Влюбилась я сразу, мгновенно и на веки вечные. В ту же секунду, как только увидела его. Я еще не знала, какой он. Лишь догадывалась, что он большой артист, что он кумир, что он умный. Но тем не менее я уже любила, и, значит, все было правильно. Его есть за что любить. Это один из самых интеллигентных и порядочных людей. Ни в какой ситуации он не предаст и не потеряет чувство собственного достоинства. Он надежен, как каменная стена.

– О чем вы мечтаете?

– Поскольку моя дочь стала актрисой, я мечтаю, чтобы теперь состоялась она. Чтобы допела то, что не успела я, чтобы полностью использовала все свои шансы и осталась при этом порядочным человеком. Так что все мои мечты и надежды связаны с дочерью. Поначалу я не хотела, чтобы она была актрисой. А теперь думаю, какая же я была глупая. Как прекрасно передавать свое дело в руки близкого, родного человека, который еще и похож на тебя. Это счастье. Я думаю, Даша будет умнее и удачливее меня.

– Что вам вспоминается из вашего детства?

– Дача. Детский сад в Комарове. Песчаный откос. Внизу идут поезда, а мы считаем вагоны. На каком-то празднике я читаю басню «Стрекоза и Муравей», и меня слушает много людей. А за моей спиной – огромный портрет Сталина.

– В детстве мечтали стать актрисой?

– Как все девчонки. Только мама куда-нибудь уйдет, сразу одеваешь ее туфли на каблуках и заматываешься в тюлевые занавески. Я всегда любила передразнивать знакомых. Но стать артисткой я не мечтала. Мне это и в голову не приходило. 

– И когда же пришло это желание?

– После школы. Мне посоветовала учительница. Видимо, тайное желание было у меня всегда, но я никому в нем не признавалась. Думала, что буду учительницей. И родители, особенно папа, не поощрял моих театральный пристрастий. А вот учительница увидела меня в школьном спектакле и посоветовала пойти учиться. Так что я ей очень благодарна, она мне как крестная мама. 

С детства я хорошо плавала. И вот после первого курса, я поехала на реку Неман и меня стало закручивать в воронку. Мне словно кто-то план показал, как надо спасаться. Воронка ведь конусообразная, идет к низу, ко дну. Я нырнула в воронку и потом вынырнула вдалеке от нее. 

– Что нужно артисту, чтобы он состоялся?

– Роль. Хорошая главная роль. Говорят, что есть маленькие актеры, но нет маленьких ролей. Это чепуха. Артист не может состояться на маленьких ролях. В профессии можно утвердиться только через крупную, большую роль, в которую будет вложена большая работа души. Еще должен быть режиссер, которому ты веришь. И чувство меры. И если к этому добавится собственный стиль, тогда можно стать личностью и на сцене, и на экране. 

– А чувство такта?

– Многие этим качеством вообще не пользуются и прекрасненько живут. Это вопрос воспитания. Чувство такта свойственно только интеллигентным людям.

– Как бы вы определили этих людей?

– Они умеют слушать другого человека, понимать, входить в его обстоятельства, его образ мыслей и действий. Они умеют сосуществовать. Без этого качества наша жизнь превращается в постоянные разборки. Это хамское слово и появилось-то потому, что у нас вообще нет интеллигенции. Кругом одни разборки. Неумение понять, вникнуть и помочь. Это слово объясняет всю нашу действительность. Так в разборках и живем.

– Вы так негативно воспринимаете сегодняшнюю жизнь?

– Меня пугает, во что превратилась наша страна. Мы с нашей экзотикой уже никому не интересны и стали помойкой, куда можно сваливать все дерьмо. И это страшно. Россия очень богата талантами, но лучшие из них или уезжают сами, или их отправляют куда подальше. А мы лишаемся самого главного – людей, которые несут знания и культуру. Мы превращаемся в какой-то Непал. Только без пальм, со снегом и грязью. Может быть, наша страна заражена каким-то особым микробом?

– Вам никогда не хотелось эмигрировать?

– Такой вопрос никогда не стоял. Ленинград нас выгнал, но Москва приняла в свои объятия.

– Все-таки выгнал?

– Конечно. Юрский был запрещен везде, во всех средствах массовой информации – на радио, в прессе, на телевидении. Его выступления вырезали из снятых передач. И главное – ему так никто и не ответил на вопрос «за что?» Никто! КГБ сказал – идите в Смольный, а в Смольный его не пустили. Мы стали думать о переезде в Москву. Москва нас приняла, но тоже не сразу. Ленинград успел нагадить и тут. Я имею в виду, конечно, не сам город, а его обкомовских бонз. У нас уже была договоренность с МХАТом, но ленинградские деятели успели позвонить в министерство культуры. Демичев вызвал Ефремова и сказал, что Юрского во МХАТе быть не должно. И тогда Ростислав Плятт пригласил Сережу поставить к его юбилею пьесу. Так мы попали в театр Моссовета.

– Внешний вид человека важен для вас? Ведь по одежке встречают…

– Увы, это так. Но я этому никогда особого значения не придавала. И здесь мы с Сережей очень похожи. Заставить его что-то на себя купить – мука ужасная. Он совершенный инфант. Он умеет держаться, прекрасно носит костюмы, но все магазины – на мне! 

– «Красота спасет мир»?..

– Эту фразу Достоевского ужасно затрепали. Как и высказывание Чехова «В человеке все должно быть прекрасно». Но прав ли Достоевский? Если бы она действительно спасала! Вот мы сидим и смотрим на красивейшее море. Какие, кажется, чудесные мысли и люди должны быть рядом с ним! Однако так не получается. Что может сделать красота? Избавить человечество от драк и войн? Помочь ему построить идеальное общество? Человек – ужасное создание, и против него красота бессильна. 

– Если продолжить мысль про красоту духа и мысли, то у кого из артистов вы учились? Кто из них вам нравился?

