Совместные работы Сергея Юрского и Натальи Теняковой

1. 1965 К.Чапек. Большая кошачья сказка. Телеспектакль Д.Карасика. Ленинградское ТВ. Сидни Холл — С.Юрский, мисс Алиса — Н.Тенякова.
2. 1966 Б.Шоу. Смуглая леди сонетов. Телеспектакль А.Белинского. Ленинградское ТВ. Шекспир — С.Юрский, Смуглая леди — Н.Тенякова.
3. 1967 Г.Фигейредо. Лиса и виноград. Постановка Г.Товстоногова.БДТ имени Горького. Эзоп — С.Юрский, Клея — Н.Тенякова.
4. 1969 В. Шкваркин. Принц Наполеон. Телеспектакль А.Белинского. Ленинградское ТВ. Луи Наполеон – С.Юрский. Жюли – Н.Тенякова 
5. 1969 Смерть Вазир-Мухтара. Телеспектакль по роману Юрия Тынянова. Режиссёр Роза Сирота. Пушкин – С.Юрский, Ленхен,  жена Булгарина — Наталья Тенякова. 1-я серия, 2-я серия
6. 1970 Б.Шоу. Избранник судьбы. Постановка С.Юрского. Ленконцерт. Наполеон Бонапарт — С.Юрский, Незнакомка — Н.Тенякова.
7. 1970 А.Володин. Приблизительно в сторону солнца. Постановка С.Юрского. Ленконцерт. Отец — С.Юрский, дочь — Н.Тенякова.
8. 1971 Э.Хемингуэй.Фиеста Телеспектакль С.Юрского.Ленинградское ТВ. Брэт Эшли — Н.Тенякова. 
9. 1972 Н.Гоголь. Ревизор. Постановка Г.Товстоногова. БДТ имени Горького. Осип, слуга Хлестакова — С.Юрский, Марья Антоновна — Н.Тенякова.
10. 1973 М.Булгаков.Мольер. Постановка С.Юрского. БДТ имени Горького. Мольер — С.Юрский. Аманда Бежар — Н.Тенякова.
11. 1976 А.Соколова.Фантазии Фарятьева Постановка С.Юрского. БДТ имени Горького. Фарятьев — С.Юрский, Александра — Н.Тенякова.
12. 1978 Два эпизода из чеховских пьес в телевизионной программе Н.Крымовой «Театр Чехова»: Дядя Ваня (Астров — С.Юрский, Елена Андреевна — Н.Тенякова) и Три сестры (Тузенбах — С.Юрский, Ирина — Н.Тенякова).Центральное телевидение. Главная редакция научно-популярных и учебных программ.
13. 1979 С.Алёшин. «Тема с вариациями». Постановка С. Юрского. Театр имени Моссовета. Дмитрий Николаевич — С.Юрский, Любовь Сергеевна — Н.Тенякова (с 1984 года)
14. 1980 А.Н Островский. «Правда хорошо, а счастье лучше»  Постановка С. Юрского. Театр имени Моссовета. Сила Ерофеич Грознов — С.Юрский, Поликсена — Н.Тенякова
15. 1981 Ф.Достоевский. Дядюшкин сон. Фильм — спектакль. Режиссер – А.Орлов. Марья Александровна Москалева – Н.Тенякова, Гришка, гувернер – С.Юрский.
16. 1983 Али Баба и 40 разбойников. Телевизионный фильм-спектакль по пьесе В.Смехова. Музыка В.Берковского и С.Никитина. Режиссер О.Рябоконь.Центральное ТВ. Касым — С.Юрский, Фатима — Н.Тенякова. 
17. 1983 Г.Ибсен. Гедда Габлер. Постановка К.Гинкаса.Театр имени Моссовета. Гедда — Н.Тенякова, Тесман — С.Юрский.
18. 1984 Любовь и голуби. Фильм В.Меньшова по сценарию В.Гуркина. Мосфильм. Дядя Митя — С.Юрский, баба Шура — Н.Тенякова.
19. 1986 Эпизоды из пьес И.Тургенева («Завтрак у предводителя», «Месяц в деревне», «Холостяк», «Провинциалка», «Безденежье») в телевизионной программе И.Савиной «Театр И.С.Тургенева». Один из ведущих, Ракитин, Матвей, Беспандин, граф Любин, Фонк – С.Юрский, Наталья Петровна, госпожа Каурова – Н.Тенякова. Центральное телевидение. Главная редакция научно-популярных и учебных программ.
20. 1986 Ж.Ануй. «Орнифль». Постановка С.Юрского. Театр имени Моссовета. Орнифль — С.Юрский, мадемуазель Сюпо, его секретарша Н. Тенякова.
21. 1990 Чернов/Chernov — фильм С.Юрского. Таня, жена Чернова — Н.Тенякова (в титрах значится как Н.Телёнова)
22. 1992 Н.Гоголь. Игроки XXI. Постановка С.Юрского.АРТель АРТистов Сергея Юрского на сцене МХТ имени А.Чехова. Аделаида Ивановна — Н.Тенякова.
23. 1994 Э.Ионеско. Стулья. Свободный перевод и постановка Сергея Юрского. Школа современной пьесы и АРТель АРТистов Сергея Юрского. Лавьей — Н.Тенякова, Лёвьё — С.Юрский.
24. 1996 И.Бергман. После репетиции. Перевод Н.Казимировской. Режиссер-постановщик – В.В. Долгачев. MXT им. А.П.Чехова. Хенрик Фоглер — С.Юрский, Ракель — Н.Тенякова.
25. 1997 Н.Гоголь. Женитьба. Режиссер-постановщик — Роман Козак. МХТ имени Чехова. Фекла Ивановна, сваха — Н.Тенякова, Жевакин — С.Юрский.
26. 2000 И.Вацетис. Провокация. Постановка С.Юрского. Театр «Школа современной пьесы». Маэстро — С.Юрский, Валентина Корнеевна — Н.Тенякова.
27. 2002 П.Когоут. Нули.Постановка Я.Буриана. МХТ имени А.Чехова. Ярда — С.Юрский, Анча — Н.Тенякова.
28. 2007 Н.Гоголь. Ревизор. Радиоспектакль С.Юрского, в котором он исполняет все мужские роли, а Н.Тенякова и Д.Юрская — женские.
29. 2008 И.Тургенев. Отцы и дети. Фильм А.Смирновой. Родители Базарова —  С.Юрский и Н.Тенякова. 
30. 2009 Э.Ионеско. По поводу Лысой певицы. Перевод и постановка С.Юрского.Канал «Культура». Н.Тенякова — мадам Смит, С.Юрский — Капитан. 
31. 2013 З.Сагалов. Полёты с ангелом. Шагал. Постановка С.Юрского. Театр имени М. Н. Ермоловой и «Арт–партнер — XXI» Шагал, Шмерц, Сандрар, Дядя Исроэл, Бадхен, Луначарский — С.Юрский, Мать — Н.Тенякова.
32. 2015 Облака ручной работы. Мультфильм И.Литманович. С.Юрский озвучил роль Деда, Н.Тенякова — роль Бабки.

• В этот список включены и те работы, в которых оба актера были заняты, но их персонажи не вступали в сценический контакт  —  «Ревизор» в БДТ и «Дядюшкин сон».
• В 2004 в предисловии к брошюре, изданной МХТ к 60летию Теняковой, С.Юрский написал: » я — режиссер двенадцати ее сценических и экранных работ».Позже к числу его постановок  прибавились ещё радиоспектакль по «Ревизору», «По поводу Лысой певицы» и «Полеты с ангелом. Шагал.» — итого 15.
• Тогда же в программе «Семейный портрет на фоне театра» он сказал, что выходил на сцену вместе с Теняковой полторы тысячи раз. Прибавим примерно сто спектаклей «Шагала»…

---

Сергей Юрский. Из книги «ЖЕСТ» Глава «Ритмы отчаянья»

Н.Т.

Глаза погасила, заострила плечи.
Себя я почувствовал хитрым и старым. 
Шатнулась от слова, как от взмаха плетью -
Такие слова не бросаются даром. 
 
Вот так и случилось в вагонном подпитьи,
В броженьи по тамбурам, в хмеля броженьи, 
Не в страхе, не в дрожи, не в светлом наитьи 
Я попросту сделал тебе предложенье. 
 
Жена. И закрыты любовные тайны?
И отнята святость безгрешной измены?
И нашим свиданьям, блаженно-случайным, 
Приходит обязанность жизни на смену?
 
“Ещё сигарету?” - Сырые панели, 
Магический Таллин - “Ещё сигарету?” - 
Магический Таллин. Глаза покраснели -
От плача? От счастья? От водки? От ветра? 
 
Стонет Эстония скрипом колёсным. 
Чёрень в окне - ни горы, ни оврага. 
Я далеко. Вспоминается слёзно 
Милая злато-кровавая Прага. 
 
Можно любить не словами, а телом - 
Глазами, руками, коленями, грудью. 
Нужно любить до конца, до предела, 
Чтобы пройти по земному безлюдью. 
 
“Ещё сигарету?” Ну что ж, перекурим.
Как страшно, как страшно! Не бойся, не бойся! 
Любимая, не напивайся до дури.
Ты лучше от страха мною закройся. 
 
Ночь на исходе. Утра проклятье
Закрутит, замутит, растащит на части.
И прячемся мы в молчаливых объятьях.
От ветра? От плача? От жизни? От счастья?  

---

Сергей Юрский. Из книги «Жест». Глава «Ритмы девяностых»

Н. Т. 
 
И дольше века длится день, 
И не кончается объятье. 
Б. Пастернак 

И вправду кажется, что дольше века
наш длится день. Подумать, как давно
я вышел после нашей первой ночи
в асфальтовое море на Светлане*,
я обернулся, голову задрал, увидел -
ты явилась на балконе
в рубашке белой длинной. Странный танец
 исполнила ты там, на высоте:
летали руки, быстрые пробежки
на маленьком бетонном пятачке
казались лёгким радостным круженьем,
а голова была закинута - вот так 
прощалась ты со мной и с этой ночью. 
 
Аккомпанировала танцу тишина,
 гуленье голубей
и первого автобуса урчанье. 
 
Тогда сказал я сам себе, что не забуду,
 что бы ни случилось, я этот танец, 
полный доброты,
прощанья, и прощенья, и призыва. 
 
Вот век прошёл (да, кажется, что век!), 
мы многое с тобой перешагнули,
немало создали, так много потеряли
и сами начали теряться в этом мире. 
Я забываю имена и адреса,
и лица, и сюжеты прежних пьес,
по многу сотен раз мной сыгранных,
 я забываю даже,
зачем я начал этот путь,
чего желал, чем клялся, с кем дружил 
забыл, забыл... 
но на суде,
на Страшном, на последнем,
когда мне скажут - ну, а что ты можешь
 сказать в свою защиту? - я отвечу:
Я знаете ли, многим грешен, но...
(вам это, может быть, неважно, непонятно...)
 я, знаете ли, я не позабыл
и никогда не забывал, как та,
что стала в будущем моей женой,
и родила мне дочь, и прожила со мной
всю грусть и прелесть этой быстрой жизни, 
так вот - я не забыл, как ранним утром
она в пустынном городе - лишь мне - 
рукой махала
и танцевала радость на балконе. 
 
*Светлана - район Ленинграда. 

---

Наталья Тенякова в объективе Нины Аловерт

ПРЕССА, ИНТЕРВЬЮ, ТВ ПРОГРАММЫ

1978 Татьяна Золотницкая о Наталье Теняковой — Журнал Театр, №6

… героини Теняковой выходят на сцену с биографией. Как правило, их прошлое и будущее актриса делает для нас отчетливо ясным. В роли Александры у нее другой подход. Здесь она показала круг жизни, отнюдь не вырванный из контекста прошлого и будущего, но один, полный круг, который будет повторяться еще и еще, покуда хватит сил. Эти круги, витки, спирали, геометрически завершенные и целостные внутри себя, бесконечны, так как переходят из одного в другой, не имея точки. Завершение одного круга означает начало следующего. Из них состоит жизнь Александры. В них ее мука, ее душевный ад.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

1995 Наталья Тенякова:«…Мы вообще не ощущаем, что мы в Америке…»

Юрский, влюбленный во Францию, в Ионеско, когда-то давно видел «Стулья» в Париже. Он много думал об этой пьесе, искал хороший перевод. Профессиональные переводы пьесы есть, но Юрского они не устраивали, потому что были неприемлемы и совершенно «неиграбельны» в России. Масса политических и всяких других ассоциаций, понятных Ионеско и образованному французскому зрителю, ничего не говорили нам. Для нас все звучало действительно абсурдно, просто чепухой, набором слов. Вот почему Юрский, очень хорошо владея французским и понимая гениальность материала, решил перевести пьесу сам и, по-моему, сделал это блестяще. Произошло это 25 лет тому назад, и мы, будучи еще молодыми людьми, срепетировали и готовы были уже играть.

Но в то время большевики в очередной раз сделали что-то нехорошее (я уж и не помню, что конкретно, они столько зла натворили!), Ионеско выступил с протестом и надолго был в России запрещен. Так что ни выпустить, ни играть эту пьесу нам тогда не удалось. Теперь мы к ней вернулись, умудренные и постаревшие на 25 лет. Сегодня мне кажется, что в том варианте была своя прелесть: мы играли безвозрастных стариков. Теперь в нас появилась мудрость. Мы уже сами люди, прожившие большую жизнь. Очень важно, что мы прожили ее вместе. В нас самих сейчас больше нежности, заботливости, того, что вы ощутили, как чеховское.

…Получилась пьеса про нашу жизнь, про наших стариков, про нашу любовь… то есть, конечно, про всеобщую любовь, но очень понятную русскому сердцу. При этом Юрский сохранил всю структуру пьесы, все мысли Ионеско. Единственное изменение в конце: у Ионеско герои кончают жизнь самоубийством, выбрасываясь из окна. Они летят вниз. Мы же уходим из жизни вверх. Как любой человек, мы заслужили это право — уход вверх, а не выбрасывание в болото. Конечно, по мироощущению, по финалу пьеса трагичнее. У нас, мне кажется, она более смешная, а в каких-то вещах и более светлая.

1996 Ольга Скорочкина. “Я был влюблен в вас тысячу лет… Вы так переменились и ничто не изменилось в вас”.

Уехав однажды из Ленинграда, они снова и снова возвращаются в Петербург. Потому что это не тот город, с которым можно расстаться. Здесь их всегда любили особой любовью. Эту любовь не подтачивали ни прожитые врозь годы, ни расcтояния. В весеннем месяце апреле Сергей Юрский и Наталья Тенякова сыграли спектакль “Стулья” Ионеско на сцене Театра Комедии в рамках шестого международного фестиваля “Балтийский дом”. “Партер уж полон, ложи блещут…” Такого наэлектризованного любовью зала, такого взволнованного аншлага я не видала давно. 

…их дуэт, в котором они звучат как эхо друг друга,— это вызов всем разрывам и распадам. Это теснейшая в мире связь — артистическая и человеческая. Может быть, абсурдизм и есть норма бытия. Но не того, в котором существуют они.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

1998 М.Дмитревская. Наталья Тенякова: «Не скажу ничего. Не предам ничего.».

Марина Дмитревская. Наталья Максимовна, что такое была «школа Зона»? В чем ее уникальность, и как вы ее ощущаете теперь?

Наталья Тенякова. Зон был действительно уникален. Не хочется произносить замызганные слова, но это так: он в каждом гадком утенке видел нечто фантастическое. Это поразительно, это нельзя понять — как он угадывал. Но, более того, беря совершенно бесформенное существо, он видел будущую форму, которую потом развивал, оставляя при этом ядро, сущность. Индивидуальность он не трогал вообще, он ее взрыхлял, обихаживал, поливал, придавал бесформенным мальчикам и девочкам их собственную форму. Невероятно, как он умел угадывать в девочке будущую красоту…

М.Д. Да, Лидия Аркадьевна Левбарг в нашем журнале когда-то вспоминала, как выгнала с лекции «мордатую девку», чиркавшую спичками, а Зон сказал ей: «Она будет замечательной актрисой с огромным обаянием и красавицей». Это — о вас.

Н.Т. Ну, про спички — это для красного словца, а вообще я действительно была толстая девка и косицами… Прежде всего он воспитывал воображение. Кто меня научил работать над ролью? Не Товстоногов и никакой другой режиссер. Они этого не умеют. Это Зон меня научил. И я вообще ничего не боюсь, я никакого режиссера не боюсь, даже самого остолопа. Потому что я знаю, с чего начинать. И знаю, как это держать. Он был абсолютно гениальный учитель. Интуиция плюс бережливость к человеку, к его душе, к его индивидуальности, к его единственной, только ему присущей внутренней свободе. Человек должен оставаться свободным, тогда он станет артистом. При этом он очень жестко учил первые курсы: и этюды, и воображаемые предметы… Играть у него мы стали рано, он сразу начал репетировать «Машеньку» и заставлял пройти всю-всю биографию персонажа. Как она едет в поезде к деду, о чем думает, как подходит к двери… Чтобы войти — и быть уже этой самой Машенькой.