– Я долго была влюблена в Янину Жеймо. Ее «Золушку» смотрела раз тридцать. Мне очень нравилась Фаина Раневская. Говорят, что в некоторых моих характерных ролях видно влияние Фаины Георгиевны. А в молодости я посмотрела один итальянский фильм, где играла артистка необыкновенной красоты – Белинда Лий. К сожалению, она погибла в двадцать четыре года. Посмотрев этот фильм, я пришла в институт и сказала своему руководителю: «Я ухожу, потому что никогда не смогу стать такой, как Белинда Лий. Это мой идеал». Он долго смеялся и все-таки уговорил меня остаться.

– Какие фильмы вы любите смотреть?

– Хорошие. В последнее время увлеклась триллерами. Они, как детективы, только страшнее, потому что никогда не знаешь, откуда идет беда.

– А что на счет музыки?

– Не могу сказать, что у нас все время играет музыка. Но недавно мы были в филармонии на концерте оркестра «Молодая Россия». Это поразительно! Музыканты очень молодые, но играют великолепно. Конечно, среди них нет ни Ростроповичей, ни Ойстрахов. Но они настолько свежи и так любят музыку, что я давно не получала такого наслаждения. Так что иногда нам дано понять, что мир еще существует и в нем есть вещи, способные привести человека в восторг.

– Вас пугает мысль о смерти?

– Это очень трудный вопрос Павел. Однажды мы были с Дашей на даче, и у меня случился тяжелейший сердечный приступ. Мне показалось, что это конец. Но я боялась не смерти, я возможности умереть на глазах у дочери. И у меня была одна задача – выгнать ее из комнаты. В тот момент я ни о чем больше не думала и только хотела, чтобы она не увидела мой исход. Тогда-то я и поняла, что смерти не боюсь.

– В судьбу верите?

– Судьба есть. Если чего-то очень хочеться, то оно обязательно сбудется. Только работать надо. 

1997–1998 

Таллинн, Москва 

---

Наталья Тенякова. МАЛЕНЬКИЕ РОЛИ ЕСТЬ — В книге: Режиссерский театр: От Б до Я: Разговоры на рубеже веков / Ред.-сост. А. М. Смелянский, О. В. Егошина. М.: Московский Художественный театр, 2001. Вып. 2.

 — В своих интервью вы называете свою артистическую судьбу счастливой… Из чего складывается «счастливая судьба» в профессии? Вам повезло с учителями? с режиссерами? с партнерами? с театрами? Наконец, с ролями?

И то, и другое, и третье. Мне исключительно повезло с учителем. Я училась на курсе Бориса Вульфовича Зона, легендарного педагога, который в каждом гадком утенке видел нечто фантастическое. Кто меня научил работать над ролью? Не Товстоногов и никакой другой режиссер. Они этого не умеют. Это Зон меня научил. И я вообще ничего не боюсь, я никакого режиссера не боюсь, даже самого остолопа. Потому что я знаю, с чего начинать. И знаю, как это держать. Он очень жестко учил первые курсы: и этюды, и воображаемые предметы… Играть у него мы стали рано, он сразу начал репетировать «Машеньку» и заставлял пройти всю-всю биографию персонажа сентиментальной афиногеновской пьесы. Как она едет в поезде к деду, о чем думает, как подходит к двери… Чтобы войти — и быть уже этой самой Машенькой. Он учил нас работать самостоятельно, самостоятельно строить свою роль. Я не стала бы актрисой, если б меня взял не он. Меня бы сломали. Помню, наш педагог по речи Ксения Владимировна Куракина, шептала: «Я замучилась, ей совсем голос не поставить», а он ей: «Только не ставьте ей голос, не трогайте!» Он был абсолютно гениальный учитель.

Мне повезло с театром, куда я поступила после института, — Ленинградским театром Ленинского комсомола, где я сразу сыграла Полли Пичем в «Трехгрошовой опере» Брехта. Мне не пришлось долго быть на выходах, играть эпизоды, доказывать свое право на большую роль… Я получила ее сразу же. И это огромное везение. Сколько актеров годами играют крошечные вводы, не идут дальше «кушать подано», а к тому моменту, когда им дают наконец настоящую роль, — выясняется, что человек уже сработался, 384 потух, потерял веру в себя. Я не очень верю в расхожее «нет маленьких ролей». К сожалению, они есть. И с годами я все больше понимаю, какая это исключительная удача — начинать судьбу в профессии с большой, ответственной роли. Тем более что мне тогда очень помогали мои партнеры. Они видели неопытность дебютантки и делали все, чтобы меня поддержать…

Потом Георгий Александрович Товстоногов меня пригласил в БДТ. И это было поворотным моментом. Парадоксальная вещь: про Товстоногова нельзя сказать, что он много занимался актерами, наставлял их, учил. Он не любил учить, не любил актеров-учеников. Он предпочитал работать с профессионалами, но профессионалы у него раскрывались неожиданно, увлекательно. Он умел доверять актерам…

— Похоже, что Товстоногов легко находил замечательных актеров, но так же легко с ними расставался…

Чушь. Он очень переживал уходы артистов, даже когда понимал причины. Все равно внутри не мог простить и считал предательством. У него, действительно, была уникальная труппа: Смоктуновский, Лебедев, Юрский, Басилашвили и т. д. Это было счастье работать с такими партнерами… Довольно скоро после моего поступления в БДТ возобновляли «Идиота». Меня ввели на роль Аглаи. Причем на ввод дали буквально одни сутки. Со мной позанималась его бессменный помощник — Роза Сирота. Мы прошли мизансцены, но не было ни одной репетиции… Вечером спектакль, и состояние у меня было полуобморочное (после спектакля меня таки пришлось откачивать). Идет сцена с Мышкиным, и я чувствую, что в глазах темнеет, и я буквально не знаю, что говорить и что делать. Единственное желание немедленно уйти со сцены. Это понимает Смоктуновский… И тогда вполоборота к зрителям он начинает шептать одной частью губ: «Все хорошо, ты молодец. А теперь резко встань, теперь повернись и т. д.». А по щеке, обращенной к зрителям, у него льются слезы… А другой половиной лица, обращенной ко мне, он мне суфлирует… И благодаря его помощи я провела весь спектакль… Никто ничего не заметил. Гениальный был артист и удивительный партнер.