Я не стала бы актрисой, если б меня взял не он. Меня бы сломали. И ему про меня шептали: «Ой, у нее связки — ну совершенно…»

М.Д. А потом Олег Борисов рассказывал, как на репетициях «Трех мешков сорной пшеницы» Товстоногов говорил: «Нет, вы видели когда-нибудь актрису, у которой секс — в трахеях!»

Н.Т. Это не в трахеях, это у меня тонкие связки, они не всегда смыкаются и дают хрипотцу. Это недостаток, и Зону наш педагог по речи, мама Илюши Авербаха Ксения Владимировна Куракина, шептала: «Я замучилась, ей совсем голос не поставить», а он ей: «Только не ставьте ей голос, не трогайте!» Он гений был, гений.

М.Д. Сейчас про этот постулат необходимой свободы забыли. Ведь из Зона вышли школа Корогодского и школа Додина, которые прежде, чем сделать актера, душат человека…

Н.Т. Душат. А у него все было направлено на то, чтобы душа жила, чтобы моя свобода жила…

М.Д. Но в спектаклю по Бергману у вас такое бесстрашие!

Н.Т. Вот видите, вам так кажется, а на самом деле я сразу там прячусь, убегаю… А потом — Зон так любил нас! И удачных, и неудачных — всех! Любых.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

Павел Макаров. Наталья Тенякова: Печалей у меня накопилось больше, чем радостей. Таллинн, Москва, 1997–1998 

– В вашей семье две сильные личности – вы и ваш муж Сергей Юрский. Как вы уживаетесь вместе столько лет?

– У нас есть такие маленькие хитрости. Мы умеем переводить ситуации в юмористическую плоскость, и все напряжение моментально спадает. Слава Богу – он наделил этим качеством всю нашу семью. Иногда кажется, что мы вот-вот рассоримся вдрызг, но кто-то из другой комнаты скажет что-то смешное, и все сразу разряжается. 

– Вы можете назвать себя счастливой?

– Я умею радоваться, иногда бываю заводной, но по натуре я скорее меланхолик. Печалей у меня накопилось больше, чем радостей. Человек вообще одинок. Поэтому хорошая, надежная семья, где тебя понимают и принимают, – это очень важно. И здесь я несказанно счастлива. 

– За что вы полюбили своего мужа?

– Влюбилась я сразу, мгновенно и на веки вечные. В ту же секунду, как только увидела его. Я еще не знала, какой он. Лишь догадывалась, что он большой артист, что он кумир, что он умный. Но тем не менее я уже любила, и, значит, все было правильно. Его есть за что любить. Это один из самых интеллигентных и порядочных людей. Ни в какой ситуации он не предаст и не потеряет чувство собственного достоинства. Он надежен, как каменная стена.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

---

Наталья Тенякова. МАЛЕНЬКИЕ РОЛИ ЕСТЬ — В книге: Режиссерский театр: От Б до Я: Разговоры на рубеже веков / Ред.-сост. А. М. Смелянский, О. В. Егошина. М.: Московский Художественный театр, 2001. Вып. 2.

 — Считается, что люди, идущие в актеры, должны обладать специфическими свойствами характера: стремлением к определенной демонстративности поведения, стремлением к самораскрытию, к публичному обнажению своего «я» и т. д.

Думаю, что кто-то идет в актеры по этим причинам. Но далеко не все. Мне кажется, что многие идут в актеры «от противного». Многие актеры становятся актерами, чтобы в себе изжить стеснительность, закрытость. В жизни я очень закрытый человек, стеснительный, замкнутый. Хотя в это трудно поверить, но это так. Я предпочитаю роли женщин, абсолютно не похожих на меня. В юности мне интересно было играть старух. Еще на первом курсе я сразу сделала Гурмыжскую, отрывок из «Леса». Тогда мой учитель сказал: «Натуля, ты, конечно, можешь это играть, но лет через сорок, а сейчас шейка у тебя очень тоненькая».

До сих пор люблю характерные роли. В них я закрыта совершенно, меня не видно. Я избегаю и считаю недопустимым привносить в роль свои личные эмоции, переживания. Может быть, есть актеры, которые умеют это использовать, идти «от себя». Я нет. Я больше люблю придумывать. Если играть от себя, то я должна себя играть, а я играю все-таки совсем другую женщину. В пьесе, скажем, несчастная любовь. Вспоминаю случаи, которым была свидетельницей или о которых мне рассказывали…

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

---

2004 Георгий Меликянц.Наталья Тенякова: Мы с мамой целый год скрывали от папы, что я в театральном — Известия, 03/07/2004

«Юрскому шили диссидентство»

— Начнем с анкетных данных. Где родились, где крестились? Где учились?

 — Родилась в Ленинграде, там же училась, там же еще школьницей мечтала о театре. Там же с первого захода поступила в театральный институт. На курс к замечательному педагогу, профессору Борису Вольфовичу Зону. В институте переиграла множество ролей, таких разных, что и сейчас удивляюсь.

— После десяти лет, что вы были «актрисой Товстоногова», вы переезжаете в Москву. Вдруг. Ленинград, хоть и числился в 70-х областным городом, все-таки театральной периферией не был.

 — Так ведь мы переехали не по собственной воле. Юрский стал неугоден ленинградским партийным властям, хоть человек он совершенно беспартийный. Его запретили на телевидении, «не рекомендовали» снимать в кино…

— И главный режиссер БДТ Товстоногов ничего не мог поделать?

 — Не смог. Юрский ушел из театра колесить по стране с концертной программой. Я же оставалась в БДТ: вдруг ситуация переменится? Но в конце концов мы поняли: в Ленинграде нам не жить, у Юрского запрет на профессию. 

— А за что к нему так?

 — Это осталось тайной. Передавали шепотом, что он дружит с Солженицыным, что провожал Эткинда в эмиграцию и при этом произнес речь… Короче, шили ему диссидентство, хотя дружбу с Солженицыным он не скрывал, а Эткинда не провожал — не был в Ленинграде. И мы стали искать, где оскорбленному есть чувству уголок. Нас хотел взять Ефремов. Было известно, что худсовет МХАТа имени Чехова проголосовал «за», но Ефремова вызвали в Министерство культуры и популярно объяснили: во МХАТе Юрский служить не может. У Ефремова случился стресс. Зато Театр имени Моссовета не принадлежал Министерству культуры. И Юрского пригласили туда поставить спектакль для Плятта — «Тему с вариациями». Это было удачное решение, и через год в Москву выбрались я и наша маленькая тогда Даша. 

— Каково было вам переезжать: ведущее положение в БДТ. ..

 — Нельзя, однако, долго жить на два дома. Но главное, я решилась на это больше из солидарности и протеста. Даже сменила фамилию, стала по паспорту Юрская. Моя девичья фамилия Тенякова сделалась отныне моей сценической фамилией. А еще я боялась Москвы, шумной, беспорядочной после степенного Питера, где я выросла в центре, на тихой улице Пушкинской, впадающей в Невский проспект, возле старого памятника Пушкину. Но оказалось все не так страшно, нас приветливо встретили, выяснилось, что у нас в Москве много друзей. Вот только обменять квартиру не удавалось: никто не уезжал из Москвы в Ленинград. Театр Моссовета нам и тут помог: дали квартирку на Большой Дорогомиловской. Сейчас мы по обмену живем в Гагаринском переулке, среди арбатских двориков, все замечательно.

(…) Вы играете в поставленных Юрским «Стульях» и «Провокации». Играли и в других его постановках. Не мешает, что вы его жена, а он ваш муж?

 — В театре такая ситуация не редкая. Сколько пьес сыграно на эту тему! Проблема действительно существует. Но тут я вам напоминаю, что на основной сцене МХАТа имени Чехова нам довелось эту проблему разыграть перед тысячами зрителей. Речь о пьесе Бергмана «После репетиции» в постановке Вячеслава Долгачева. Юрский там режиссер, я — его любимая актриса и жена, а наша дочь Дарья играла тоже его актрису и мою дочь. Сложная семейная и театральная драма. И, думаю, мы были, простите за превосходную степень, идеальные исполнители этих ролей, потому что про это мы знаем все. Что же касается моей игры в постановках Юрского, то нам легко работается вместе потому, наверное, что мы быстрее понимаем друг друга.

— Вы вообще верите в везение?

 — Верю, но надеюсь только на себя.

— Тогда согласимся, что вам везло на режиссеров: Товстоногов был великим, во многом равновеликим ему был Ефремов. Кто еще кажется вам наиболее «теняковским» режиссером?

 — Уже сказала: Юрский. 

— Где вы познакомились и как? Он ведь старше вас?