— Расхожее убеждение, что театр — это такое место, где все всех ненавидят, где кипят интриги и т. д. А вы все время говорите о помощи, об актерской солидарности…

Мне всегда казалось, что все эти разговоры о театральных интригах, о ненависти, о подсиживании — очень преувеличены. В любом НИИ интриг, ненависти, зависти гораздо больше. В театре актер выходит на сцену, и про него все понятно: что он может играть, что нет, на что может претендовать, на что никогда. Ну, можно, наверное, получить роль Дездемоны или Отелло путем интриг, но сыграть, — увы. Потом, у актеров есть замечательный регулятор отношений — сцена. На сцене забываются все закулисные взаимоотношения. Вы в одной лодке, и от усилий всех зависит успех спектакля. И это главное. Ну, не помог бы мне Смоктуновский, что бы было? Сорванный спектакль!

На сцене забывается все: кто кого любит, кто кого ненавидит. Люди, которые терпеть не могут друг друга, играют пылкую любовь, и если они не забудут о своей неприязни — ничего не выйдет. Я играю в спектакле «После репетиции» с Юрским и дочкой Дашей и во время действия я забываю о наших родственных отношениях. Спектакль окончен, и я могу размышлять, что купить к ужину… Но на сцене — все лишнее исчезает из памяти. Только поэтому актеры могут играть комедийную роль, когда в их жизни происходят реальные трагедии… Я помню, в Театре Моссовета пришли какие-то врачи нас обследовать (психиатры или психологи), стали нас прощупывать, чего-то спрашивать, по коленке бить… Потом говорят: «Господи, да вы же тут все психи!» Я отвечаю: «А куда же вы пришли?! Если ты мрамор, фанера, то ничего не сыграешь. У нас просто такая возбудимость. И это у нас норма»…

Наконец, мне кажется, в отношениях актеров друг к другу есть такой особый оттенок. Последние годы стало понятным, что ни славы, ни тем более денег наше ремесло не дает. Надо быть таким слегка сумасшедшим, чтобы им заниматься… Знаете, как относятся друг к другу больные одной и той же болезнью? С особой теплотой и внимательностью. Так и актеры…

— Считается, что люди, идущие в актеры, должны обладать специфическими свойствами характера: стремлением к определенной демонстративности поведения, стремлением к самораскрытию, к публичному обнажению своего «я» и т. д.

Думаю, что кто-то идет в актеры по этим причинам. Но далеко не все. Мне кажется, что многие идут в актеры «от противного». Многие актеры становятся актерами, чтобы в себе изжить стеснительность, закрытость. В жизни я очень закрытый человек, стеснительный, замкнутый. Хотя в это трудно поверить, но это так. Я предпочитаю роли женщин, абсолютно не похожих на меня. В юности мне интересно было играть старух. Еще на первом курсе я сразу сделала Гурмыжскую, отрывок из «Леса». Тогда мой учитель сказал: «Натуля, ты, конечно, можешь это играть, но лет через сорок, а сейчас шейка у тебя очень тоненькая».

До сих пор люблю характерные роли. В них я закрыта совершенно, меня не видно. Я избегаю и считаю недопустимым привносить в роль свои личные эмоции, переживания. Может быть, есть актеры, которые умеют это использовать, идти «от себя». Я нет. Я больше люблю придумывать. Если играть от себя, то я должна себя играть, а я играю все-таки совсем другую женщину. В пьесе, скажем, несчастная любовь. Вспоминаю случаи, которым была свидетельницей или о которых мне рассказывали…

— А бывает, что какое-нибудь реальное жизненное впечатление дает необходимый толчок?

Да, бывает и так. Помню, мы долго мучились, репетируя «Печку на колесе». Переехав в Москву, перейдя из БДТ в Театр Моссовета, я начала с вводов. И тут мне дали прочитать чудную пьесу смоленской писательницы Нины Семеновой. Яркая, смешная пьеса-лубок. Ставит Борис Щедрин. Замечательная компания, репетируем с увлечением. Но… не идет. Все мило, хорошо, смешно, но не то. И я никак не могла схватить эту Фросю… Вроде все верно, а не то. Мы прервались на лето, я поехала отдыхать в деревню. И там была такая тетка, хуторянка откуда-то из Белоруссии… И говорила она на «пчэ», «пчэкала». Так: «пэчька». Я сижу и слушаю, как занятно она говорит, и думаю: «Елки-палки, вот чего мне надо-то…» Просто моя городская речь не вписывалась во Фросю, какой ее драматург написала. Я попробовала говорить, как эта женщина, и роль пошла. Все сразу встало на свои места. Все уже было, но не хватало вот этого штриха, одной буквы не было. Как только поймала этот говорок, все пошло. Все вдруг легло, все сошлось…

— Для вас важнее «услышать роль» — найти интонацию, тембр, манеру речи — или найти внешний облик, жесты, манеру двигаться, костюм?

В каждой роли по-разному. И то и другое очень важно. Скажем, во мхатовском спектакле «Кабала святош» был знаменитый и очень хороший латышский художник Фрейбергс. Он привез показывать эскизы костюмов. И я смотрю на эскиз первого платья моей Мадлены — великолепный такой светло-желтый наряд… и понимаю, что он мне не подходит. А возражать боюсь, понимаю, что эскиз сам по себе произведение искусства… Но когда уже начали шить, я осмелилась. Я обратилась к художнику: «Вы знаете, ваш эскиз безумно красив, но мне этого мало. И в этом цвете, и в фактуре материала — в них нет драматизма… Это красиво, но это воздушно. А я сразу врываюсь на сцену с немыслимой драмой. Мне будет очень трудно переиграть этот костюм». И художник со мной согласился. Мы с ним вместе нашли красный бархат с настоящим тяжелым церковным шитьем: золото на бархате. И потом, уже на выпуске спектакля он мне сказал: «Вы знаете, я благодарю вас. Вы мне подсказали “цвет роли”. Она, действительно, не желтая — вы выходите в этом красном платье, и уже оно само играет».

Много можно вспоминать примеров. Правильный костюм, хороший парик дают верное самочувствие. И наоборот. Иногда кажется, что актер капризничает. Но это только на взгляд со стороны. Предположим, мне нужны оранжевые чулки, а приносят красные. Но я не могу играть в красных. И тогда я говорю: нет. И добиваюсь, пока не выкрасят, как мне нужно. Или в «Женитьбе», где я играю сваху, мой платок не должен быть глаженным, не должен, и все. Очень трудно этого добиться. Костюмеру главное что? Главное, чтобы все глаженое было. Приходится настаивать. И это не каприз, не прихоть.

Помню, в Комеди Франсез мы пришли на «Женитьбу Фигаро», там Катрин Сальвиа играла графиню. Мы сидели в первом ряду, и когда на сцену вышла графиня, подняла юбочку, и я увидела ее чулки, —  я заплакала. Спектакль у них идет так, как был поставлен сто лет назад, и это были те, настоящие чулки с ручной вышивкой. На сцене нет мелочей. Буквально, не тот веер возьмешь, и роль может полететь к чертовой матери.

— Довольно часто пишут и размышляют о том, что актер привносит в роль чувства, переживания, опыт… О том, как роль влияет на актера пишут гораздо реже, а ведь взаимодействие актера и роли двусторонний процесс: вы оспосабливаете роль под себя, но и роль влияет на вас, на вашу психофизику…

Безусловно. Пока я репетирую, я и дома, в быту — другая. То, что я сейчас репетирую, на меня влияет очень сильно. К примеру, я сыграла несколько возрастных ролей… и дала зарок больше старух не играть. Я стала болеть, я стала стариться раньше времени, потому что живешь все время в этой психологии, и это разрушает даже чисто физически. Правы были актрисы, настоящие героини, которые никогда не играли старух, а старались до конца играть женщин…

— В своих дневниках Олег Борисов записал слова Товстоногова о вас: «Как вы думаете, Олег, сколько у нее октав? Вы когда-нибудь видели у женщины столько секса в трахее?» А статьи о вас чаще всего начинались с описания необычного вашего голоса… Это природный дар или результат специальных занятий?

Меня в институт из-за голоса не хотели брать. Педагоги по сценречи говорили, что устройство голосовых связок у меня неправильное, что они очень тонкие, от этого такая хрипотца. Это считалось непрофессиональным. Пророчили, что я скоро потеряю голос. Скажем, на радио голос ложится на пленку только как глубоко отрицательный. Сольвейг играть не позовут.

— Часто ли отказываетесь от предложенной роли? И что влияет на ваш выбор?

Как-то я даже отказалась от роли у Товстоногова. Такая была храбрая. Мы обсуждали новую переводную пьесу. Я ее прочитала, мне она не понравилась, и роль не понравилась, хотя понимала, что роль как бы «на меня». Так что на обсуждении я молчала. Наконец Товстоногов обратился ко мне прямо: а вы что думаете? Хотели бы играть? Я ответила, что не хотела бы. И больше мы к этой пьесе не возвращались. Правда, думаю, ему самому тоже, видимо, не слишком хотелось ее ставить…

Я обычно как представлю: этот текст потом мне придется играть несколько лет. Боже, как же я заскучаю… Тогда я отказываюсь. Или роль как бы «моя», даже слишком «моя». Тогда я понимаю, что мне тут даже делать нечего: просто играть саму себя… А это скучно опять же. Интересно играть что-то, на тебя абсолютно непохожее. Конечно, если пьеса интересная, если текст сам по себе доставляет удовольствие…

— Пушкин как-то сказал, что «поэзия должна быть глуповата». Иногда приходится слышать утверждения, что лишний интеллект может стать помехой актеру в его творчестве…

Это какая-то злонамеренная глупость, к сожалению, действительно распространенная. Нельзя «сыграть» интеллект, притвориться умным или интеллектуальным. Как нельзя притвориться интеллигентным. Ну как может актер понять другого человека, если неумен? Правда, тут происходит какое-то смешение в самом понятии «интеллект». Туда часто вкладывают представление об образованности, начитанности и т. д. Актер может быть не слишком образован (хотя и образованность не мешает, а только помогает ему), но тогда это компенсируется развитой интуицией. Актер должен чувствовать своего персонажа прежде всего, но и понимать его тоже необходимо…

— Считается, что режиссер дает актеру рисунок роли, а актер потом его оживляет… Или еще более жесткое представление об актере как пустом сосуде…

Прямо скажем, это не совсем так. Есть режиссеры, которые не то что рисунка не дают, но они его даже не предполагают. А «пустой сосуд» — что это значит? Это какая-то режиссерская выдумка. Это режиссеры придумали для оправдания собственного существования. Хороший, умный актер все равно слушает только себя. Конечно, в идеале лучше работать совместно с режиссером, договориться с ним, чтобы делать одно, а не супротив. Но все-таки в конечном итоге за рисунок своей роли отвечает артист.

 — Иногда артисты говорят, что они боятся иметь свои воззрения на роль, чтобы они не пришли в разрез с режиссерским ви́дением…

Не знаю. Они что, не читают пьесу? Не знают судьбу своего персонажа? Меня не так учили. И я не помню каких-то особых конфликтов с режиссерами. Бывало, во время репетиций становилось понятно, что не получится вместе работать… Так все и кончалось, без права на жизнь. В этом смысле мне везло. Были, конечно, моменты, когда приходили случайные люди, но они куда-то потом уходили, неизвестно куда.