 — Всего на девять лет. Познакомились благодаря одному из моих учителей, Давиду Исааковичу Карасику. Он позвал меня играть на телевидении в «Большой кошачьей сказке» по Чапеку. У Юрского была там главная роль, а я играла его невесту. Он уже имел громкое имя, а я была еще студенткой. И я была замужем, а он женат. Встретились мы снова через годы уже в труппе БДТ. Он уже не был женат, и я уже не была замужем. И тогда развернулся наш роман. Сейчас мы отгуляли и серебряную свадьбу, и жемчужную. Так что познакомились на съемочной площадке, как подобает профессионалам.

— Вы утверждаете, что понимаете друг друга. А не допускаете ли вы в профессии «порадеть родному человечку»?

 — Это с Юрским невозможно. Мы же из товстоноговского театра. Для Георгия Александровича театральное дело было всегда выше личных отношений. И потому мне еще с Гинкасом очень легко, с Яновской, с польским режиссером Эрвином Аксером — они тоже от Товстоногова, мы вроде одной крови.

— А раз так, не появляется желания вернуться, например, в БДТ?

 — Нет. Без Георгия Александровича…

— А в Театр Моссовета не тянет?

 — Ну, совместная работа не исключена. Однако всегда помню строки Шпаликова: «По несчастью или к счастью,/ истина проста:/ никогда не возвращайся/ в прежние места». Объяснить их не берусь, но считаю мудрыми.

2004 Семейный портрет на фоне театра

2004 Сергей Юрский. Предисловие к брошюре, изданной МХТ к юбилею Натальи Теняковой.

Про Наташу?

О, да, мне есть, что рассказать про Наташу! Сорок лет я наблюдаю эту актрису. Я видел все ее роли на профессиональной сцене. (Для абсолютной точности признаюсь— не видел одну из первых ролей в Театре Ленинского комсомола в Ленинграде— Оль-Оль в «Днях нашей жизни) Леонида Андреева. Говорят, играла превосходно). Видел все ее роли в кино и на телевидении. Свидетельствую— у актрисы Теняковой вообще не было «проходных» ролей. Удивительным образом Наталья Тенякова всегда являла себя как самостоятельный художник в самой зависимой профессии— актерской. При этом не было случая, чтобы любой режиссер не сказал: «В Теняковой самое точное воплощение моего замысла». Так говорил ее педагог, выдающийся мастер, профессор Борис Зон, так говорил кинорежиссер Ян Фрид, так говорили Георгий Товстоногов и польский режиссер Эрвин Аксер, чешский режиссер Ян Буриан и телевизионный режиссер Александр Белинский, Алексей Казанцев, Борис Щедрин, Гета Яновская, Виталий Ланской, Андрей Мягков… Присоединяюсь к этому и я — режиссер двенадцати ее сценических и экранных работ.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

---

2015 ?? Сергей Юрский о Наталье Теняковой в программе «Острова»

Расшифровка

Юрский: Всякий человек — остров. Но огромность, особенность этого острова, который называется Наталья Тенякова, не рассказан. Я попробую с ближнего взгляда, с взгляда, с одной стороны, любовного, с другой стороны абсолютно объективного. Потому что как ее режиссер, а я сделал очень много спектаклей и фильмов, где она была определяющей актрисой. Как она зависела от меня, так и я зависел от нее. Что может отдать эта актриса и каким способом?

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

2016 Дарья Юрская: У мамы крылатая фраза: «Зачем мне это нужно?«

…Как-то один знаменитый режиссер, не буду называть его имени, предложил ей небольшую роль в своем фильме. Он долго убеждал, насколько важна эта роль и почему ему нужна именно Тенякова. На что мама сказала: «Я все поняла. Спасибо огромное за предложение. Я поняла, зачем я вам нужна. Если вы назовете хоть одну причину, зачем это нужно мне, то я приду. Только имейте в виду: деньги мне не нужны».

И он завял. Потом мама призналась: «Господи, если бы он отшутился, на что я и рассчитывала, я бы пришла». Но он настолько растерялся, что ушел. А ее замечательная фраза: «Зачем мне это нужно?» — стала у нас крылатой. Она и в театре может отказаться от роли. Правда, в театре ей давным-давно не предлагают ничего такого, от чего стоило бы отказываться.

Кстати, слова о том, что деньги ей не нужны, мама повторяет часто. Она самый щедрый человек и человек, абсолютно наплевательски относящийся к деньгам. Я ничего подобного не видела. Причем такое отношение к деньгам у нее было всегда. Наверное, она с этим родилась. Как бы трудно они с папой ни жили, как бы совсем небогато она ни жила в юности, ее отношение к деньгам не менялось. Она всегда уверена, что деньги должны уходить. Их надо раздавать, тратить на себя, отдавать кому-нибудь. Вот сейчас все озабочены тем, что рубль падает, наступает кризис. Мама звонит мне и говорит: «Даша, надо тратить деньги. Надо немедленно потратить деньги. Давай купим все, что ты хочешь». Я абсолютно уверена, что это единственное правильное отношение.

Мама очень преданный друг. Дружить она умеет. Вообще она умеет многое. Не умеет она всякую ерунду — шить, заниматься домом. Уверяет меня, что и детей воспитывать она совершенно не умеет. Когда я не знаю, как справиться со своими сыновьями, и спрашиваю ее, как же она воспитывала меня, она отвечает: «Я тебя не воспитывала. Тебя и не надо было воспитывать. Мне дали девочку спокойную, самостоятельную. Я бы ни с какой другой не справилась. А тебе дали двух мужиков».

…Первый свой спектакль во МХАТе я сыграла на третьем курсе. Мама и Вячеслав Невинный играли супружескую пару, а я одну из дочерей. Я вышла, начала свой монолог, повернулась к маме и вдруг увидела, что она, забыв обо всем, стоит и за мной повторяет губами мой текст. Я настолько оцепенела от этой страшной картины, что отвернулась от нее. Мама потом мне сказала, что она действительно забыла обо всем. Материнство полностью перебило в ней все актерское. Она забыла, кто она, что должна делать. Понимала только одно — вышел ребенок и ему надо помочь.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

2017 Наталья Тенякова в программе «Мой герой»

Екатерина Дмитриевская. Театр лучше жизни. — Экран и сцена, 19 июня 2025

Этот творческий союз прекрасен и уникален. Любовь спасала, помогала пережить драматичный, болезненный переезд из Ленинграда в Москву. В спектакле Сергея Юрского «Правда – хорошо, а счастье лучше» в Театре Моссовета Наталья Тенякова играла Поликсену. Деятельно участвовала во всех затеях мужа, от принципиальных совместных поисков ключей к драматургии абсурда – в «Стульях» на сцене Школы современной пьесы, в телеверсии «Лысой певицы» Ионеско – до эпизодических ролей Аделаиды Ивановны в «Игроках-XXI» или жены Чернова в одноименном фильме.

Тандем из фильма «Любовь и голуби» Владимира Меньшова снискал народную любовь и популярность. Но я бы вспомнила изумительный дуэт Юрского и Теняковой в ролях родителей Базарова в сериале «Отцы и дети» Авдотьи Смирновой.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

Памяти Натальи Теняковой — Петербургский Театральный журнал 21 июня 2025.

Анна Родионова. КОНЕЦ СВЯЗИ

— Наташа! Ты сейчас где?
Молчит.
— Ты сейчас где?
Молчит.
— Ну как там вообще?
Молчит.
— Ну хоть что-то скажи.
Молчит.
— Юрского видела?
Молчит.

— Нет, я понимаю. Не все сразу. Я плохо знаю тот мир. У вас там как? Тепло?
Молчит. Потом вдруг говорит. Своим. Хриплым. Неповторимым.
— Осипа видела. Не узнал.
— Что не узнал? Постой, я не понимаю, ты про кого?
— Про кота.
— А Юрский узнал?
— Рукой махнул. Издалека…
— А вас там много?
— Ну как у Сокурова. Тени.
— А ты тень?
— Я — Тенякова.
— А что нашим передать?
— Что умирать не страшно. А Дашке передай — пусть живет.

КОНЕЦ СВЯЗИ

Генриетта Яновская, Кама Гинкас. НЕСКОЛЬКО ФРАЗ ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ БОЛЬНЫХ

Яновская: Нету во мне «нескольких слов», и «много слов», и «мало слов». Есть боль, боль — и больше ничего. Есть колоссальная потеря. Мир теряет и идет дальше. Возникнут какие-то новые люди, и, возможно, кто-нибудь из них будет прекрасен, но не так же. С теплом и человечностью, но не с той же. С любовью, но не такой. С голосом нежным и с хрипотцой. Но не с таким, не с такой.

Наташа — это колоссальная индивидуальность. Индивидуальность не только в проявлениях. Слово «индивидуальность», которое теперь много употребляется, неточное, но я не знаю, какое другое употребить. Она не только людей видела индивидуальным способом. Она сама подключалась к тому, что она видела и слышала, поэтому она была очень избирательна во взаимоотношениях. Во всяком случае, я не встречала с ней рядом людей подловатых, людей, пристраивающихся к жизни, людей, знающих, где что выгодно…

И вы видите, я говорю не об актрисе. Я говорю о Наташе Теняковой, ленинградской девочке. Мы вообще-то обе ленинградские девочки. Это нас очень объединяло здесь, в Москве. Мы так и остались ленинградские девочки. Ленинград — такой щедрый для других город, расшвыривает своих детей в разные стороны.

Когда она уезжала в Москву, она уезжала, как жена декабриста, за мужем, который должен был уже уехать. Она заменяла фамилию на его фамилию, потому что она была уже не актриса Тенякова, она была уже жена Юрского. И мне очень странно сейчас говорить о ее творчестве, потому что я не понимаю, как можно говорить о творчестве актрисы, которой нет. Это пусть скажут театроведы, очень немногие, которые умеют это увидеть и умеют это написать. Театр, который мы делаем, уходит с тем поколением людей, которые его видели…

Гинкас:Потеря Наташи — это слишком близкая потеря. Странная штука. Мы не так часто встречались в последнее время. Но наличие ее в Москве, как наличие ее раньше, при Сереже Юрском, делало город Москву все-таки чуть-чуть более родным, если хотите, чуть более честным, чуть менее суетным. Чуть более интеллигентным делало город Москву. Да, не надо хамить, а мне хочется хамить. Потеря…

Нельзя сказать, что мы были близкие друзья. Но мы были друзья. Я бы сказал, мы любили ее всегда, так же как Сережу Юрского. Для нас они всегда были чем-то… если хотите, очень плохое слово, ну, совсем неуместное слово… вроде иконы. Вот иконы, то есть то, на что ты, так сказать, как бы себя проверяешь. Гета сейчас морщится и права. Ну, переведи, сделай более литературно. Я не могу перевести.

Потеря Наташи — это последняя потеря. После ухода Юрского стало совсем душно в городе Москве.

Яновская Кто-то говорил, я не помню, что, когда они уехали, они увезли с собой Ленинград…

Гинкас Я не сомневаюсь, что отъезд Юрского из Ленинграда сделал его еще более тяжелым, безвоздушным городом. Но все-таки это было другое время. Сейчас совсем нечем дышать. А когда был Юрский и когда еще была Наташа — был какой-то пунктир, какая-то связочка, какие-то ниточки. А сейчас этого нет. Можно сказать, что мы будем задыхаться.

Не могу, не могу. Не получается…

Яновская Для тех, кто видел, невозможно забыть девочку Машеньку с косичкой. С курса Зона, их дипломный спектакль «Машенька». Играл Ледик Секирин, играл Володя Тыкке. Мне вчера позвонила Томка Котикова, которая тоже говорила о Машеньке. Томка поступила в институт на год позже нас, а мы поступили позже Наташи и видели этот дипломный спектакль. Нашему знакомству шестьдесят с лишним лет.

Гинкас Подумаешь, советская пьеса какая-то. Дипломный спектакль. Гета помнит фамилии других исполнителей. Я не помню ничего, кроме девочки. Я не знал тогда фамилии, мы только поступили. Какая-то девочка фантастическая, хрупкая, ломкая, готовая к какой-то жизни — светлой, хорошей жизни. Но почему-то она была такая хрупкая, что очень нам за нее страшно было…

Вот такая она была. С ее чуть хрипловатым голосом, который передавал такое количество обертонов того, что происходило с нею, а в результате — с нами.

Яновская А мы были молодые-молодые режиссеры, поступившие только что и, следовательно, знающие все и понимающие все лучше всех, и тут мы были сражены насмерть. Когда вчера позвонила Томка Котикова, мы с ней сидели долго у разных телефонов и вспоминали и Машеньку, и тех, кто участвовал там… И большое соболезнование Леве Додину тоже в связи со смертью Наташи. Он тоже с этого курса…

Марина Дмитревская. МОЙ ХХ ВЕК

Она была великий человек. Великая актриса и великая женщина. Фантастически была хороша, изумительно играла, никогда не врала и не притворялась, любила Юрского — как его Фарятьев — ее Александру, «как никто и никогда»…

Все театральные люди это понимали. Что великая.

От грации леди Брет — к зэчке-дворянке из фильма Андрея Смирнова «Француз».

Абсолютное бесстрашие, вот абсолютное! И море смыслов, микрореакций, весь ХХ век, весь ГУЛАГ вместила в свою старуху…

А в «Юбилее ювелира» вместила в героиню все возможные вариации любви. Знала про это… Ее фантастическая любовь к Юрскому, очевидная для каждого, кто хоть миг соприкасался с нею, — отдельная тема, достойная романа в большей степени, чем любое театральное свершение. В этой любви было столько самоотреченности, что становится понятна и природа сценического самоотречения от себя — во имя роли.

Много лет моей немотивированной страстью был телеспектакль Сергея Юрского «Фиеста», где молодая Тенякова — Брет Эшли. С навязчивостью маньяка я показывала пленку студентам, иногда пересматривала в тишине сама. Однажды, впервые приехав из Франции с бутылкой коньяка, посадила курс студентов перед монитором — смотреть, а на сцене, где Панков дегустирует, перекатывает во рту старый коньяк, налила всем по рюмке и велела не глотать до конца длинного монолога. Чтобы вкус впервые попробованного настоящего коньяка «оттуда» связался с актером (кажется, я была в тот момент неплохой педагог).

Люди, годы, жизнь принимают в «Фиесте» обличье блистательной компании, «потерянного поколения», путешествующего в 1970 году в Испанию, в Памплону, в свободу. Как же неподражаемо хороша там Тенякова! Как царит среди первачей БДТ, первоклассных хемингуэевских мужиков, как по-балетному точно партнерствует с М. Барышниковым — Педро Ромеро. Как «перекатывает», словно глоток коньяка во рту, обервкусы и обертоны тоски, несбыточности, отчаяния. Долгие годы это была одна из лучших ее ролей — глубокая и прекрасная в ощущении безнадежности. Драматическая грация, отсутствие кокетства, тоска.

Теперь рядом поставлю «Юбилей ювелира» и «Француза». Не понизила к старости планку, нет. Не про нее это было — понижение… Хотя про безнадежность понимала… Мне рассказали: когда в прошлом году народные артисты России писали письмо министру культуры, пытаясь не дать ректорше уволить меня из института, она передала через Дашу: «Письма сейчас писать бесполезно, Марине это не поможет. Но тем более надо их писать и подписывать. Я ставлю свою подпись»… Наверное, надо было позвонить ей, когда позже я про это узнала, но я всегда стеснялась и робела.

А как могло быть иначе?.. Представьте себе лето 1970 года. Вологодская область. Июльским вечером из деревни Огибалово в деревню Заречье, пыльной сельской дорогой бегут несколько школьниц, отправленных в колхоз. Они смертельно опаздывают в клуб, в кино, а бежать километра четыре. И одна из них, прямо на бегу, совершенно запыхавшись, все четыре километра рассказывает одноклассницам про Асенкову, которую сейчас в фильме «Зеленая карета», если они не опоздают, будет играть Наталья Тенякова, и еще про «Старшую сестру», где Тенякова — Лида, и еще про БДТ… Она бесконечно излагает какую-то информацию, поскольку собирается быть киноведом. И скажи этой вологодской школьнице, бегущей из деревни Огибалово в 1970 году, что тридцать четыре года спустя Сергей Юрский обратится к ней при встрече: «Марина, у Наташи юбилей, мы делаем буклет, напишите о Теняковой…» — она, эта школьница, точно не добежит до деревни Заречье, где показывают кино, и упадет сразу от нескольких потрясений: Юрский (!) обратится (!) к ней (!). А с Теняковой (!) после похорон Володина, автора «Старшей сестры», где Тенякова — Лида, они пьяные будут звонить трезвому Юрскому в Москву из гостиницы «Октябрьская», из опустевшего города… (И там я снова услышу беспокойное и заботливое: «Марина, только не говорите Сереже, что на похоронах почти не было москвичей, а то он расстроится…»)

Где — Огибалово? Где — я? Где Тенякова? И уж тем более где — Юрский?.. Но ведь каждый раз сама Тенякова рассказывала о своей встрече с Юрским с таким восхищенным изумлением, как будто тридцать лет не может привыкнуть к тому, что с неба сошло к ней на землю это солнце — Юрский. Как будто это она бежит из деревни Огибалово в деревню Заречье, а не является удивительнейшей актрисой последней трети прошлого века и четверти нынешнего…

Мы учились в одном институте, ЛГИТМиКе, и, разбирая институтский архив, я видела множество фотографий студентки Теняковой. Например, в «Машеньке» А. Афиногенова. Смешная пухлогубая девочка в школьной форме никак не напоминает очаровательную леди Брет Эшли, в которую она превратится буквально через несколько лет. Лидия Аркадьевна Левбарг, учившая наш институт истории зарубежного театра, рассказывала: «Однажды я выгнала с лекции студентку первого курса. Она сидела на задней парте — мордатая, с двумя тощими косицами, непривлекательная — и чиркала спичками, сжигала одну, начинала следующую. Поскольку это был класс Зона, я спросила его, как он смотрит на свою ученицу. Он ответил: во-первых, она будет актрисой с огромным обаянием, а во-вторых, очень красивой женщиной. Это была Наташа Тенякова».