Вообще, режиссер ставит спектакль и… уходит. Иногда заглянет в зрительный зал, посмотреть как и что. Да и то не все режиссеры, и очень редко. А ты должен годами играть эту роль, выходить в ней на сцену. И страшно, если тебе неудобно в роли, если ты чувствуешь себя пустым на сцене и только произносишь положенный текст и выполняешь положенные мизансцены. Наверное, это самые страшные моменты в актерской профессии. У меня такое было с ролью Раневской в мхатовском «Вишневом саде». Только однажды на гастролях я решилась сыграть ее по-своему, все поменяв в режиссерском рисунке, и на этих спектаклях роль жила. Но это было буквально несколько представлений…

— Вы часто меняете что-то в своих ролях уже на спектаклях?

Специально меняю очень редко. Мы же не импровизаторы, мы исполнители и обязаны держать рисунок, определенную степень наполненности… Но все равно роль меняется на каждом спектакле: от зала, от того, какой сегодня пришел зритель. Например, мы играем с Юрским в «Стульях» в театре «Школа современной пьесы». У нас первые реплики еще за сценой, мы еще не выходим, но мы уже звучим, и я знаю, какой будет спектакль и какой будет зритель по реакции на одну реплику, которую мы еще за сценой произносим. Я знаю, сколько сидит людей, которые с нами на одной волне. По реакции на первые реплики… Зал бывает «легкий», бывает «трудный», бывает «мертвый зал». Помню, как «Печку на колесе» выдвинули на соискание какой-то премии и на спектакль пришла комиссия по этим премиям. Это был ужас! Ни 391 одной улыбки, каменные лица, и от зала на сцену шла такая густая волна ненависти. В антракте я сказала коллегам: «В морге было бы веселее играть!» По-моему, это в зале услышали. По крайней мере, после спектакля у них была одна реакция: кто это вообще разрешил играть?!

— У вас есть какой-то специальный ритуал подготовки к спектаклю? Прийти заранее в театр? Специальным образом настроиться?

Я не люблю загодя приходить в театр, в отличие от старых актеров. Они приходят за три часа, закрываются в гримерной… Или там настраиваются с самого утра. Я — нет. Я прихожу так, чтобы сразу выскочить… Меня гримеры просят: «Ну, приди пораньше, чтобы было достаточно времени над тобой поработать». Я объясняю: «Пойми, пока ты меня мажешь, пока ты меня маслишь, ты меня уже сбиваешь. Я должна ворваться… и быстро-быстро». Не могу я долго сидеть в гримерке. Не люблю. Мне нужно всего несколько минут, чтобы про себя вспомнить спектакль. Поставить внутри себя такую точку или стержень, который меня будет держать это представление. Мне хватает минуты, чтобы меня оставили в покое. Этой минуты мне хватает вспомнить, не обязательно главное, а какое-то для меня важное обстоятельство роли или спектакля.

Ну и потом, бывает, партнеры не очень удобные или совсем не удобные, я должна переломить себя и заставить полюбить их, что ли.

— Вы много играете в театре, а в кино — несопоставимо меньше. Что помешало вашей кинокарьере?

В кино требуются совсем другие актерские навыки. Ты играешь, а на тебя смотрит не живой человек, а глаз камеры… Мне было там неуютно. Но это тоже, наверное, можно преодолеть. Нужно, чтобы камера тебя любила, а ты — камеру. И потом нужно встретить своего режиссера. Вы заметьте, кто стал кинозвездой. Те, кого очень любили и режиссер, и камера. Если бы меня кто-нибудь в кино так полюбил, — я бы тоже стала кинозвездой. Но у меня не случилось.

— Какие роли вам сейчас больше всего хотелось бы сыграть? Какие пьесы?

Сейчас? Что хорошего по-настоящему можно сыграть в моем возрасте? Все уже такое немножко декоративно-прикладное. Я многого не сыграла, но теперь что уж. Я не жалуюсь на судьбу, совсем.

Беседовала Ольга Егошина 18 апреля 2000 года

---

2004 Сергей Юрский. Предисловие к брошюре, изданной МХТ к юбилею Натальи Теняковой.

Про Наташу?

О, да, мне есть, что рассказать про Наташу! Сорок лет я наблюдаю эту актрису. Я видел все ее роли на профессиональной сцене. (Для абсолютной точности признаюсь— не видел одну из первых ролей в Театре Ленинского комсомола в Ленинграде— Оль-Оль в «Днях нашей жизни) Леонида Андреева. Говорят, играла превосходно). Видел все ее роли в кино и на телевидении. Свидетельствую— у актрисы Теняковой вообще не было «проходных» ролей. Удивительным образом Наталья Тенякова всегда являла себя как самостоятельный художник в самой зависимой профессии— актерской. При этом не было случая, чтобы любой режиссер не сказал: «В Теняковой самое точное воплощение моего замысла». Так говорил ее педагог, выдающийся мастер, профессор Борис Зон, так говорил кинорежиссер Ян Фрид, так говорили Георгий Товстоногов и польский режиссер Эрвин Аксер, чешский режиссер Ян Буриан и телевизионный режиссер Александр Белинский, Алексей Казанцев, Борис Щедрин, Гета Яновская, Виталий Ланской, Андрей Мягков…Присоединяюсь к этому и я—режиссер двенадцати ее сценических и экранных работ.

Талант Наташи пронзает три слоя — намерения режиссера, фактуру замысла автора и (самый глубинный) жизненный материал, на котором, как на фундаменте, стоит произведение. Именно от этих трех точек опоры идет ее художественная независимость при абсолютной чуткости к стилю.

Как партнеру мне доводилось играть с Наташей одну и ту же пьесу сто, двести и даже более чем двести раз. НИКОГДА — прошу поверить!— никогда в этой актрисе не бывает механического повторения.

При этом диву даюсь все сорок лет ЛЕГКОСТИ, с которой она работает. Это вовсе не значит, что все гладко. Бывают и нервы, и раздражение, и конфликты.