Петербург — мужской город. И он долго не мог избыть тоску по Теняковой — последней товстоноговской героине-женщине, как будто наследовавшей Татьяне Дорониной, но на самом деле героине совсем другого времени. Тоже со специфической интонацией, растянутыми фразами, чуть носовым звуком. Но время было сумрачное, 1970-е, и ее женственность была припухлой, как от слез, она была «младшая сестра» с изначальной печалью и готовностью к несчастью. В этой женщине никогда не было тяжелой доронинской самодостаточности и правоты. Сумрак времени бросал тень, музыкальность была надтреснута, рефлексия нарушала цельность. Но главное — в Теняковой всегда жило бесстрашие, я уже говорила, позволившее сыграть поздние роли, а в молодости — Веру в «Трех мешках сорной пшеницы», Александру в изумительных «Фантазиях Фарятьева», а потом, уже в Москве, и Гедду Габлер у Гинкаса, и Паньку во «Вдовьем пароходе» Яновской. Случайно недавно пересмотрела. Она там совершенно «неформатная», как будто уже сыграны «Стулья» и прочий абсурдизм. Все люди как люди, а эта широко шагающая чувырла — изумительный коммунальный клоун (тесно было Теняковой в гиперреализме, она рвала форматы, оказываясь одновременно подлинной и театральной, психологичной и масочной). Бесстрашие позволило ей кинуться в омут бергмановской пьесы «После репетиции», сыграть спившуюся великую актрису Ракель, но главное — позволило уцелеть во времени. Она двигалась именно безоглядной верой в самые разные «предлагаемые» и сохраняла тайну и шарм «недоигранности», «недовоплощенности». Кажется, там, внутри еще было столько всего…

У нее не было амплуа, не было внутренних границ, а была абсолютная, какая-то неактерская, «человечья» искренность. Она никогда не делала вид, не несла свою красоту победительно и не боялась превращаться в клоунессу (вот-вот, «Любовь и голуби», именно, все только по ним ее и знают, прям отчаяние берет: «Умерла звезда фильма „Любовь и голуби“…»).

Тенякова могла играть что угодно, а сыграла обидно мало.

Но попробовали бы вы сказать ей про это! Услышали бы только одно: «А Сережа не сыграл…». Кажется, она была абсолютно лишена актерского тщеславия и озабочена только тем, что и как не доиграл Юрский.

То, о чем нам говорили: «Цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех…» — и что так стремительно исчезло под натиском шумихи и успеха, образовавшими в определенный момент оси координат нашей переменившейся жизни в искусстве.

Однажды мы делали интервью. Под щелыковской липой. Получив текст, она сказала в телефон: «Марина, все прекрасно, но опубликуете это только после моей смерти». Потом Юрский ее как-то уговорил, уломал, она вычеркнула лишь пару абзацев, так что «после» мне нечего опубликовать кроме бесконечной любви к огромной актрисе и уникальной личности.

А еще ушла ее ироническая грудная интонация… А еще достоинство…

Ольга Скорочкина.ОНИ — НАШ ЛЕНИНГРАД

У очень многих людей они, Наталья Тенякова и Сергей Юрский, всю жизнь были «моим Ленинградом», представлением об идеальном счастье— театральном и человеческом….

Они переиграли на сцене и в кино столько невероятных пар и сами в жизни были великой парой — мы ведь любили их еще отдельно за их любовь.

Уехав однажды из Ленинграда, они снова и снова возвращались в Петербург.

Потому что не тот это город, знакомый до слез, с которым можно расстаться. И не те это люди, которых можно взять и выслать.

Можно покинуть БДТ, когда театральные пути с Товстоноговым разошлись.

Можно уехать из Ленинграда в Москву в вынужденную эмиграцию. Но невозможно разлучить с Городом, и никакие театральные интриги и никакие козни партийных боссов это сделать были не в силах.

Смешное, наверное, сравнение, но, когда Данте изгнали из Флоренции, он же не перестал быть великим флорентийцем.

Так и Юрский с Теняковой:
«Они наш Ленинград».

Их отъезд навсегда остался открытой раной. И незарубцевавшаяся рана эту любовь к ним усиливала.

Но вот теперь, пожалуй, рана зарубцевалась, когда пришла и накрыла настоящая и вечная разлука.

А когда они привозили свои московские спектакли, таких наэлектризованных любовью залов, такого взволнованного аншлага в Петербурге сложно было бы найти.

Нашла свое старое интервью с ними, почти тридцатилетней давности.

С уходом Юрского и Теняковой будто истекает время и нашей жизни тоже, уходит из-под ног, откалываются камушек за камушком, и исчезает театральное счастье.

Но перечитываешь-пересматриваешь их: нет же! никуда не уйдут, покуда живы их последние зрители, помнящие их лица и голоса.

И снова слышишь ее голос с хрипотцой: «Ну какая я роковая? Меня и вахтеры сейчас в театр пускать не хотели. Все допытывались: кто я такая?»

Я ее спросила тогда про знаки судьбы, вот ее ответ: «Зон. Юрский. Дочь… Это то, что мне послано Богом. Если бы этого не было, ничего бы не было. А все остальное я в жизни заслужила трудом, все остальные удачи зависели от меня, от моей работы: Товстоногов, театр, роли, спектакли…»

В начале 1990-х они привезли гоголевских «Игроков».

Руку на сердце: спектакль не получился, хотя Юрский и собрал тогда в Артель Артистов первых игроков московской сцены: Евстигнеев, Филатов, Калягин, Невинный…

«Провал гладиаторов первой величины» — помню газетные рецензии. Ну не дался им Гоголь, кони рванули и помчали врозь, и разъехалась их артистическая телега, пыль стояла столбом — что это было?!..

И если кто устоял в том артельном бездорожье — это Наталья Тенякова.

У Гоголя и роли-то для нее не было. Но Юрский нашел и не прогадал. Она играла Аделаиду Ивановну, не человека даже, не земную женщину, а существо, фантом: крапленую колоду. Выходила на сцену в черном шуршащем пальто, чертова кукла, чудная баба, и так смотрела на игроков, так загадочно маячила за ними темной тенью, что было понятно: быть беде.

Можно сколько угодно размышлять о метафизике Гоголя, но выйти и сыграть химеру, мираж, почти без слов сыграть про «обманную землю, землю надувательную» — это надо было что-то глубинное понимать и про свою землю, ее магму, и про сияющий магнетизм сцены. И самой быть таким магнитом. Редкоземельным металлом. Как Тенякова.

В «Стульях» Ионеско они сыграли древнюю супружескую пару, глубоко заранее перелистав последние страницы жизни. Ее потери и утраты.

Печаль старости и восхищение жизнью и друг другом…

Бред вдвоем, бесконечные ауканья, повторы невпопад…

Трагизм неизбежного расставания с жизнью и вечное изумление перед ней…

Готовящийся к уходу из жизни Месье Сергея Юрского был похож на старого ребенка: капризное детство и растерянная старость поразительно соединялись в нем…

А когда Мадам Натальи Теняковой в своем алом балахоне вдруг начинала танцевать, из старухи с квохчущими материнскими интонациями она превращалась в Прекрасную Даму — обольстительную, роковую…

«Я был влюблен в вас тысячу лет. Вы так переменились, и ничто не изменилось в вас».

Они проживали последний день своей жизни в кругу воображаемых гостей.