Но есть два профессиональных качества, которыми Тенякова обладает в высокой и редко встречаемой мере. Во-первых, это умение быстро, я бы сказал «мгновенно схватить суть», то есть, выразить психологию, индивидуальные черты данного характера. Во-вторых, умение фиксировать найденное и на каждом спектакле возбуждать в себе живое чувство и живое общение.

Вы скажете — это что ж такое? Это ж, получается, идеальная актриса прямо из учебника К.С. Станиславского? Ну! А я о чем говорю! Об этом и речь!

Теперь учтем пришедшие в Вашу голову подозрения относительно того, что это пишет муж и дескать, не совсем объективен. Отбросим процентов тридцать из моей характеристики в угоду этим подозрениям. Останется семьдесят. И этого хватит, чтобы сказать:

— В день юбилея поздравим Наталью Тенякову как восхительное явление русского театра!

В пьесе Эжена Ионеско “Стулья”, которую мы играем с Натальей вот уже десять лет, есть такие слова: «Истину либо ищут, либо ее находят». Очень разумный парадокс об искусстве. Одни ищут  и не находят, другие находят и никогда не заметишь, где и как они искали.

Тенякова из тех немногих, кто находит истину.

---

2015 ?? Сергей Юрский о Наталье Теняковой в программе «Острова»

Расшифровка

Юрский: Всякий человек — остров. Но огромность, особенность этого острова, который называется Наталья Тенякова, не рассказан. Я попробую с ближнего взгляда, с взгляда, с одной стороны, любовного, с другой стороны абсолютно объективного. Потому что как ее режиссер, а я сделал очень много спектаклей и фильмов, где она была определяющей актрисой. Как она зависела от меня, так и я зависел от нее. Что может отдать эта актриса и каким способом?

Вот, Наташа, ты для меня человек загадочно непрерывно читающий. И, как я уже, упрекнул тебя не пишущий. Ты человек в принципе молчащий и не желающий говорить, только по необходимости. Но сейчас, я полагаю, есть вещи или люди, о которых ты обязана сказать…Я хочу, чтобы ты рассказала о человеке, с которым связано твое первое тяготение к театру. Кто нащупал в тебе желание идти в театр, для которого твоя биография, твоя семейная жизнь не давала никаких оснований.

Тенякова рассказывает о своей учительнице литературы Юлии Александровне Бережновой, которая подтолкнула ее к осуществлению мечты стать актрисой. Затем рассказывает про Зона, который принял ее на свой актерский курс и дал ей главное — ремесло, профессию в руки, научил работать над ролью самостоятельно, без режиссуры. Потом был Товстоногов…Говорит об атмосфере, о гениальных партнерах в БДТ. О Додине, который стал ее первым режиссером еще в институте. «И еще один мой учитель — это ты».

Юрский: Когда оказалось, что эта артистка пробуется в наш театр — Большой драматический под руководством Товстоногова — я пошел посмотреть эту молодую артистку. …Которая моложе меня на 10 лет почти. И еще раз был потрясен и опять это был Брехт. Вот видите все авторы западные, европейские — Чапек, Брехт. А потом она оказалась артисткой нашего театра, потому что ее просмотр был блистательным, она была сразу принята в труппу. И сразу сыграла главную роль в спектакле «Лиса и виноград» Фигейредо. (Сцена из спектакля с Юрским — Эзопом). И опять мы были партнерами и опять это был западный автор…И тут уже во время репетиции я влюбился в эту женщину. Наши судьбы были, не скажу, чтобы предопределены, но они шли через определенные сложности, потому что я был женат и она была замужем, но судьба нас свела.

Тенякова —  Юрскому: Ты научил меня другому театру. Вот тот я как бы умела, освоила…

Юрский: Какому же это другому?

Тенякова: Нет, это тот же театр, но ты меня научил «надтеатру», ты научил меня играть абсурд…

Юрский: Как ты полагаешь, для театра абсурда, для Ионеско, допустим, или для театра поэзии, это уже совсем другое, как скажем — «Шагал», которого мы сейчас с тобой играем, школа психологического театра, она обще пригодна или это уже совсем другой…

Тенякова: Общепригодна…Кто это не освоил, это будет сухотка, это будет выпендреж и так далее. Нет-нет-нет, это основа, как ты основа в нашей семье. Для всего!

Юрский рассказывает о своей семье и говорит, что его маленькая театральная семья всегда была для него полна интереса. 

Первая  роль  Теняковой в кино — «Зеленая карета», Асенкова — рассказывает Юрский. Я этот фильм пересматривал не так давно. Тогда смотрел, потом смотрел и совсем недавно. Это совершенно замечательное явление. Весь фильм, кстати. Режиссер Фрид, который сделал много веселых, забавных, чудных комедий, водевилей, оперетт,  но это, я думаю, его вершина. (эпизод из фильма «Зеленая карета»)

Но уже в то время — продолжает Юрский — она говорила «больше сниматься не буду». Что, почему? Атмосфера съемок и во многом фальшивые отношения людей. Фальшивые друг к другу и фальшивые к тому материалу, который они снимают. Строгое заключение. И хочется сказать: «Наташа! Ну уж и всегда фальшивые?! Ну уж и все фальшивые? — Нет, не всегда и не все. Мне и попадались не фальшивые» Сколько сценариев ей присылали. И вот это слово…(слегка пародирует реакцию Теняковой).Нет, я не хочу отдавать часть жизни этому. 

Юрский: Ее ритмы принадлежат только ей…И еще одну черту характера надо подчеркнуть. Редкую очень для актрисы. Она категорически никогда не занимала чужого места. Вот когда соревнование, жизненный кастинг. В этом кастинге она вообще никогда не участвовала. Она всегда уступала. А уже то, что ее — она либо она это делает, либо кто претендует и хочет. Очень хочет? Возьмите!

Тенякова после этих слов Юрскому: «Дай я пожму твою руку. Спасибо, папа, за все!»