Возникало физическое ощущение зыбкости, ирреальности реального. Они вообще умели виртуозно играть на алмазной грани между жизнью и небытием, реальностью и фантазиями. Если бы можно было очертить их игру поэтической формулой, я бы призвала Тютчева:

О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Казалось, про «двойное бытие», фантомность, исчезающую ткань жизни они понимали все. Это была их тема, не сговариваясь, просто по природе дара.

Классик абсурдизма Ионеско избегал слова «абсурд» — он предпочитал говорить: разрыв, распад…

В «Стульях» Юрский и Тенякова сыграли этот разрыв: как люди мечутся между январем и мартом, никак не попадая в февраль. Как они «сидят возле жизни, вспоминают о печке…».

И вот «только шесть часов, а уже ночь».

Но их дуэт — это был вызов всем разрывам и распадам.

Может быть, абсурдизм, завещанный нам Ионеско, и есть тайная норма бытия.? Но не того трагического и обжигающе счастливого бытия, в котором существовали они. Мир мог крошиться вокруг них, разъезжаться, исчезать, старость, одиночество, потерянность отчаянно наваливались из темных углов жизни…

Но они «приручили» абсурд, очеловечив великой нежностью друг к другу, жалостью и поддержкой.

Невозможно забыть комическую присказку Старухи—Теняковой, разряжавшую на пороге смерти трагизм их ситуации: «Ты такой способный, мог бы стать кем хочешь!»

Они, конечно, не послушались Ионеско и не сыграли финал, в котором герои выбрасываются из окна. Не из своеволия, а просто из другого понимания жизни. Ступить в окно — это для слабаков.

А старость и смерть для людей сильных духом. И они про это сыграли весело и бесстрашно. Уходя в финале, взявшись за руки, по ведущей в никуда лестнице.

И конечно, невозможно не вспомнить их семейный спектакль на троих, «После репетиции» Бергмана.

Рефлексия на тему профессии: кто мы? зачем мы? куда мы и о чем?.. Нервы и трепет театра, его шепоты и крики, замыслы и смыслы. Сложнейшую партитуру они разыграли с внутренней свободой и такой силой эмоциональной экспрессии, что театр в тот вечер мог смело экономить на электричестве.

Ракель, бывшая актриса Фоглера, являлась ему как наваждение, как фантом. Ее давно не было в живых, но она пришла к нему в этой «Игре снов» и сыграла свою сцену на одном дыхании.

В ней была бурная, какая-то пьяная легкость, будто «частица черта в нас», и она вышла, взмахнув струящейся юбкой, как идеальная актриса Кальмана и Штрауса, а потом, конечно, возникал трагический надлом.

— Скажи, мой инструмент сломан? — спрашивала она Фоглера. И он был так потрясен ее явлением с того света, немыслимым сочетанием каскадной роскошной игры и душевной потерянности, а главное, было очевидно, что артистические инструменты самой Теняковой — начищены до блеска.

И эти ее глаза… Как говорил ей совсем другой герой их с Юрским спектакля Павел Фарятьев: «Мне очень больно было, когда вы так на меня посмотрели… Я даже не знаю, как мне дальше жить с таким вашим взглядом».

Как же мы дальше будем жить без ее «такого» взгляда?..

На нынешней сцене трудно представить себе необразумившегося Чацкого, сующего руку в огонь.

Никто не станет сегодня метать бисер перед свиньями: за это теперь светит многолетний срок, а не просто «что будет говорить княгиня Марья Алексеевна».

И ни от кого, ни от кого не будет на сцене исходить такое потрескивающее небесное электричество, трагический слом и радостное сияние одновременно, как от Натальи Теняковой.

Татьяна Жаковская

— Представляешь, — говорит Она, новоприбывшая, Ему, неторопливо ждавшему шесть лет, после первых объятий, — стоило тебе уйти, как все началось — точно как ты предсказывал и опасался: сначала эта эпидемия, ее ковидом назвали, потом еще хуже…

— Я знаю, мы тут всё знаем, — мягко отвечает он, — но какой ты молодец, как много сделала, как хорошо сыграла — вот это и еще вот это…

— А Даша-то — какой молодец! Всё успевает… А камень, как тебе понравился камень? Мы так долго искали… А сколько народу пришло на твое 90-летие — зал не вместил, пришлось второй раз играть… не забывают!

— Я знаю… Отдохни с дороги…

Они сыграли уже эту сцену в «Шагале», когда мать и сын расспрашивали друг у друга о том, где их похоронили. Как и другие их актерские дуэты — это было уже далеко за пределами просто театра, начиная с самого первого, ставшего знакомством и судьбою — в «Большой кошачьей сказке».

Повезло — нашли друг друга две половинки, но ведь нужно было еще и выстоять вместе всю жизнь…

Кирилл Серебренников. Наташа. — 19.06.2025 @KirillandhisFriends

Однажды я придумал поставить спектакль по пьесе В ОЖИДАНИИ ГОДО с «великими старухами» —  Теняковой,  Покровской и Ахеджаковой. Тенякова гениально репетировала Поццо. Это был актерский шедевр. Спектакль не вышел из-за категорического запрета наследников Беккета на изменение «гендера» персонажей. Хотя конечно же Наташа, Лия Меджидовна и Алла Борисовна играли не женщин, а именно персонажей этой пьесы, их смысл и суть. Спектакль убили на взлёте, но зато как потрясающе мы провели вместе время! Как мы репетировали! Как мы болтали! К счастью, сохранились записи репетиций (спасибо, @anna__shalashova ), и можно послушать потрясающий рассказ Наташи про бунт в БДТ. Я буду всегда помнить её такой — гениальной во всем: в лицедействе, в рассказах о театре, в человеческой порядочности и артистической смелости. И всегда — Живой.

---

ТЕНЯКОВА. МАГМА 

Наташа Тенякова — Гурмыжская танцует под Лолиту Торрес. Даже не танцует, а как бы обозначает танец. Народу достаточно – народная артистка вышла и чуть-чуть потанцевала. Овации в конце сцены, как бы Наташа ни танцевала. Мой спектакль «Лес» по Островскому идет в МХТ с 2004 года.

«Лес» и как другие пьесы Александра Островского – это признание драматурга в любви его величеству актеру. Без хороших актеров эта пьеса не живет, не взлетает, тухнет…

Первый «Лес» я поставил в Америке, и Олег Павлович: что это ты в Америке, давай тут поставишь, начинай немедленно! 

Он не любил, когда что-то интересное происходит не у него в театре, я тоже в себе ловлю эту черту…

Я говорю: Олег Павлович, ну кто тут Гурмыжская будет, у меня была прекрасная Гурмыжская в Америке…

А он говорит: как кто? Наташа Тенякова! 

Я скептически пожал плечами.

Он: ну, встреться, просто встреться. 

Я что-то про нее поузнавал… В общем, она играла тогда крайне мало – не было у нее ролей, посмотреть ее было негде. 

Я, помню, купил цветы, пришел, у меня были еще такие патлы длинные, серьга в ухе, я пришел, курила она, на меня так смотрит, изучает, разглядывает. Ну, а потом она говорила, что ей понравилось, что она увидела панка, который рассказывает ей про Островского, и ей показалось интересным такое безумное сочетание, так что она согласилась. 

А ей сказал еще мастер курса, у которого она училась, был такой Борис 

Зон в Ленинграде, мол, Наташка, когда в возрасте станешь, ты обязательно должна Гурмыжскую сыграть. И с детства у нее это было назначено как некая художественная перспектива, и вот пришел тот самый панк предлагать ей Гурмыжскую, и она: ну, давайте попробуем…

Когда Сергея Юрского, премьера БДТ, выгнали из Ленинграда чекисты и советские чиновники, его жена Наталья Тенякова, молодая звезда этого же театра, не задумываясь последовала за ним в ссылку…До этого они прожили большую жизнь в театре Товстоногова, в знаменитом БДТ. Товстоногов как художник был очень властным, был, что называется, режиссером-тираном, он с Наташей, по-моему, работал не так много как с остальными, не так, как с Юрским, потому что ее свободолюбивая природа не подчинялась никакой тирании, вернее показывала этой самой тирании ее несущественность… 

Их – Юрского и Тенякову — КГБ выгнало из Ленинграда за смелые высказывания, за дружбу с диссидентами, за прочее, они были не угодны тогдашнему начальнику города Романову или кто там был, их просто выжили из города, не за что было посадить, было бы – посадили…Наташа знает, что такое быстро собирать вещи и в 24 часа покидать насиженное место, родной город. Они – я их, к счастью узнал близко, и даже успел до ухода Юрского близко с ним познакомиться, – люди очень честные и порядочные, в них все настоящее, в них не коммерческий патриотизм, а подлинное, гражданское чувство. Я знаю, что Юрский меня поддерживал публично, после того как внимательно изучил дело. На самом деле, эта пьеса Островского «Лес», она все про это, про человеческую порядочность.