Юрский: От первого впечатления, от первого росчерка, который всегда: «Да!». Вот это Тенякова. А потом, потом у нее портится настроение через три репетиции. И она начинает придираться. Как? Творчески. Я сейчас выскажу ей великую благодарность, потому что очень многие мои осветления, когда я как режиссер или как партнер искал свою роль, или как режиссер искал решение чего-то, происходили из ее раздраженного открытия. На какой-то третьей-четвертой репетиции она говорит: «Это не то!» Сейчас не буду подробно рассказывать… Может напишу когда-нибудь… Ну вот в последнем спектакле. Как выглядит ангел? Какая это женщина, какой это костюм? Сказанное Теняковой на третьей репетиции спектакля «Полеты с ангелом», она сказала: «Что-то тут не так…Никакая она не женщина. Это вообще мальчик. Мальчик в лыжном костюме.» К концу репетиции стало ясно — это мальчик.

(расшифровка программы — Александр Урес

2016 Дарья Юрская: У мамы крылатая фраза: «Зачем мне это нужно?«

ПОЕЗДКА В АВТОМОБИЛЕ

— О своем детстве мама всегда рассказывает скупо.  Вспоминает случай, когда папа ей предложил: «Наташа, хочешь прокатиться в машине?» Жили они небогато, и у него своей машины, конечно же, не было, но какой-то друг   предложил ему покатать дочку. Он был горд, что сможет доставить дочери несколько мгновений счастья. Пока они ехали, он все время повторял ей: «Наташа, смотри окно. Видишь, как красиво!» А ей эта поездка была на самом деле неинтересна. Она всегда любила читать, и ей совсем не хотелось отрываться от книг. Она сидела в машине совершенно равнодушная. До сих пор, вспоминая об этом, сожалеет, что не изобразила хоть какого-то восторга на своем лице.

…Мама родилась в Ленинграде уже после снятия блокады. Я, к сожалению, бабушек не застала, но воспитывала меня мамина тетя. Вот она-то пережила всю блокаду со своими двумя дочерями. И про блокаду я все знаю от нее. Мамина семья не имела никакого отношения к искусству, и если бы не ее учительница по литературе, то, быть может, никто и не узнал бы актрису Наталью Тенякову.

Эта учительница в классе девятом поинтересовалась: «Наташа, а куда ты думаешь поступать?» И мама, скромная читающая девочка, ответила: «Наверное, в пединститут». И вдруг эта учительница ей предложила: «А ты не хочешь попробовать себя в актерском деле?» Она в ней что-то углядела. У мамы на самом деле зрела эта мечта, но она и представить себе не могла, что выйдет на сцену. Она была стеснительной, к тому же считала себя некрасивой — круглолицей, пухлогубой, с двумя косицами. Но учительница, видимо, затронула какие-то важные струны, и мама решилась — подала документы в театральный.

Курс набирал замечательный педагог Борис Зон. Как только она начала читать басню, он сразу же ей сказала: «Вы приняты». Целый год она училась в театральном втайне от отца. Мама ее поддерживала, но знала, что отец будет против такого нелепого, на его взгляд, выбора. Только через год, когда уже появились первые успехи, она ему призналась.

Какая последовала реакция? Конечно, он был страшно недоволен, но менять что-либо было уже поздно.

Мамины родители очень рано ушли из жизни и больших ее успехов, к сожалению, не застали. Но я уверена, что после каждой роли мама непременно вспоминает их — она наверняка посвящает им свои победы.

Вы знаете, моя мама очень редко плачет, но когда вспоминает о своей маме, то плачет всегда. Говорит, что нет ничего ужаснее, чем в молодости потерять родного человека. Ей, конечно же, хотелось, чтобы родители знали, что все у нее сложилось правильно.

ПЕРЕЕЗД

Когда мы уехали из Ленинграда, мне было 6 лет. Сейчас мы с мамой сравниваем наши ощущения — они совершенно полярные. Я же не понимала всей драматичности происходящего. Для меня это было интересное путешествие, приключение. А для мамы — перемена жизни. Мама — человек поступка. Она решилась на переезд из солидарности с папой и даже сменила фамилию — стала по паспорту Юрской.

Родители оставили свой замечательный театр, свою огромную квартиру в Ленинграде и получили в Москве небольшую трехкомнат ную. Одну комнату занимал бабушкин рояль, а в двух других разместились мы. Я чувствовала, что мама пребывает в растерянности, а для ребенка нет ничего ужаснее, чем видеть это. Помню, однажды мы вышли с ней на улицу, и я сказала: «Мама, посмотри, как здесь здорово — через дорогу Дом игрушки».

Мне казалось, что это неоспоримая ценность. А мама так растерянно отвечала: «Да. Да». Много лет спустя я напомнила ей тот эпизод, и мама мне призналась, что ей тогда было очень страшно. Она боялась шумной Москвы после интеллигентного Питера, где выросла в центре, на тихой Пушкинской улице. А тут все вокруг чужое. Знакомых нет. Я помню, как старалась ее утешить. Но справедливости ради мама всегда говорит, что Москва была к нам радушна. Столица хорошо приняла родителей. И друзья у них появились быстро.

У мамы итальянский темперамент. Он проявляется даже в мелочах. Например, если симпатичный ей человек похвалит ее кольцо, она тут же снимет его и, ни на минуту не задумываясь о его ценности, отдаст. Это для нее нормальная реакция. Она человек невероятной щедрости и невероятной гордости. Ее легко обидеть. Помню, когда мы переселились в Гагаринский переулок, в нашем доме находился маленький хозяйственный магазин. Когда-то еще Булгаков описал в «Мастере и Маргарите» эту «керосиновую лавку». Мама туда частенько заходила, но однажды ей там сказали что-то неприятное. Она вернулась домой и заявила: «Больше в этот магазин моя нога не ступит».

Никто не придал этим словам никакого значения, ведь этот магазин был так удобен для нас, но она действительно никогда больше не заходила в него. Конечно, это незначительный случай, но я знаю, что у мамы есть своя шкала ценностей. На компромисс она не пойдет никогда. Это касается прежде всего ее отношения к профессии. В эзотерической литературе пишут, что надо делать только то, что любишь. Маме это дано от природы. Она никогда не сделает того, что ей не по нраву.

«ОНА САМЫЙ ЩЕДРЫЙ ЧЕЛОВЕК»

Сниматься в кино мама начала довольно рано. У нее были прекрасные фильмы — «Зеленая карета» и «Старшая сестра». Но после этого ей предлагали множество ролей, от которых она отказывалась. Говорила, что это очень скучно — чуть-чуть работы и часы ожидания.

Она замечательно сыграла в любимом всеми фильме «Любовь и голуби», но это, конечно, заслуга Владимира Меньшова. Я помню, как он приезжал к нам и уговаривал маму. Она отказывалась, говорила, что должна ехать с ребенком на курорт. И потом — в 38 лет играть бабу Шуру как-то нелепо…

Но дело в том, что он с трудом протащил папу и никак не мог подобрать ему партнершу. Пробовали разных актрис народного типажа, но пара с папой никак не склеивалась. Тогда Меньшов и впился в маму. В принципе ее можно уговорить, но для этого надо чем-то заинтересовать. Это было весьма оригинальное предложение, и мама согласилась.

У них были невероятно веселые съемки. Хотя она до сих пор ругается, что ей страшно испортили кожу. Маме же было всего 38 лет, и, чтобы ее состарить, ей на весь съемочный день стягивали лицо пленкой.

Но сниматься ей было интересно. А как-то один знаменитый режиссер, не буду называть его имени, предложил ей небольшую роль в своем фильме. Он долго убеждал, насколько важна эта роль и почему ему нужна именно Тенякова. На что мама сказала: «Я все поняла. Спасибо огромное за предложение. Я поняла, зачем я вам нужна. Если вы назовете хоть одну причину, зачем это нужно мне, то я приду. Только имейте в виду: деньги мне не нужны».

И он завял. Потом мама призналась: «Господи, если бы он отшутился, на что я и рассчитывала, я бы пришла». Но он настолько растерялся, что ушел. А ее замечательная фраза: «Зачем мне это нужно?» — стала у нас крылатой. Она и в театре может отказаться от роли. Правда, в театре ей давным-давно не предлагают ничего такого, от чего стоило бы отказываться.

Кстати, слова о том, что деньги ей не нужны, мама повторяет часто. Она самый щедрый человек и человек, абсолютно наплевательски относящийся к деньгам. Я ничего подобного не видела. Причем такое отношение к деньгам у нее было всегда. Наверное, она с этим родилась. Как бы трудно они с папой ни жили, как бы совсем небогато она ни жила в юности, ее отношение к деньгам не менялось. Она всегда уверена, что деньги должны уходить. Их надо раздавать, тратить на себя, отдавать кому-нибудь. Вот сейчас все озабочены тем, что рубль падает, наступает кризис. Мама звонит мне и говорит: «Даша, надо тратить деньги. Надо немедленно потратить деньги. Давай купим все, что ты хочешь». Я абсолютно уверена, что это единственное правильное отношение.

«ТЕБЯ НЕ НАДО БЫЛО ВОСПИТЫВАТЬ»

Мама очень преданный друг. Как-то с ней произошла совершенно антиактерская история. В Театре Моссовета, где она тогда работала, шла пьеса «Не было ни гроша, да вдруг алтын». В ней играла мамина подруга Эльвира Бруновская. Неожиданно, за сутки до спектакля, она заболела. Мама понимала, что если введут другую актрису, появится второй состав и Эльвире придется играть в очередь. И мама решила выручить подругу — один раз сыграть вместо нее. Текст выучить она, естественно, не смогла, хотя мы работали всю ночь. В день спектакля я лежала прямо на сцене, завернутая в занавес. Ползала за ней и шипела текст. И тот спектакль она отыграла блестяще — совершила для подруги этот подвиг.

Дружить она умеет. Вообще она умеет многое. Не умеет она всякую ерунду — шить, заниматься домом. Уверяет меня, что и детей воспитывать она совершенно не умеет. Когда я не знаю, как справиться со своими сыновьями, и спрашиваю ее, как же она воспитывала меня, она отвечает: «Я тебя не воспитывала. Тебя и не надо было воспитывать. Мне дали девочку спокойную, самостоятельную. Я бы ни с какой другой не справилась. А тебе дали двух мужиков».

Когда я решила поступать в театральный институт, родители меня, конечно, старались отговорить. Это был 1990 год: и в театре, и в кино все было сложно. Но в свои 16 лет я была настроена решительно. Сделала лишь одну уступку — дала родителям слово, что поступать буду только в один институт и только один раз. Сама подготовила программу. Не показала ее ни маме, ни папе. Курс набирал Олег Павлович Табаков. Они его предупредили: «Если увидишь, что у нее нет способностей, скажи нам, мы сделаем все, чтобы не отправлять ребенка на это мучение».

После очередного тура Олег Павлович им сказал: «Ничем не могу вас порадовать. Она способная». Конечно, они обрадовались. Я уверена, что они рады, что я этим занимаюсь. Я там, где должна быть.

Первый свой спектакль во МХАТе я сыграла на третьем курсе. Мама и Вячеслав Невинный играли супружескую пару, а я одну из дочерей. Я вышла, начала свой монолог, повернулась к маме и вдруг увидела, что она, забыв обо всем, стоит и за мной повторяет губами мой текст. Я настолько оцепенела от этой страшной картины, что отвернулась от нее. Мама потом мне сказала, что она действительно забыла обо всем. Материнство полностью перебило в ней все актерское. Она забыла, кто она, что должна делать. Понимала только одно — вышел ребенок и ему надо помочь.

---

Наталья Тенякова в программе «Мой герой»

---

В 2019 году Наталья Тенякова и Нина Дробышева поделили «Нику» за лучшую роль второго плана за работу в фильме Андрея Смирнова «Француз», где они сыграли сестер Марию Кирилловну и Ольгу Кирилловну Обрезковых.