С актерами типа Теняковой формальные трюки не очень проходят, такие актеры – «животные» — вываливаются из любых концепций, если они Уже их богатой и витальной природы. Когда надо надеть «форму» на живую материю, то это бывает невероятно сложно сделать, если сама живая материя не умеет себя образовать в форму. 

Тенякова – сама себе форма… Форма жизни, на которую хочется смотреть и смотреть, любоваться… 

Тенякова – человек-магма с удивительным тонким умом и с принудительным обаянием. Ее юмор, ее харизма – отдельная и труднопередаваемая на бумаге стихия. 

Тенякова – это «живой процесс» течения жизни в роли, не искусственное, а подлинное существование в репликах, в мизансценах…Такие актеры не воспроизводят заученное ранее, а рождают его каждый раз заново на глазах зрителей. Это и есть настоящее чудо живого театра. Леонов, Раневская, Ефремов, Евстигнеев…И Тенякова.

Процесс рождения персонажа у этих актеров такой пугающе настоящий, что ты теряешься от откровенности и даже шероховатости этого «акта творения», что доказывают его уникальность, ведь все происходит на твоих глазах… Опасность состоит в том, что, если у артистов  такого типа нет достаточного профессионализма и умения повторить этот «живой процесс» из раза в раз без значительных потерь, то может случиться так, что они переходят в категорию, которую я сам для себя называю «отвязавшийся контейнер». Это когда в грузовике какой-то контейнер отвязывается, то он начинает…биться о борта, его невозможно поймать, потому что он, как взбесившийся бегемот, разносит все, и себя в первую очередь, он — неконтролируемая стихия. Я таких артистов тоже знаю и это – ужас, «туши свет, кидай гранату!», но — у Наташи, у Натальи Максимовны чудеса «живого процесса» сочетаются с таким высоким профессионализмом, с таким умением поместить себя с помощью режиссера ли, партнера ли, с помощью самой себя ли, не важно как — в точную форму, что тогда случается шедевр, чудо, и тогда на сцене ты видишь абсолютную живую жизнь в точных мизансценах, в точных, подлинных реакциях, которые не кажутся сделанными, заученными, они рождаются «здесь и сейчас», и это тот самый случай, когда хочется сказать, что происходит не «игра», потому что в игре есть какая-то неправда, какое-то есть притворство, а вот настоящее акционное современное искусство, будто человек выходит и обливает себя керосином и поджигает, и ты на это все смотришь и думаешь: блять, это же все по-настоящему, это «непонятнокак», это все живое… 
Это вот Наташа. 
Наталья Максимовна Тенякова. 

РS. Этот текст я писал про Наташу, когда она была жива. Я решил не менять в нем ничего, не писать про нее «была»… Потому что для меня Наташа Тенякова будет живой всегда. Все годы, когда я был под арестом, все эти годы, когда мое имя вычеркнуто из мхатовских програмок, она смело выходила к публике в конце спектакля «Лес, властным жестом останавливала овации и называла меня. Спасибо вам, Наташа, я это никогда не забуду.

Павел Руднев — @teatrovidenie 19.06.2025

Однажды я делал интервью с Натальей Теняковой. Там она говорила поразительные вещи: ее лгитмиковский педагог Борис Зон убедил ее в том, что «актерский труд будет своеобразной защитой от моей ужасной застенчивости, стеснительности, интровертности». Да, так бывает: артист может быть скромен и не кипуч, не ершист, не жаждет захвата.

Тенякова так и играла. Например, Марья Антоновна в «Ревизоре» в сцене соблазнения – деревянная кукла, зажатая, провинциальная девица, губки бантиком, говорит скованно, сдержанно – словно пьяная, а на самом деле как бы в параличе, с языком, в который вкололи анестезию. Если Хлестаков пьян от алкоголоя, то ее героиня – от самоедства. Она совершенно не знает, как нужно поступать с заезжей петербургской звездой. По тексту Марья Антоновна не уступает атаке Хлестакова, а в спектакле скованность героини наоборот выглядит как самый развязный флирт. Персонаж так зажат, что все реакции спонтанные: сама собой выбрасывается рука, не держит колено, тики, сбивается голос. И вот такая, словно в заморозке, Марья Антоновна еще больше распаляет эротическое ожидание легкомысленного идиотика Хлестакова, каким его блистательно играет Олег Басилашвили.

Эту кукольность, шарнирность, автоматизм Наталья Тенякова изумительно использует в совместном с Сергеем Юрским спектакле по Ионеско «Стулья». В театроведческой среде принято говорить о том, что в России ввиду невозможности театра абсурда в СССР не сформировался канон абсурдистской театральности. Но тем и ценнее этот супружеский спектакль середины 1990х, что, видимо, именно его надо назвать вершиной русского театра абсурда.

Я тогда, в беседе, задал ей глуповатый вопрос: не боится ли она режиссера N. Тенякова рассмеялась и сказала, что после Товстоногова ей уже ничего в театре не страшно. Недавно ушедший из жизни главный режиссер старооскольского театра Семен Михайлович Лосев несколько лет назад опубликовал стенограмму репетиций (он сохранил не одну такую партитуру!) пьесы Горького «Дачники» в БДТ. Там артисты устроили Товстоногову серьезную выволочку. Настоящий актерский бунт, резкий и беспощадный. Заводит, разумеется, Олег Борисов. Присоединяются Наталья Тенякова, Олег Басилашвили, остро шутит Владислав Стржельчик. Претензии артистов существенны — как можно сегодня пародировать интеллигенцию, ведь это же наш класс, наше сословие, зачем давать повод его шельмовать. На дворе – 1976 год, очередной виток реакции, давления над миром искусства. В этой дискуссии Наталья Максимовна дает самый сильный аргумент: «Как можно издеваться над интеллигенцией, ведь она битая».

У Теняковой был удивительный голос. Звук в гортани как бы раздваивался. Одно и та же звучание давало сразу два обертона, диапазон интерпретаций. Одна нота уходила в хрип, в крикливую обиду, другая уходила в завышение, в пафос. Речь звучала и звенела, одновременно являя грубую, вздорную интонацию и одновременно те же слова сообщались в благородном аристократическом шепоте. Расколотый радийный голос, такой узнаваемый. Актриса брала мелизмами, богатством неопределенной интонации. Все слова произносятся со знаком вопроса.

Послушайте, как звучит ее Фатима в детской сказке «Али-баба и сорок разбойников». Жена богатого брата Касыма, она в родной семье словно двойной агент. И любит мужа, и подстегивает его эго, раздражает его спокойствие. В голосе – и хитринка, и завистливость, и одновременно умение быть обходительной. Фатима чувствует свое превосходство и одновременно заготавливает себе подстилку для того, чтобы небольно упасть, когда превосходство кончится. Она знает, что превосходство – это временно, случайно. Эта мудрая женщина знает, почем фунт лиха и никогда не позволяет своей гордости залететь выше воробья. Она в тысячу раз умнее и мудрее своего глупого богача-мужа и, когда он от своей дурости гибнет, она, судейская дочь, умеет стать преданной рабыней для своего нового хозяина Али-Бабы. Именно она спасает его от гибели, устраняет опасности. Легкомысленная, беспечная, танцующе-поющая жена Али Зейнаб на такое не способна. Фатима была высокопоставленной особой, а стала воином-защитницей нищеброда.

В «Кабале святош» ее Мадлена Бежар вынуждена мириться с предательством мужа Мольера (Олег Ефремов), она терпит измену и орет от боли, готовая на бесконечно нисходящие стадии унижения. Она бьется за хотя бы миллиметр любви, потому что понимает, что женщина заканчивается, когда уходит мужчина. Наталья Тенякова играла преданных женщин.

На самой последней при Олеге Табакове лаборатории в МХТ Наталья Тенякова играла монопьесу Юлии Поспеловой «Говорит Москва». В череде изменений об эскизе забыли. При Константине Хабенском через два с половиной года к затее вернулись. Данил Чащин сделал спектакль таким образом, чтобы Наталья Тенякова постоянно сидела. Ее героиня, дочка Иосифа Сталина читала свой детский дневник, это позволяло актрисе иметь перед собой текст. Все было обустроено для комфорта и спокойствия актрисы, которой стоять и играть было уже непросто. Все в театре понимали, что этот эскиз нужно восстановить, сохранить, ведь это сущностная работа, где Тенякова очень точно попадала в интонацию нежного ребенка, который, взрослея, должен пройти все стадии изумления перед раскрывшимся злом, могла стать последней работой актрисы. Она, к счастью, стала предпоследней.

---